Мои воспоминания из Советского Союза
Продолжение. Предыдущие части: 1, 2
«Лехаим» продолжает публиковать фрагменты из мемуаров реб Мотла-шойхета (Боруха-Мордехая Лифшица). Лифшиц, киевский хасид, семь лет отсидел в лагерях за переписку с Любавичским Ребе, после освобождения выучился на шойхета и моэла и работал преимущественно в Москве, откуда уже в 1993 году эмигрировал в США.
Мой арест
На исходе святой субботы, 21 адара 5699 (1939) года, явились «ангелы-мучители» и арестовали меня. Кроме того, они, как обычно, провели тщательный обыск в моем доме. Как и любой еврейский дом, мой был полон еврейских книг — Танах, Талмуд и т. п. Также у меня было много книг, содержащих изложение учения хасидизма Хабад: знаменитые [footnote text=’Эмшех (дословно — «продолжение») — цикл мааморим. — Здесь и далее прим. перев.‘]эмшехи[/footnote] [footnote text=’Имеется в виду пятый Любавичский Ребе рабби Шолом-Дов-Бер Шнеерсон. ‘]Ребе[/footnote], да пребудет его душа в раю, 5659, 5666 и 5670 (1899, 1906 и 1910) годов; [footnote text=’Сихот (сихойс) — слова Торы, произносимые Ребе в связи с различными событиями (памятными датами, субботами, праздниками и т. д.). ‘]сихойс[/footnote] и [footnote text=’Мааморим (майморим) — выступления Ребе, в которых проводится глубокий философский анализ избранных идей Торы хасидизма, основанный на каббале и имеющий выводом практические указания в службе Всевышнему. ‘]майморим[/footnote] Ребе Раяца и другие. Естественно, вся эта хасидская литература лежала в укромном месте.
Тех, кто проводил обыск, Талмуд и другие «просто еврейские» книги не интересовали. Они искали те, на обложках которых было написано «Хабад» или «Шнеерсон». Как видно, выдавший нас доносчик в точности сообщил им, где именно в нашем доме они находятся, и после недолгих поисков мое сокровище было обнаружено.
По прибытии в тюрьму энкавэдэшники первым делом отобрали у меня все то, что я взял с собой из дома. Также меня заставили вынуть шнурки из ботинок и пояс из брюк, чтобы я, не дай Б‑г, не покончил с собой — такое вот тюремное «милосердие»…
Войдя, я оказался в камере, где кроме меня находилось еще 20–25 человек, все уже в возрасте, так что я по сравнению с ними был совсем еще ребенком. Они тепло поприветствовали меня.
На второй день моего пребывания в тюрьме дверь камеры открылась, и я услышал первую букву своей фамилии (полностью фамилии в тюрьме не назывались, чтобы другие заключенные не могли узнать, кто еще сидит) и распоряжение выходить. Ну, вызывают — надо идти.
Я зашел в комнату, где за столом сидел очередной «ангел-мучитель». Он предложил мне сесть напротив него — но не прямо, а чуть поодаль, чтобы я, арестованный, не мог разглядеть бумаги, которые лежали на столе перед ним, следователем.
«Мы в течение долгого времени не хотели тебя арестовывать, — сказал следователь. — Но мы понимаем, что ты стоишь у открытой могилы и вот-вот в нее упадешь. Поэтому мы решили тебя спасти — арестовать, чтобы направить на путь истинный…
Мы к тебе абсолютно ничего не имеем, ты невиновен — просто оказался в плохой компании. Ты же еще совсем молод, у тебя есть невеста и скоро должна быть свадьба. Твоя жизнь еще только начинается!
Поэтому у нас к тебе предложение: ты должен нам рассказать, честно и откровенно, обо всех своих делах — о подпольных ешивах, о сборе денег на поддержание подпольных ешив и хедеров и т. д. Словом, ты должен нам рассказать все, всю правду, ничего не скрывая. Мы желаем тебе только добра, и ты должен отнестись к нашему предложению со всей серьезностью. Чем больше ты покажешь свою искренность, тем будет лучше для тебя…»
Я отдавал себе отчет в том, что именно имел в виду следователь, когда говорил, что они «желают мне только добра». Я понимал, что это значит, что я должен буду стать «их» человеком, то есть доносчиком, не дай Б‑г такому случиться! И я решил: будь что будет, но на это я не соглашусь ни при каких условиях. Ребе не этому нас учил!
Моим соседом в тюрьме был еврей по имени Абрам Наумович, ставший моим хорошим товарищем. Он рассказал мне, что родом из Кременчуга и до недавнего времени был… большим начальником в аппарате НКВД Украины! И почти все остальные люди в камере, продолжал он, тоже бывшие сотрудники НКВД и прокуратуры. Они сидят тут с 1937‑го или 1938 года, их постоянно избивают, требуя подписать признания в том, что они являются троцкистами и готовили свержение Сталина и военный переворот.
Я «праздную» Пейсах в тюрьме
В тюрьме был такой порядок: раз в десять дней заключенные могли делать покупки в тюремной лавке. Там продавались папиросы, сахар и другие подобные мелочи. Я решил потратить все свои деньги на сахар, чтобы на нем продержаться восемь дней Пейсаха.
Наступил канун Пейсаха, и я был рад хотя бы тому, что за все это время, слава Б‑гу, к следователю меня ни разу не вызывали. Я подумал, что смогу «отпраздновать» первый сейдер, сидя в углу камеры и оплакивая свое тяжелое положение. Но когда только наступил вечер, меня вызвали на допрос!
Следователь начал разговаривать со мной вежливо и спокойно, словно мы с ним были давними знакомыми. Но прошло всего несколько минут, и он начал буквально забрасывать меня вопросами: «Ну, расскажи кто ты? Кто твоя семья, кто твои родственники? Есть родственники за границей? Кто твои друзья? С кем ты встречался? Как проводил свое время после работы?»
Я ответил ему на все вопросы, но по его роже было видно, что не все ответы ему нравятся. Особенно то, что я сказал, что друзей у меня нет, ни с кем не встречаюсь, а после работы возвращаюсь прямо домой. Услышав это, следователь громко рассмеялся и сказал: «Думаешь, ты самый умный? Ладно, побеседуем об этом позже».
На исходе этой адской ночи следователь сказал мне: «Ну, теперь я тебя отпускаю. Тебя отведут обратно в камеру, подумай там хорошенько. И учти: я знаю, что все твои сегодняшние ответы — ложь!» Он показал рукой на стол и продолжал: «Видишь эти папки? В них записано все, чем ты и твои друзья занимались в течение многих лет. Записано, где ты был каждый вечер, кто был с тобой в доме, что вы там учили, и — все письма, которые ты писал Шнеерсону!»
Как бы то ни было, а сейчас был праздник и нужно было исполнять заповедь: «И радуйся в праздник свой». Для кидуша и трапезы у меня было полно сахару, а сейдер — по крайней мере, наполовину — я «справил» ночью, на допросе. Там я со всей тщательностью исполнил сказанное: «С горькими травами пусть едят». Мацы у меня не было, зато, слава Б‑гу, марора — более чем достаточно!
Долгие допросы
Прошло несколько дней после Пейсаха, и меня снова вызвали к следователю.
— Твои друзья собирались у тебя дома? — спросил он.
— Да.
— И что ты там с ними учил?
Я начал переводить на русский: «Бык забодал корову, и рядом с ней был обнаружен мертвый [footnote text=’Талмуд, Бава кама, 46а.’]теленок…[/footnote]», но это следователя не заинтересовало.
— Ты ведь с ними заучивал и писания Шнеерсона, — сказал он. — О том, что нельзя работать по субботам, нужно организовывать хедеры (для отравления мозгов еврейской детворе!) и строить миквы, о том, что нельзя служить в армии, и тому подобное.
— Это что — такое большое преступление? — спросил я у следователя.
— А как иначе? Мы строим социализм и коммунизм, а тут вдруг появляется группа молодых людей, идущих против государства!
![Р. Арье-Лейб Каплан](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_13_Izobrazhenie_0001.jpg)
Р. Арье-Лейб Каплан
— Взгляни на него, — сказал мне следователь. — Ты его знаешь?
— Да. Он приходил молиться в синагогу, там я его и видел.
— А он говорит, что вы вместе собирали деньги на подпольные хедеры и ешивы.
— Это ложь! — воскликнул я. — Пусть он скажет мне в глаза, что мы вместе занимались сбором денег!
— Что — на самом деле он собирал деньги сам, без тебя? — спросил следователь.
— Ничего не знаю. Ничего подобного никогда не видел.
Следователь сделал знак рукой, чтобы р. Лейба вывели из комнаты, и в дальнейшем к этой теме больше не возвращался. Ему пришлось, уж извините за грубое слово, утереться — придуманная им провокация не удалась.
В 5696‑м или 5697 году, когда Ребе жил в польском Отвоцке, перед Рош а-Шоно от него пришло письмо. Ребе просил, чтобы все хабадники, живущие в России и не имеющие возможности быть у него на Рош а-Шоно, прислали свои фотографии с указанием имени и имени матери. Мы тогда сфотографировались и передали снимки Йехиэлю-Михлу Рапопорту, который отвез их в Москву. Оттуда фотографии переслали Ребе. Спустя какое-то время мне от него пришел ответ: фотографию он получил и благословляет меня на добрый и сладкий год.
На одном из допросов следователь достал фотографию и спросил:
— Этот человек тебе знаком?
— Да. Это моя фотография, которую я посылал Ребе.
— С какой целью?
Я рассказал ему про письмо с просьбой Ребе, но он продолжал упрямо гнуть свою линию:
— Нет! Ты это сделал с целью шпионажа! — он ударил кулаком по столу и закричал: — «Шнеерсоновец», мы тебя уничтожим! Сошлем в такое место, где ты живую женщину не увидишь!
— Я в ваших руках, — ответил я. — Вы можете сделать со мной все, что захотите… Кого вам бояться?!
Абрам Наумович, бывший сотрудник украинского НКВД, как-то сказал мне: «Прошу, откажись сегодня от прогулки и останься со мной в камере. Я хочу, чтобы ты спел мне “Кол нидрей” или [footnote text=’Отрывки из молитв, произносимых в Йом Кипур. ‘]“У-нсане токеф”…[/footnote]» Я начал: «Человек — начало его прах и конец его прах…» Как только я запел, мой друг стал плакать, как маленький ребенок! У меня тоже слезы навернулись на глаза. Он плакал о своем положении: кем он был раньше и кем стал теперь, а я — о своем: где сейчас моя невеста и где я?! В любом случае, глядя на него, я подумал: «Вот она, еврейская душа! Она погребена в глубинах [footnote text=’Клипот (клипойс) — дословно «оболочки», «скорлупки». В каббале и хасидизме — темная сторона, противоположная святости и поглощающая ее.’]клипойс[/footnote], но стоит человеку получить «пинок в зад», как он сразу вспоминает, откуда родом!
Внезапно меня вызвали к следователю, который вручил мне обвинительное заключение по моему «делу». После того как я его прочитал, он сказал: «Подпиши внизу, что ты ознакомлен с этим документом». Меня не стали спрашивать, признаю я свою вину или нет, такие «мелочи» никого там не интересовали. Признаю, не признаю — а приговор у них уже все равно давным-давно готов. В конце обвинительного заключения было указано, что я приговариваюсь к трем годам исправительно-трудовых лагерей.
По пути в Сибирь
Прошло немного времени, и нас — большую группу заключенных, приговоренных к ссылке в Сибирь, — вызвали, как тогда говорилось, «с вещами на выход», отправили на железнодорожную станцию и загнали в вагоны с железными решетками на окнах. Это были так называемые «столыпинские» вагоны, и в них в каждое купе, рассчитанное изначально на четверых, запихивали по 10 человек!
Итак, мы отправились в путь. Куда — точно никто не знал: это был большой секрет!
Кормили в дороге так: кусок хлеба, кусок селедки и кружка кипятку (естественно, без чая Высоцкого)…
Из Красноярска дальше нас повезли на грузовиках, и мы наконец прибыли в лагерь, расположенный рядом с городом Канск. Там нас загнали в бараки и приказали занимать места. Мы находились посреди тайги, и лагерь окружали густые леса.
Каторжный труд
Работа по спиливанию деревьев была очень тяжелой. Мы должны были спиливать деревья как можно ближе к земле, поэтому приходилось все время стоять, согнувшись в три погибели, и в таком положении пилить! Работали парами: сначала один тянет пилу на себя, а потом второй — на себя.
О том, чтобы прервать работу хотя бы на несколько минут, никто даже и не думал, так как норма была непомерно большой, а выполнить ее следовало обязательно, и никакие оправдания тут не помогали. В общем, было тяжело и горько. Но как бы то ни было, а работу надо было делать, иначе — разговор короткий: суд, и к твоему сроку добавляется еще несколько лет…
Зима 1940 года в Сибири выдалась очень суровой. Многие заключенные умерли от холода, голода и особенно от тяжелой работы. Но Мотл Лифшиц все пилил и пилил, пребывая в уверенности, что благодаря милости Всевышнего Ребе видит, как «Мотл-Шнеерсоновец» (так назвал меня следователь, да сотрется его имя!) хоть и склоняется к земле, но не отказывается от этого святого имени. Эта уверенность придавала мне сил: я знал, что Ребе наверняка будет молить за меня перед Всевышним, чтобы мои кости не остались навеки в замерзших сибирских лесах.
Моим же товарищам по несчастью не на кого было надеяться, не от кого ждать спасения. Увы, надежда и уверенность — это такие «лекарства», каких не купить ни в одной аптеке!
Приближался Пейсах. Меня вдруг вызвали в лагерную канцелярию и сообщили, что моя мама прислала посылку из дому. Мне объяснили, что посылку полагается предварительно вскрыть, чтобы убедиться, что мама не прислала мне бомбу… Что ж, ящик открыли, и оказалось, что там — маца! Слава Б‑гу, мне разрешили ее забрать. Это была последняя весточка от моей мамы. Вскоре СССР вступил во вторую мировую войну, и она была убита во время резни, устроенной нацистами в печально известном Бабьем Яру. Да отомстит Всевышний за ее кровь!
В моем бараке кроме меня было еще несколько евреев — все уже люди в возрасте, до ареста занимавшие важные посты в органах власти. Когда наступил первый вечер праздника, вечер первого сейдера, я решил, что нужно пригласить их исполнить заповедь есть мацу. Услышав от меня слова «Пейсах», «сейдер», эти евреи еще долгое время не могли прийти в себя. Они уже давно позабыли и про Пейсах, и про сейдер, будучи полностью оторванными от всего еврейского, вплоть до того, что у многих из них жены были нееврейками.
Я открыл мацу и раздал каждому по [footnote text=’Кезайс — от ке зайт, «размером с маслину». Мера объема, равная примерно 27 см3. На сейдере следует съесть кезайт мацы. ‘]кезайсу[/footnote]. Как только маца оказалась в руках моих соседей по бараку, они разразились горькими рыданиями. Хотя это были, как я уже говорил, люди в возрасте, в этот момент они снова вернулись в детство, когда справляли Пейсах в домах своих родителей в еврейских местечках. Наперебой вспоминали вкус тех праздников: «Ай-яй-яй, какие были кнейдлах!» — так или наподобие того говорили они сквозь слезы.
Невозможно описать, какой огонь тшувы разжег в еврейских душах маленький кусочек мацы! Словно это был не Пейсах, а Йом Кипур, и люди, бия себя в грудь, читали [footnote text=’«За грех» — исповедь, которую произносят в молитвах Йом Кипура, перечисляя грехи, в которых раскаивается молящийся, и ударяя себя при этом по груди кулаком правой руки.’]«Аль хет»[/footnote]: «Геволт, геволт! На что мы потратили последние несколько десятилетий?!»
Меня переводят в другой лагерь
На станции нас уже ожидал длинный эшелон из вагонов, в которых обычно перевозили животных — лошадей, крупный рогатый скот и тому подобное. Конвоиры открыли двери одного из вагонов, запертые внушительными замками, и приказали нам загружаться. Мы запрыгнули внутрь и принялись рассматривать наше новое «жилище».
Но куда же нас везут? Этого никто не знал.
![Работа на морозе](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_15_Izobrazhenie_0001.jpg)
Работа на морозе
Все трудовые лагеря на Колыме, рассказывали воры, находятся в ведении НКВД, и порядки там царят соответствующие. Например, если кто-то начинает плохо работать, его могут расстрелять прямо на месте! Никакой ответственности ни перед кем за жизнь заключенных НКВД, конечно же, не несет…
Нашу бригаду повезли далеко-далеко, в самую глубокую колымскую глушь, пока мы не добрались наконец до «нашего» лагеря, где нам велели выгружаться. Выйдя из грузовика, мы огляделись по сторонам и увидели вокруг одни только горы!
Нас распределили по баракам, в которых мы должны были заночевать. Утром надзиратели разбудили нас и погнали в столовую, где мы получили завтрак — кусок хлеба, воду и что-то еще. Затем нам приказали приготовиться к выходу на работы. Так начался наш первый рабочий день. Мы долго шли, пока нас не завели куда-то в горы, где нам предстояло копать в поисках золота…
Когда нас привезли на Колыму, было еще лето (5701/1941 года). Земля к тому времени немного оттаяла, так что можно было приступать к работе.
Тяжелая работа в колымских горах
![Заключенные добывают золото в колымских горах](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_12_Izobrazhenie_0004.jpg)
Заключенные добывают золото в колымских горах
Пока один из пары катил вагонетку к машине и обратно, второй (в нашей паре это был я) должен был приготовить для него следующую порцию породы.
Вагонетки прикатывали к золотомойке. Это была такая большая машина, в которую через верх загружалась порода, а затем ее поливали мощными струями воды. Так как песок и земля легче золота, они смывались, а золото оставалось на месте (чтобы к нему не примешалось ничего лишнего, наверху золотомойки стоял человек, который в случае необходимости подталкивал застрявшую породу специальным приспособлением).
Заглянув внутрь машины после завершения процесса мытья, можно было увидеть на дне блестящий песок и камешки — это и есть золотая руда!
Возвращались в лагерь мы, понятное дело, в насквозь промокшей одежде, но никто не раздевался — люди опасались, что их одежду украдут, пока они будут спать… Так и отдыхали — прямо в мокрой одежде.
![Вагонетку катят к золотомойке](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_12_Izobrazhenie_0002.jpg)
Вагонетку катят к золотомойке
Из-за таких особенностей колымского климата в те два месяца, когда можно было добывать породу и промывать золото, люди работали без отдыха изо дня в день. Даже перекурить было нельзя, чтобы не тратить драгоценных минут! Так мы и работали — семь дней в неделю, от 15 до 18 часов в день, без остановки… А над нашими рабочими местами развевались плакаты: «Только честный труд и примерное поведение вернут вас к вашим семьям!», «Только труд поможет вам!» и т. п.
Когда настали сильные морозы, тяжелая ежедневная работа по добыче золота завершилась. В зимний период мы занимались совершенно другой работой.
Как известно, золото залегает не в поверхностных пластах, а глубже. Поэтому для того, чтобы искать золото, надо предварительно снять верхний слой грунта (примерно на метр в глубину). Вот в этом-то и состояла наша работа зимой: раскапывать землю, чтобы с наступлением короткого двухмесячного колымского лета (июнь-июль) возобновить добычу золота.
Раскапывать землю в такие морозы было совсем не просто, так что наша работа в этот период проходила таким образом. В течение дня мы ломами выдалбливали в заледеневшем грунте глубокие шурфы. Вечером, перед окончанием рабочего дня, в них закладывали динамит (или другое взрывчатое вещество — аммонал) и подсоединяли длинный бикфордов шнур. Рабочих отгоняли подальше от шурфов с взрывчаткой и с безопасного расстояния поджигали бикфордов шнур, от которого подрывался динамит. Взрыв раскалывал верхний слой грунта в мелкие комья, которые затем убирались, так что образовывалось открытое место, на котором можно будет раскапывать золотоносную породу, когда земля немного оттает.
![Санный поезд везет продукты колымской зимой](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_12_Izobrazhenie_0003.jpg)
Санный поезд везет продукты колымской зимой
Между тем, постепенно на Колыму надвинулась «настоящая» зима, и стало еще тяжелее. Порой мы работали в мороз в –40°, а то и в –45°! Самая низкая температура, при которой нам еще приходилось работать, составляла 49 градусов ниже нуля! И только когда воздух охлаждался до –50° по Цельсию, нас на работу не выгоняли…
«И был день», как говорится, когда я, сняв в бане одежду, обнаружил, что почернел большой палец моей правой ноги! Присмотревшись, я увидел, что там к тому же сочится какая-то жидкость. Я тут же отправился к лагерному врачу. Осмотрев меня, он сказал: «О, братец, да ты, похоже, отморозил палец! — и добавил: — Часть его придется отрезать, причем срочно. Если этого не сделать, инфекция распространится дальше и будет еще хуже». Он уложил меня, взял такие себе ножницы и без всякой подготовки (и без какого-либо наркоза — как общего, так и местного) просто клацнул — и отрезал половину пальца! Отрезав палец, врач перевязал меня и отправил в лагерную больницу — приходить в себя после «операции».
![Лагерная «спальня»](http://lechaim.ru/wp-content/uploads/2014/06/lech266_Stranitsa_14_Izobrazhenie_00011.jpg)
Лагерная «спальня»
Поскольку в каждом из лагерей ежедневно умирали люди, каждую ночь один из этих «угольных» узкоколейных поездов проезжал по всем лагерям. Там заключенные загружали в него тела умерших. Их складывали в открытые вагонетки, одного на другого, а потом еще и перевязывали, словно это были бревна! Впрочем, их ценность была даже еще ниже, чем у бревен…
(Вот это — настоящий [footnote text=’Одно из понятий каббалы и хасидизма — «отказ от ощущения себя как сущности», понимание того, что в мире не существует ничего, кроме Всевышнего. ‘]битуль а-йеш[/footnote], понимание того, что человек — никто и ничто, в буквальном смысле слова! Изучая концепцию битуль а-йеш, понимаешь, что «я» каждого человека не имеет собственного существования, отдельного от Всевышнего, но это понимание носит абстрактный характер. А тут можно воочию увидеть, что человек вообще — никто и ничто; можно увидеть, что лично ты — никто и ничто! Тут человек — не более чем бревно, «прах и пепел».)
Лагерное начальство видело, что я стараюсь работать хорошо, но сил на это у меня практически не осталось. Поэтому было принято решение перевести меня в другой лагерь, на более легкую работу — очистку от снега Колымского [footnote text=’Автомобильная дорога между Якутском и Магаданом, построенная в 1930‑х годах. ‘]тракта[/footnote].
Я работал со всем усердием, так как знал, что скоро (весной 1942‑го) заканчивается мой трехлетний срок. Однако в годы войны порядок был изменен: заключенных, срок пребывания которых в лагере завершился, не освобождали и не отправляли по домам.
Незадолго до окончания срока моего заключения меня вызвал начальник лагеря и сказал:
— Срок твоего заключения истекает, и так как ты хорошо трудился, то это значит, что твои принудительные работы на нас в колымских лагерях завершаются. Но поскольку, пока не окончена война, никому не разрешают возвращаться домой, мы пока только выпустим тебя из лагеря и направим в Магадан — на работу (уже не в качестве заключенного, а свободным человеком — с зарплатой и так далее) по специальности, по которой ты работал до ареста.
До ареста я занимался переплавкой металлолома. Вот этим-то меня и послали заниматься на новом месте, расположенном в бухте Нагаева, которая территориально также относилась к Колымскому краю. Мое рабочее место представляло собой огромную площадь, заставленную поломанными автомобилями и автобусами. Те из них, которые еще можно было починить, шли в ремонт, остальные — на переплавку.
Условия работы на новом месте были совершенно другими, чем в лагере. Барак удобнее, в баню можно было ходить, когда захочется, рабочая одежда чистая… А главное — я находился среди людей, а не среди убийц и воров, поскольку работали тут (в большинстве) обычные советские граждане, приехавшие на Колыму в поисках заработка.
В Магадане я познакомился с молодым румынским евреем. Он был коммунистом и бежал из Румынии в СССР, где его «наградили» десятью годами лагерей! Я спросил: не знает ли он, когда праздники? А если нет, то, может, посоветует, как это выяснить? Он ответил, что сам ничего не знает, но тут есть один польский еврей, который работает водовозом. Надо подождать его и спросить — возможно, он знает даты Рош а-Шоно и Йом Кипура.
Я стал дожидаться приезда водовоза. Когда он появился, я увидел, что это был еврей с бородой! Я подошел к нему, и между нами состоялся такой диалог: «Шолом алейхем!» — «Алейхем шолом!» — «Откуда еврей?» — «Из Польши». — «Хорошо, очень хорошо. А не знает ли он, на какие дни выпадают Рош а-Шоно и Йом Кипур?» — «Нет, — отвечал он. — Я ничего не знаю!»
Видя, что выяснить дни, на которые выпадают праздники, не получается, я сказал им:
— Поскольку мы не знаем, в какой день будет Рош а-Шоно, и дата Йом Кипура нам также неизвестна, давайте выберем один из дней и назначим его «нашим» Йом Кипуром.
Мы назначили определенный день в качестве Йом Кипура и решили, что станем в этот день поститься и не будем работать. А в канун назначенного дня, еще засветло, устроим традиционную последнюю трапезу перед постом. Мы договорились, что и после последней трапезы, и назавтра, в сам «наш» Йом Кипур, соберемся у румынского еврея (у которого была собственная комната, так как он жил в Магадане уже несколько лет) и устроим там праздничные молитвы.
Я узнаю, что моя семья погибла в Бабьем Яру
Как уже не раз упоминалось, все это происходило в годы второй мировой войны, которая сорвала со своих мест миллионы людей, разбросав их по самым отдаленным уголкам России. Семьи при этом нередко разъединялись, и многие не знали, где находятся их близкие и друзья, живы ли они или погибли… Поэтому в Москве было открыто специальное бюро, куда можно было послать имена разыскиваемых людей и просить разыскать информацию об их судьбе.
Когда меня арестовали, осудили и отправили в Сибирь, в Киеве остались моя мама Фрума-Сара и мой брат Хаим-Гедалья с женой Ханой и двумя детьми — Бенционом и Исроликом. С начала войны я не получал от них никаких известий, так что, когда в Москве открылось Бюро розыска родных, я послал туда запрос, чтобы выяснить, что стало с моими близкими.
Некоторое время спустя мне пришел из Москвы следующий ответ: «29 сентября 1941 года семья Лифшиц покинула Киев и более в город не возвращалась». Ну, тогда я уже понимал, что означают слова «и более в город не возвращалась». Позже я узнал, что 29 сентября 1941 года (по еврейскому календарю это был Йом Кипур) стало днем массового уничтожения киевских евреев в печально известном Бабьем Яру. Тогда (не дай Б‑г подобному еще когда-нибудь произойти!) погибли десятки тысяч евреев и среди них — моя мама, мой брат, его жена и их дети. Да отомстит Всевышний за их кровь и да будут их души вечно связаны с Источником жизни!
Я проработал в Магадане долгое время. Дни складывались в недели, потом — в месяцы и годы, пока не пришла весна 1945 года. Война закончилась!
Освобождение было делом небыстрым, и моя очередь подошла уже в 1946‑м. Меня вызвали в отделение милиции и сказали:
— Поскольку война закончилась и ты отбыл срок своего наказания, а потом хорошо работал в Магадане, мы отправим в Москву документы на полное снятие с тебя судимости. Тогда ты сможешь получить обычный советский паспорт, с которым выйдешь на свободу и сможешь отправиться домой — туда, где жил до того, как попал сюда.
Ну, сказано — сделано. На меня написали характеристику: работал хорошо, вел себя примерно и вообще прекрасный человек…
Перевод с идиша [author]Цви-Гирша Блиндера[/author]
![](https://lechaim.ru/wp-content/uploads/2024/07/lech388ima_Storinka_110_Zobrazhennya_0001-1-400x300.jpg)
О переводе еврейских источников на русский язык
![](https://lechaim.ru/wp-content/uploads/2024/07/women-400x300.jpg)
Наши женщины к Б‑гу ближе
![](https://lechaim.ru/wp-content/uploads/2024/07/lech388ima_Storinka_007_Zobrazhennya_0001-400x300.jpg)