Начало см. в № 3–7, 9–12, 1–2, 4–11 (299–303, 305–310, 312–319)
Первый обыск
Когда поздно вечером во вторник в доме Печеных зазвонил телефон и старший следователь по особо важным делам Чернов сообщил оцепеневшей Марине, что ее муж задержан за совершение тяжкого преступления, один из приглашенных на хупу , Миша, сказал:
— Мой брат сидит, мы через это все прошли. Трое суток вас не будут беспокоить, а потом начнутся обыски, слежка, вызовы на допросы. Вам нужно подготовиться. Все, что надо вынести из квартиры, давайте нам сейчас.
Гости, которых предполагаемый месадер‑кидушин , а ныне арестант подвала на Владимирской, с таким трудом и такой конспирацией собирал накануне по всему Киеву, сидели перед свадебным столом уже больше пяти часов, не зная, расходиться им или оставаться. Этот звонок внес ясность и перевернул все с ног на голову. Те, кто до того крутился на кухне и накрывал на стол, пытаясь этой суетой отвлечься от тяжелой неизвестности, то есть сама Марина, ее младшая сестра, отец, сели, как оглушенные, на диван. А те, кто сидел, поглядывая на часы, вдруг стали все разом говорить, давать советы, предлагать помощь…
Алла Израилевна, мать Марины, красивая женщина с мечтательными глазами и постоянной восторженной улыбкой на лице, говорящая всегда тихо и ласково, вдруг стала капитаном на этом попавшем в бурю корабле. Она утешала и подбадривала дочь, успокаивала мужа и слушала гостей. В следующие три года она проявит себя невероятно храброй и сильной женщиной. Кони и горящие избы нервно дымят в сторонке. Ведущий конструктор киевского мостостроя, она умудрится не вылететь с работы (начальник настолько ценил ее, что не уволил даже после учиненного гэбэшниками на работе обыска) до самого отъезда из Союза. Она будет опекать и оберегать свою попавшую в крутой переплет дочь, и рождение в срок здорового ребенка — во многом ее заслуга. Она первой наладит с арестованным зятем «дорогу» (нелегальный канал связи) и ухитрится передать в тюрьму два «грева» (контрабандные передачи). Да что «грев»? На нее «попкари» (охрана «дурки») спустили двух немецких овчарок! Овчарки остались живы, но аппетит у них пропал… Короче, медаль «Теща декабриста» Алла Израилевна заслужила.
…Телефон на прослушке — звонить нельзя. Хозяйка сразу отправилась собирать по дому книги, от которых надо срочно избавиться. Гостям роздано было все, включая израильские календарики, оставили только один сидур . Люди стали спешно расходиться.
Деятельная теща в эти два дня успела съездить в Москву, сообщить нашим друзьям об аресте и организовать эвакуацию моей библиотеки из московской квартиры.
Миша как в воду глядел: утром в пятницу заявились с обыском. Дома оказались Марина и ее родители, сестра была в школе. Алла Израилевна — только что с поезда из Москвы. Она глянула в глазок, быстро вернулась в комнату, приказала дочери завернуть сидур в одеяло и сесть сверху. Затем она открыла дверь и была с «гостями» вежлива. Вошли Чернов, два оперативника и двое понятых, предъявили ордер.
— Что вы ищете? — спросила у вошедших Алла Израилевна. Мужа она попросила молчать, опасаясь, что он разнервничается и будет с чекистами неучтив.
— Книги, — коротко ответил Чернов.
— Какие книги? — поинтересовалась хозяйка.
— Любые, не продающиеся свободно в советских книжных магазинах.
Оперативники шагнули в комнату и направились прямиком к книжному шкафу. Открыли его и стали доставать содержимое, складывая на столе. Вели себя корректно, разгром не учиняли. Опустошив книжный шкаф, довольно большой, они начали отодвигать его от стены.
— Юзик, быстро намочи тряпку и неси сюда! — скомандовала Алла Израилевна мужу.
— Аллочка, т‑ты что? У нас обыск, а ты — т‑тряпку! — заикаясь, ответил Иосиф Хаимович.
— А шо? Ты же никогда шкаф не отодвигаешь, а они отодвинули…
Марина на сносях, бледная как моль, восседала на разобранной постели поверх спрятанного в одеяло сидура подобно праматери Рахели, отказавшейся встать с верблюда перед отцом своим Лаваном. Рядом с диваном стоял журнальный столик, на котором лежали документы. Среди них — ее аттестат зрелости. Чернов взял его в руки, стал читать, увидел в аттестате одни пятерки.
— Марина! — воскликнул «важняк». — Зачем вы связались с этим религиозным фанатиком? Он же вас на самое дно утащит! Откажитесь от него, пока не поздно! Вы же отличница, перед вами все двери открыты!
«Идиот! Он что, не знает, что она еврейка? Какие двери? Куда открыты?» — думала Алла Израилевна голосом Копеляна за кадром…
Оперативники тем временем направились в родительскую спальню. Прочесав шкафы и подоконник, они отодвинули кровать. Там вдоль стены стояли четыре пузатые бутыли с домашним вином. У Печеных на балконе рос дикий виноград, и Иосиф Хаимович делал из него неплохое вино. Из каждой пробки торчала пластиковая трубка для гемодиализа, идущая в водяной затвор, — контейнер из‑под фотопленки, наполненный водой и прикрученный изолентой к горлышку бутыли.
— О! — воскликнул опер. — Самогон!
— Какой самогон? Это виноградное вино! — парировала Алла Израилевна.
Опер взял бутыль в руки, пригляделся, поставил на место. Эта бутыль уже будет некошерна — ее трогал нееврей. За вином у стены — чемодан, перевязанный веревкой.
— Товарищ майор, — позвал опер следователя. — Нашли!
Все, кроме Марины (она — на боевом посту), моментально собрались в спальне. Оперативники осторожно, как бомбу, извлекли чемодан, положили его на диван. Понятых пропустили вперед для засвидетельствования. Развязав наконец узел веревки, открыли чемодан, и… там были аккуратно сложены детские шубки на разный возраст.
Матч закончился победой местной команды: праматерь Рахель так и не встала перед Лаваном‑арамейцем, сидур, по которому молились уже все четверо Печеных, так и остался с ними. Вообще‑то у евреев есть запрет садиться рядом со святой книгой, тем более на нее, мы даже не кладем несвятую книгу или другой предмет поверх сефера . Но здесь другая ситуация: найди гэбэшники сидур, семья мало того что осталась бы без молитвенника, их бы еще и обвинили в сокрытии улик… 
Майсы от Абраши
Майсы от Абраши
