Когда Моше потерял Мирьям. Недельная глава «Хукат»
Эта сцена способна потрясти и растревожить даже современного читателя. Народ ропщет. Воды взять негде. Что ж, жалоба не нова и вполне предсказуема. Как‑никак пустыня. Моше, казалось бы, может с легкостью все уладить. В свое время он преодолевал намного более суровые испытания. Но в месте, получившем название Мей‑Мерива («воды раздора»), Моше вдруг вспылил и в сердцах обругал народ: «“Слушайте же вы, бунтари! [Хотите,] мы добудем для вас воду из этой скалы?” Моше поднял руку с посохом и дважды ударил по скале» (Бемидбар, 20:10–11).
Мне приходилось уже заявлять, что за Моше нет ни одного греха. Просто он был самым подходящим лидером для поколения, покинувшего Египет, но не годился в лидеры для их детей — тех, кому предназначалось перейти Иордан, заняться завоеванием страны и строительством общества. То, что Б‑г не позволил Моше возглавить следующее поколение, было неизбежно. Но не считайте это знаком неудачи самого Моше.
В бытность свою группой рабов, которой предстояло еще привыкнуть к свободе, наладить отношения с Б‑гом по новым принципам, пройти трудный в физическом и духовном смысле путь, сыны Израиля нуждались в сильном лидере, способном спорить и с народом, и с Б‑гом. Но, сделавшись строителями нового общества, они нуждались в лидере, который не будет выполнять их работу за них, а, наоборот, вдохновит их выполнять ее ради их собственного блага.
Лик Моше был подобен солнцу, лик Йеошуа — подобен луне (Бава батра, 75а). В чем разница? При ярком свете солнца свеча остается не у дел — для нее просто нет работы. Но когда единственный источник света — луна, свеча в силах кое‑что осветить. Йеошуа наделил свое поколение более широкими полномочиями, чем сделал бы сильный лидер типа Моше.
Правда, эпизод, который мы читаем на этой неделе, порождает еще один вопрос, иного плана. Чем отличалось это жизненное испытание от всех остальных? Отчего Моше на миг утратил самоконтроль? И почему именно в этот миг и в этом месте? Ведь ему уже доводилось сталкиваться с той же проблемой воды.
В Торе упомянуты два более ранних эпизода. Первый имел место в Маре, вскоре после того, как Б‑г заставил Тростниковое море расступиться. Люди отыскали воду, но она была горькой. Моше помолился Б‑гу, и Б‑г объяснил ему, как сделать воду пресной. Инцидент был исчерпан. Второй эпизод имел место в Рефидиме (Шмот, 17:1–7). Там вообще не было воды. Моше обратился к народу с упреком: «Зачем вы обвиняете меня? Зачем искушаете Г‑спода?» А затем воззвал к Б‑гу: «Что мне делать с этим народом? Еще немного, и они побьют меня камнями!» Б‑г велел ему пойти к скале на Хореве, взять свой посох и ударить по скале. Моше так и сделал, и из скалы потекла вода.
Драма есть, раздоры есть, но ничего похожего на душевную боль, отчетливо заметную в «Хукат», нашей недельной главе. А ведь теперь Моше стал старше без малого на сорок лет, накопил огромный опыт и, казалось бы, должен, не моргнув глазом, устранить проблему. Он же столкнулся с ней не впервые!
Текст дает подсказку, но настолько тонкую, что ее несложно прозевать. Вот начало главы: «В первый месяц [года] сыны Израиля всей общиной пришли в пустыню Цин. Народ остановился в Кадеше. Там умерла Мирьям, и там ее похоронили. Не было [там] воды для общины» (Бемидбар, 20:1–2). Многие комментаторы видят связь между этим событием и последующим рассказом: после смерти Мирьям народ внезапно остался без воды. Традиция говорит, что при жизни Мирьям, в награду за ее заслуги, сынов Израиля сопровождал чудесный колодец . Когда Мирьям умерла, вода пересохла.
Правда, есть и другое толкование связи между этими двумя событиями. Моше потерял самоконтроль, потому что совсем недавно у него умерла сестра. Он скорбел по Мирьям, своей старшей сестре. Тяжело потерять отца или мать, но потерять брата или сестру — в каком‑то смысле еще тяжелее. Братья и сестры — люди твоего поколения. Внезапно чувствуешь, что Ангел смерти все ближе. Еще острее осознаешь, что тоже смертен.
Для Моше Мирьям была больше чем сестра. Ведь это она, сама еще ребенок, бежала по берегу и смотрела, куда течение Нила вынесет короб с ее маленьким братом. Это у нее достало храбрости и смекалки подойти к дочери фараона и предложить взять для малыша кормилицу‑еврейку. Таким способом Мирьям позаботилась, чтобы Моше рос, зная, кто он такой на самом деле, к какой семье и какому народу принадлежит.
В одном поистине замечательном отрывке мудрецы Талмуда утверждали, что Мирьям убедила своего отца Амрама, выдающегося законоучителя его поколения, отменить его же постановление. Ранее Амрам постановил, что женатые евреи должны развестись с женами и более не иметь детей, поскольку опасность, что египтяне убьют новорожденное дитя, составляла пятьдесят на пятьдесят. «Твой указ, — возразила Мириам, — еще хуже указа фараона. Он издал указ только против мальчиков, а твой распространяется и на девочек. Фараон намерен лишить детей жизни в этом мире; а ты лишишь их даже жизни в Мире грядущем» . Амрам признал, что ее аргументы логичнее. Мужья и жены воссоединились. Йохевед забеременела, и Моше появился на свет. Обратите внимание: этот мидраш, поведанный мудрецами Талмуда, недвусмысленно намекает: шестилетняя девочка оказалась мудрее и тверже в вере, чем лучший законоучитель поколения!
Несомненно, Моше знал, чем был обязан своей старшей сестре. Согласно мидрашу, если бы не вмешательство Мирьям, он бы вообще не родился. Согласно простому смыслу текста, если бы не Мирьям, Моше рос бы, не зная, кто на самом деле его родители и к какому народу он принадлежит. Правда, в годы изгнания в Мидьяне Моше не виделся с Мирьям, но когда вернулся оттуда, Мирьям была рядом с ним. У Тростникового моря она запела песнь, и женщины подхватили. Единственный эпизод, где она, казалось бы, предстает в невыгодном свете — тогда, когда она «начала высказываться против Моше из‑за его жены‑кушитки» (Бемидбар, 12:1) и в наказание за это заболела проказой, — мудрецы Талмуда толковали в более выгодном для нее свете. По их словам, она критиковала Моше за то, что он прекратил супружеские отношения со своей женой Ципорой. А так он поступил потому, что от него требовалась готовность в любой миг вступить в общение с Б‑гом. Мирьям посочувствовала беде Ципоры, которая чувствовала себя покинутой. Вдобавок Мирьям и Аарон тоже получали пророчества от Б‑га, но Он не заповедал им половое воздержание. Мудрецы полагали: возможно, Мирьям поступила неправильно, но без злого умысла. Ею двигала не зависть к брату, а сочувствие к его жене.
Итак, Моше потерял самоконтроль и вспылил не только из‑за того, что сыны Израиля роптали, требуя воды, а под влиянием скорби. Сыны Израиля остались без воды, но Моше остался без сестры — без той, которая уберегла его в младенчестве, позаботилась о его воспитании в правильном духе, поддерживала его много лет, а также, руководя женщинами, помогала ему нести бремя лидерства.
В этот миг нам вспоминаются слова из книги Шофтим. Барак, военачальник Израиля, сказал Дворе, которая была судьей и лидером Израиля: «Если ты пойдешь со мной, то пойду, а если не пойдешь со мной, не пойду» (Шофтим, 4:8). Взаимоотношения Барака и Дворы не были тесными, в отличие от взаимоотношений Моше и Мирьям, но Барак признал, что не может обойтись без содействия этой мудрой и смелой женщины. Мыслимо ли, чтобы Моше ценил Мирьям меньше, чем Барак — Двору?
Утрата близкого человека делает нас ранимыми. В пучине скорби нам нелегко держать в узде свои эмоции. Мы совершаем ошибки. Поступаем опрометчиво. Какое‑то мимолетное умопомрачение мешает нам верно оценить ситуацию. Такие следствия скорби обычны даже для простых смертных вроде нас с вами. Но в случае Моше существовал и дополнительный фактор. Моше был пророком, а скорбь может приглушить или полностью заглушить пророческий дух. Маймонид, отвечая на знаменитый вопрос: «Почему Яаков, хотя был пророком, не знал, что его сын Йосеф жив?», дает самый простой из возможных ответ: скорбь не оставляет места для пророческого дара. Яаков на протяжении двадцати двух лет, все то время, пока оплакивал пропавшего сына, неспособен был расслышать слово Б‑га . Моше, величайший из пророков, остался на связи с Б‑гом. Ведь не кто иной, как Б‑г, сказал ему: «Велите скале», подразумевая, что это повеление должны отдать Моше и Аарон. Но по какой‑то причине слова Б‑га не в полной мере дошли до сознания Моше. Помешала скорбь.
Так что подробности, в сущности, мало что значат по сравнению с человеческой драмой, разыгравшейся в тот день. Да, Моше поступил так, как, возможно, не поступил бы в других обстоятельствах, как не следовало поступать. Он ударил по скале и произнес вместо «Б‑г» слово «мы»: он потерял самоконтроль, прогневавшись на народ. Но в действительности это история о том, что Моше был человеком с человеческими слабостями: его подкосила скорбь, он стал ранимым, беззащитным, его унес вихрь эмоций. Ведь Моше лишился сестры, своей главной опоры, той, чье присутствие сопровождало его всю жизнь, подобно партии бас‑гитары. Это Мирьям, не по годам мудрая и отважная девочка, не устрашившись ни египетской принцессы, ни своего отца‑законоучителя, взяла все в свои руки, когда жизнь трехмесячного брата висела на волоске. Мирьям запела песнь, которую подхватили женщины Израиля, Мирьям посочувствовала невестке, узнав, какую цену та платит за брак с лидером. В мидраше говорится, что именно за заслуги Мирьям народ получал воду в раскаленной пустыне. Когда у скалы Моше срывается, не выдержав душевной боли, мы догадываемся, что виновата скорбь: он потерял старшую сестру и чувствует себя всеми покинутым, одиноким.
История о том, как Моше ненадолго разуверился в себе и потерял душевный покой, в конечном счете повествует вовсе не о лидерстве и кризисной ситуации, не о посохе и скале, а о великой женщине, дочери еврейского народа Мирьям — женщине, которую в полной мере оценили только тогда, когда ее не стало.
Ошибка Декарта. Недельная глава «Хукат»
Недельная глава «Хукат». Исцелить травму утраты
