Предлагаемая вниманию читателей «Лехаима» глава об Аврааме Фирковиче вошла в книгу С. Якерсона «Еврейские сокровища Петербурга: свитки, кодексы, документы».
Данный Отчет — это первый, насколько можно судить сегодня, официальный библиотечный документ, который упоминает «ученых караитов Фирковичей». Речь идет о главном «герое» формирования уникального собрания еврейских раритетов в фондах Российской национальной библиотеки Аврааме Фирковиче и его зяте и помощнике Гаврииле Фирковиче .
Авраам Самуилович Фиркович является одним из самых выдающихся деятелей караимства и самым знаменитым караимским общественным деятелем XIX столетия, стараниями которого по крайней мере крымские караимы превратились из представителей средневековой еврейской религиозной секты, поселившейся в Крыму не ранее середины XIII века , в потомков древних израильтян, переселившихся в Крым после Ассирийского пленения в VI веке до н. э. Простой мельник, затем школьный учитель, путешественник, алахический (имеется в виду, конечно, караимская алаха) авторитет и духовный лидер, острый памфлетист, поэт и издатель, скандальный фальсификатор рукописей и надписей на караимских надгробиях и в конечном счете фальсификатор самой истории, Фиркович остался в анналах культурной памяти человечества прежде всего как выдающийся коллекционер, собравший за свою долгую жизнь, пожалуй, самую большую в мире частную коллекцию еврейских и самаритянских рукописей и документов.
Собирательство древних рукописей являлось для Фирковича не столько призванием, сколько следствием тех общественно‑политических процессов, активным участником которых он являлся. Именно поэтому невозможно рассказать о его биографии и об истории формирования его собраний, не дав пусть даже самой краткой характеристики того «исторического ландшафта», на фоне которого разворачивалась его деятельность.
Период царствования Екатерины Великой ознаменован в российской истории как обогащением культурного потенциала страны , так и значительным расширением ее территорий и, как следствие, вступлением в российское подданство населявших эти земли евреев. В результате разделов Польши 1772, 1793 и 1795 годов и присоединения Крыма в 1783 году Российская империя превратилась из державы, в которую официально въезд евреям был запрещен даже на короткий срок , в страну с самым большим еврейским населением в мире . Частью этой вновь обретенной еврейской цивилизации была и небольшая группа евреев‑караимов, общины которых находились в Крыму (Солхат, Чуфут‑Кале, Мангуп, Гезлев, Каффа), в Литве (Троки, Вильна), в Галиции (Галич) и на Волыни (Луцк). С самых первых шагов вступления караимов в российское гражданство община попыталась дистанцироваться от основной массы евреев‑раввинистов и получить особый юридический статус, который мог бы гарантировать нераспространение на ее членов антиеврейского закононодательства. Следует отметить, что шаг за шагом община добивалась поставленной цели: уже в 1795 году Екатерина II освободила караимов от уплаты дискриминационного налога и предоставила им право на приобретение земельной собственности, а в 1827 году ее правнук Николай I освободил их от самого страшного бича еврейских общин России — рекрутской повинности.
Административно‑правовая машина российского государства работала неспешно, да и определение гражданского статуса евреев‑караимов (именно так они назывались в официальных документах) никак не могло считаться одной из первоочередных задач правительства . Но пришло время, и вопрос определения статуса «библейского народа» потребовал своего ответа: 31 января 1839 года караимская духовная администрация в Симферополе получила официальный запрос Одесского общества истории и древностей. Президентом данного общества являлся сам новороссийский генерал‑губернатор и полномочный наместник Бессарабской области всесильный генерал‑фельдмаршал граф Михаил Семенович Воронцов. Целью воронцовского запроса, сформулированного в виде шести вопросов, было определение отличительных черт караимов и вписание этого народа в общеисторический контекст развития региона их проживания, то есть полуострова Крым. Отнестись к данному запросу следовало с полной серьезностью, ибо от ответа на эти вопросы в прямом смысле зависела дальнейшая судьба крымских караимов — станут ли они полноправными (точнее, равноправными с коренным населением) хозяевами бескрайней Российской империи или превратятся в париев, подобно их «братьям‑раввинистам» .
Последний представитель славного рода Воронцовых, первый всесословный городской голова Одессы, истинный благодетель и попечитель города, сын генерал‑фельдмаршала Воронцова, светлейший князь генерал‑адъютант Семен Михайлович Воронцов (1823–1882), как и многие представители просвещенной аристократии, интересовался Востоком и был внутренне готов к любым «восточным чудесам». Данный библейский фрагмент был подарен С. М. Воронцову 22 сентября 1851 года сподвижником Авраама Фирковича Соломоном Беймом (1817/1819–1867). Соломон Авраамович Бейм являлся газзаном [хазаном] караимских общин Чуфут‑Кале (1842–1861) и Одессы (1861–1867) и автором ряда сочинений по истории караимов . Бейм был исключительно колоритной фигурой: по‑европейски образованный и по‑европейски одевающийся, знающий языки, обходительный и до определенной степени «светский», он безусловно являлся одним из основных посредников (говоря языком раввинистов — штадланом) в общении караимской общины с администрацией края . Из дарственной надписи следует, что Бейм датирует этот фрагмент IX веком («начертанные около 1000 лет назад сему времени») вместо XIII (?) — XIV веков и никак не акцентирует внимание на его европейском (ашкеназском) происхождении. То есть выдает (сознательно или по незнанию?) стандартный фрагмент ашкеназской рукописи XIII (?) — XIV веков за древний отрывок, переписанный, по умолчанию, в Крыму в IX веке.
Дарственная надпись по‑русски:
«В знак отличнаго моего уважения и преданости его Сиятельству князю Семену Михаловичу Воронцову. Древние отрывки с псалма Давида на Еврейском языке начертанные около 1000 лет назад сему времени. Сентябрь 22‑го дня 1851 г. Чуфут Кале. Раввин Соломон Бейм».
Перевод дарственной надписи на иврите:
«Памятное подношение в знак благодарности и прославления нашему господину и венцу главы нашей его высокопревосходительству Симхе, сыну Михаила, Воронцову, вельможе милостивому, да вознесется величие его в [Чуфут] Кале, 9‑го [числа месяца] тишрей 5612 [года от Сотворения мира] от верного слуги Соломона Бейма».
Вот эти вопросы в обратном вольном переводе с иврита на современный русский язык :
1. К какому народу принадлежат караимы и откуда они пришли?
2. Когда они пришли и что явилось тому причиной?
3. Каковы их отличительные качества и свойства и каковы их занятия?
4. Находились ли среди них прежде и находятся ли сейчас мужи знаменитые, прославленные в истории выдающимися благими деяниями?
5. Находятся ли в их распоряжении книги исторических повествований и правдивые документы, перешедшие им от предков их, которые могли бы доказать древность их религии и веры?
6. По какой причине и в какое время они отделились от раввинистов и в чем состоит различие между ними в вопросах веры?
31 января 1839 года ответов на эти вопросы у караимов не было. Вернее даже сказать, что существовали и активно формировались легенды о древности поселения караимов в Крыму, но не было материальных подтверждений их достоверности, а найти их надо было во что бы то ни стало! Именно этот момент и стал звездным часом Авраама Фирковича, единственного члена общины, которому была под силу подобная задача. Итак, 31 января 1839 года началось превращение обычного энергичного и образованного караима с неуживчивым характером в противоречивую историческую личность. Вот как об этом через много лет напишет сам Фиркович в своей знаменитой «Книге памятных камней» (Фиркович, 1872, с. 9):
И вложил Г‑сподь слова в уста мои, и я сказал: «Если так, то нужно сделать следующее, и да поможет вам Царь [Небесный]: пошлите‑ка из своей среды мужа мудрого и здравого от имени графа Воронцова и начальника губернии Муромцева во все те места, где живут теперь наши братья караимы, и в место, где жили предки наши в старину, хоть ныне оно [превратилось] в руины. И пусть он разведывает и ищет в укромных местах во всех сохранившихся домах собраний (בתי הכנסיות), и в стенах их, и под разрушенными порогами. Быть может, ему удастся найти записи о времени их строительства и подобные им в мезузах, что на косяках дверей. А также [пусть ищет] в школах (בתי מדרשות) среди спрятанного, и под боковыми галереями. А также в генизах домов собраний. Ибо, как слышали мы, предки наши прятали свои книги в генизы. [Причины тому были разные]: из‑за ветхости, отсутствия многих страниц и их порчи или чтобы не попали они в руки чужаков в периоды смут и те не кощунствовали над ними. Затем [следует искать] в домах почтенных и уважаемых членов общины, и в особенности в домах знаменитых просвещенных мудрецов, у которых, быть может, сохранились передаваемые из рода в род старинные списки (полные или неполные) сочинений наших древних караимских ученых. Или письма, [посылавшиеся] из общины в общину, в которых рассказывалось об их положении, истории и традициях. А также старинные брачные контракты (שטרי כתובות), книги судебных решений (פנקסי בתי הדינים), в которых записывались правовые постановления, а также различные общие и частные случаи. И охранные грамоты, какие давались нашим предкам властителями этого края. А также всякого рода мудрые писания, как старые, так и новые.
А также следует произвести раскопки на разрушенных и сохранившихся кладбищах и заняться изучением надгробных надписей на могильных камнях, часть которых в силу древности своей совсем погрузилась в землю. Особенно следует обратить внимание на кладбище города Херсонеса, который назывался нашими предками Корсунь (כורשון). Быть может, там посчастливится найти могилу Исаака Сангари, друга и советника хазарского царя, принявшего первым израильскую веру. <…> Пусть весь собранный таким образом материал будет тщательно записан в одну книгу, <…> и тогда мы, вероятно, сможем дать, по нашему разумению, правильные и обстоятельные ответы на вопросы губернатора».
Поскольку эти строки были написаны чуть ли не через 30 лет после уже свершившихся событий, то вполне естественно, что в них отчасти заложено описание выполненного по данному плану масштабного действия.
Теперь давайте посмотрим, кем же был тот в общем‑то немолодой человек (ведь Фирковичу уже исполнился 51 год!), который вызвался свершить эту историческую миссию. Авраам, сын Самуила, Фиркович, или, как звали его единоверцы, Абен Решеф , родился на Волыни в Луцке в первый день недели 19 элула (5)543 года от сотворения мира (то есть в воскресенье 2 сентября 1787 года). Когда ему было всего восемь лет, этот регион был присоединен к России, так что можно сказать, что Фиркович как личность сформировался уже в рамках новых российских реалий жизни. Мы не знаем подробностей о детстве будущего собирателя. Его биограф, друг и компаньон в путешествиях, еврей‑раввинист Эфраим Дейнард рассказывает о Фирковиче так, что его можно смело уподобить рабби Акиве, великому еврейскому законоучителю . Рабби Акива, будучи простолюдином, женился на дочери богатого человека, уже в зрелом возрасте обучился грамоте, запоминая буквы алфавита вместе со своим сыном, и в дальнейшем стал настоящим духовным лидером своего народа. Примерно то же самое рассказывает Дейнард и о Фирковиче, человеке из простой семьи, который женился на девушке из семьи состоятельной (она получила в приданое мельницу), у них родилось пять детей, но в 30‑летнем возрасте Фиркович неожиданно бросает свой мельничный бизнес и садится с малолетними детьми за школьную парту. Он начинает фанатично учиться и очень быстро добивается заметных успехов. Наставником Фирковича в науках становится луцкий газзан Мордехай Султанский. Под влиянием Султанского Фиркович получает основы широкого образования, он начинает интересоваться историей, библейской критикой, истоками раввинистического иудаизма (алахой) и поисками параллелизма в религиозных доктринах и этических построениях между библейским иудаизмом и христианством. В этот период уже отчетливо проявляются основные черты личности Фирковича: цепкий и энергичный ум, прекрасная память, властный волевой характер, целеустремленность, неуживчивость и цинизм. В маленьком пространстве Луцка двум мудрецам становится «тесно», и Султанский достаточно быстро превращается из любимого учителя в злейшего врага Фирковича. Между ними начинается конфликт, разрешить который должен был авторитетный караимский суд в Крыму, в Гезлеве. Крым в первой половине XIX века стремительно превращался в богатый и процветающий край, в экономической жизни которого караимы играли далеко не последнюю роль. Караимская община была богатой и влиятельной , именно поэтому общекараимский арбитражный суд находился в Крыму. А в 1820 году туда перебирается с семьей и Авраам Фиркович.
С nbsp;момента переезда в Крым и до начала исторической миссии собирателя проходит 19 лет. Это было непростое время для Фирковича. Он испытал и взлеты, и падения, и серьезные экономические трудности. Фиркович меняет несколько работ: замещает на время паломничества в Святую землю газзана и учителя караимской школы в Евпатории, работает мельником, служит воспитателем детей главы крымских караимов хахама Симхи Бабовича, пишет книги, организовывает караимскую типографию и т. д. В эти годы Фиркович также совершает первые заграничные путешествия.
Как наиболее важные вехи в биографии Фирковича этого периода, имевшие прямое отношение к формированию его мировоззрения и началу собирательской деятельности, можно отметить следующие: паломничество в Святую землю , почти двухлетнее пребывание в Константинополе и сочинение и издание антираввинистических памфлетов .
Важно отметить, что и в Святой земле, и в столице великой Византии Константинополе он ищет и приобретает старинные книги — «ген» собирательства просыпается… Сам Фиркович пишет об этом достаточно подробно. В частности, он рассказывает о приобретенных в этих путешествиях рукописях и редких печатных книгах в предисловии к «Книге памятных камней» и в письмах своему зятю Гавриилу.
Но давайте вернемся в начало 1839 года. Перед нами одержимый национальной идеей, снабженный «открытым листом» и деньгами зрелый 51‑летний муж. Мы видим из вышеприведенного отрывка, что, отправляясь в дорогу, он ясно представляет себе то, что хочет найти: книги и могилы, которые смогли бы восстановить утерянную нить караимской истории и доказать власти предержащей древность проживания караимов на крымской земле. Следует обратить внимание на одну очень важную деталь: Фиркович понимает, что в первую очередь искать следует там, где книги прячут. Согласно еврейской традиции, любые тексты, которые содержат имя Б‑га или его эпитеты , не могут быть уничтожены даже в случае обветшания или полного износа книги. В дальнейшем данное правило получило расширительное толкование, следствием которого явилось представление о том, что все тексты на языке сакральных памятников или написанные на любых языках, но буквами сакральных текстов (то есть буквами еврейского алфавита), подлежат «сдаче в архив» или погребению. Такое отношение к текстам, написанным еврейскими буквами, было характерно и для раввинистов, и для караимов. Обряд и само место подобного хранения текстов назывались генизами . Часто в качестве гениз использовали специальные пристройки к синагогам, чердаки или подвалы. «Обреченность» сохранять древние тексты, расширительное толкование сакральности этих текстов и, что немаловажно, щадящий сухой климат превратили генизы в бесценные хранилища еврейских древностей (кадмонийот а‑йеудим, קדמוניות היהודים) . И хотя народные поверья категорически запрещали проникновение в генизы, так как оно приравнивалось к осквернению могил, но одержимого собирателя и археолога ни то ни другое не останавливало…
Приведу лишь один отрывок из его «Книги памятных камней», в котором Фиркович описывает вскрытие генизы в синагоге евреев‑крымчаков в городе Карасубазаре (ныне Белогорск, Крым).
В понедельник 29 тишрея [5600 года от сотворения мира] в полдень я отправился <…> в город Карасуб <…>, а утром я пошел <…> в синагогу крымских раввинистов <…>, и я вышел оттуда и пошел в бейт мидраш, примыкавший к стене той синагоги, и увидел, что он переполнен учениками. <…> и я посмотрел внимательно на северную стену и заметил, что она сделана из необожженных кирпичей <…>, и между ней и между стеной синагоги [расстояние] в два локтя, и спросил я меламеда <…>: «Почему вы не уберете стену между [бейт] мидрашем и синагогой, чтобы удлинить его и создать пространство для учеников?» И неожиданно меламед проговорился, сказав: «Потому что между этими двумя стенами спрятаны ветхие, негодные и порванные книги». <…> душа моя опустилась при этих словах <…>, и я созвал старейшин общины и попросил у них разрешения открыть генизу <…>, но они ответили мне <…>, что у них нет права открывать ее ни при каких обстоятельствах, так как на это наложен строжайший запрет (херем, חרם), но я сказал им: «Не бойтесь запрета и не случится с вами никакой беды, ибо это не вы открыли [генизу] по собственному желанию, а по распоряжению высших царских чинов в силу открытого листа, выданного мне губернатором», — и я достал его и прочел его им <…>. Увидев, что слова мои не принесли плодов, я сказал им: «Коли так, то я должен обратиться в полицию и сообщить им о запрете, нарушить который вы боитесь» <…> и я немедленно отправился к городничему и застал у него стряпчего с квартальным, и передал городничему открытый лист, и, когда он прочел, что открытый лист написан от имени графа Воронцова, они все встали со своих мест, взяли двух десятников из татар и пришли втроем со мной к синагоге. До нашего прихода к синагоге там уже собралась, как на войну, толпа иудеев‑крымчаков и ашкеназов. <…> И я взял топор и ударил им в западную стену и легко проделал дыру в виде окошка, так как толщина стены была лишь около шести вершков , и со мной ничего не произошло, тогда десятники по приказу городничего взялись за инструменты и вскрыли стену до половины, и там оказалась гениза, переполненная фрагментами и связками разных книг в количестве [достаточном для] нескольких телег. <…> А старейшины иудейские содрогались в рыданиях, рвали свои бороды и говорили: «Кто не видел разрушения Храма, да увидит нашу погибель», — и я слышал, говорили, что на следующий день вся община постилась постом великим, с мольбою к Г‑споду, да будет благословен, чтобы не случился у них мор из‑за вскрытия [генизы], и этому следует верить, ибо известно мне, что вера их в подобные вещи крепка» (Фиркович, 1872, с. 15–17).
ביום ב’ כט תשרי בצהרים נסעתי <…> לעיר קראסוב <…> ובבקר הלכתי <…> לבהכ”נ של הרבנים הקירימיים <…> ויצאתי משם ובאתי לבית המדרש הדבק לקיר בהכ”נ ההוא וארא והוא מלא תלמידים מפה לפה <…> ואתבונן על הכותל הצפוני והנה היא נעשה מלבנים בלתי שרופים <…> ובינו ובין כותל בהכ״נ כשתים אמות, ואמרתי אל המלמד <…> מדוע לא יוציאו את הקיר שבין המדרש לבהכ״נ להאריכו לעשות רוחה לתלמידים? ופתאום נזרקה מפי המלמד תשובה לאמר: “מפני שבין שני הכותלים נגנזים הספרים הבלויים הפסולים והקרועים” נפשי יצאה בדב־ רו<…> ואקרא לזקני הקהל ואבקש מהם רשות לפתוח את הגניזה <…> וישיבו אותי <…> שאין לנו רשות לפתוח אותה בשום פנים כי הוא תחת חרם חמור, ואני אמרתי להם: אל תיראו מן החרם, כי לא תאנה לכם רעה כי לא אתם פתחתם ברצונכם כי אם בגזרת גדולי המלכות בכח ספר הגלוי הנתן לי מאת שר הפלך ואוציא אותו ואקראהו באזנם <…> בראותי כי לא עשו פרי דברי <…> אז אמרתי להם אם כן הנני מוכרח ללכת להפאליצייא להודיע ענין החרם שאתם יראים ממנו. <…> ומיד הלכתי לבית שר העיר ומצאתי אצלו את הסטראפצי עם קווארטאלני ומסרתי לידי שר העיר את ס’ הגלוי <…> ובקראו את ס’ הגלוי הנכתב משם גראף וואראנצאוו קמו איש מתחתיו ויקחו שני שרי עשרות מן הטאטארים, ויבואו שלשתם עמדי לבית הכנסת ועד בואנו שם כבר נאספו מהרבנים הקירימים והאשכנזים המון כמו למלחמה <….> ואקח את הגרזן וחתרתי בו בקיר המערבי ופתחתי חור כדמות חלון בנקלה כי עובי הקיר רק כששה ווערשקין, ולא קרני אסון, אז שרי העשרות במצות שר העיר לקחו איש כלי משחיתו בידו ויפתחו את הקיר עד החצי, והנה הגניזה מלאה חתיכות וחבילות ספרים שונים מפה לפה כשעור כמה עגלות <…> וזקני הרבנים קפצו בבכיה וימרטו זקנם ויאמרו: מי שלא ראה חרבן בית המקדש יראה את חרבננו, ושמעתי אומרים כי ממחרת צמו כל הקהל צום גדול בתחנות לאל ית’ שלא יהיה דבר בהם מסבת הפתיחה, ויש להאמין כי ידעתי אמונתם החזקה לכל דבר כזה.
Этот отрывок не только является яркой иллюстрацией способов воздействия Фирковича на еврейские и караимские общины, но и свидетельствует о количестве рукописей и фрагментов, им обнаруженных. Несколько телег — это сотни, если не тысячи, фрагментов и рукописей. А карасубазарская гениза была далеко не единственным хранилищем, открытым Фирковичем во время своего путешествия.
Крымско‑кавказская экспедиция Фирковича продолжалась с января 1839 по февраль 1840 года. В Крыму прежде всего им были досконально «исследованы» пещерные города Чуфут‑Кале и Мангуп, а также Евпатория (Гезлев), Феодосия (Каффа), Старый Крым (Солхат), Керчь и Судак. На Кавказе — Тамань, Дербент и Маджалис.
Помимо поиска рукописей экспедиция включала в себя еще и археологические изыскания на караимских кладбищах, которые также увенчались успехом: экспедиция Фирковича достаточно быстро «обнаружила» на караимском кладбище в так называемой Иосафатовой долине под Чуфут‑Кале древние захоронения, свидетельствующие об автохтонности (древности проживания) караимов в Крыму . «Нашлась» и могила легендарного путешественника Исаака Сангари, которая датировалась Фирковичем 767 годом . А вскоре неподалеку «нашлась» и могила его жены — Сангарит, «честь открытия» которой принадлежит еврейскому просветителю Бецалелю Штерну . Исаак Сангари является очень важной фигурой в пантеоне Фирковича, так как, согласно легенде, он обратил хазар в иудаизм. Его захоронение на караимском кладбище не только косвенно подтверждало древность караимских поселений в Крыму, но и свидетельствовало о том, что хазары приняли иудаизм караимского толка или, попросту говоря, были караимами .
Кавказская экспедиция не принесла сколь‑либо ощутимых плодов Фирковичу‑библиофилу, но зато помогла ему окончательно собрать материалы, необходимые для «реконструкции» караимской истории. Я имею в виду два документа, которые известны в науке по местам, где их якобы обнаружил Фиркович: дербентская приписка и маджалисский документ. Эти документы содержат одну и ту же информацию о происхождении караимов, которая дублируется в несколько отличающихся друг от друга редакциях. Дербентская приписка представляет собой текст, записанный в конце свитка Торы, а маджалисский документ является самостоятельным свитком небольшого размера. Дербентская приписка имеет дату 604 год. Маджалисский документ, якобы более поздний, повторяет информацию дербентского, несколько расширяет и как бы окончательно заверяет ее достоверность. Он датирован 1513 годом.
Нет смысла подробно останавливаться на пересказе содержания данных документов и их научном анализе. Они несколько раз публиковались (в частности, в переводах на немецкий, английский и русский языки) .
Суть этих документов сводится к следующему: предки караимов поселились в Крыму во времена царя Камбиза, сына Кира (то есть в 20‑х годах VI века до н. э.), и поэтому ни они, ни их потомки не имеют никакого отношения к распятию Христа, и соответственно на них не может распространяться негативное отношение христианских властей к евреям‑раввинистам, последователям Талмуда. Более того, они носители чистой древней религии иудеев — библейского иудаизма, который, как известно, и лежит в основе христианской религии. К этим документам Фирковичем были приложены археологические данные — списки текстов с могильных камней, а также древние рукописи, в приписках к которым фигурируют названия крымских городов и различные данные, позволяющие считать эти рукописи караимскими. Все это вместе вполне соответствовало замыслу Фирковича и комплексно доказывало, что караимы живут в Крыму испокон веков, не имеют отношения к еврейско‑христианскому конфликту, играли важнейшую роль в формировании Хазарского каганата (ведь Сангари похоронен на караимском кладбище!) и являются отдельным народом, исповедующим чистый библейский иудаизм, а не извращенную религию иудеев.
Полученные «свидетельства» уже вполне могли считаться достаточным доказательством того, что караимы могут претендовать на отдельный привилегированный статус среди некоренных жителей Российской империи. Правда, исторические выводы Фирковича и достоверность предъявленных им документов, надписей на могильных стелах и приписок сразу вызвали недоверие у определенного круга серьезных ученых . Но общественное мнение жаждало сенсаций, было готово к невероятным историческим открытиям и, в общем, скорее поверило им, чем выразило какие‑то сомнения. Тогда Фиркович начал следующий этап своей миссии — внедрение данных «фактов» в сознание научной общественности и представителей российской администрации. Важнейшим шагом в осуществлении этого плана является демонстрация находок членам Одесского общества истории и древностей. Знакомство членов научного общества с рукописями Фирковича началось уже в 1839–1840 годах и продолжалось несколько лет . Логическим завершением этого процесса явился печатный каталог «Prospectus der Odessaer Gesellschaft fur Geschichte und Alterthumer gehoerenden altesten hebraischen und rabbinischen Manuscripte», составленный специально приглашенным для этой цели в 1845 году в Одессу немецким гебраистом Эфраимом Пиннером . Каталог включал достаточно подробное описание 45 свитков и кодексов . Находки Фирковича действительно не могли не поразить. Среди них нужно отметить прежде всего самый главный библейский раритет — кодекс Поздних Пророков 916 года с вавилонской вокализацией и масорой (Pinner, 1845, Abth. B, №. 3), который до сегодняшнего дня остается древнейшей в мире датированной еврейской рукописью и единственным столь полным «вавилонским вариантом» огласовки библейского текста. История открытия этой поистине уникальной рукописи в старой караимской синагоге в Чуфут‑Кале подробно описана самим Фирковичем в уже не раз упоминавшемся предисловии к «Книге памятных камней». По версии Фирковича, рукопись никому не была известна, и он нашел ее в небольшой каморке под полом синагоги (Фиркович, 1872, с. 11–12). Однако биограф Фирковича Эфраим Дейнард в своих путевых заметках по Крыму, описывая эту синагогу, не может не удержаться от следующего комментария: «В этом [молельном] доме под полом нашел Абен Решеф книгу Пророков на пергамене, огласованную и кантиллированную ассирийскими или вавилонскими [знаками] огласовки и кантилляции. Это несмотря на то, что караимы уже рассказывали про нее профессору Мурзакевичу в 1836 году. Но не мне и не здесь заниматься разбором фирковичевских знамений и чудес» .
Приобретение Императорской публичной библиотекой «Первого собрания Фирковича»
В декабре 1856 года (число не указано) на имя директора Императорской публичной библиотеки и Румянцевского музея, члена Государственного совета, статс‑секретаря барона Модеста Андреевича Корфа была получена «Записка главного караимского учителя и наставника Авраама Фирковича, члена‑сотрудника Императорского географического и других обществ об археологических его трудах» . В «Записке» между прочим сказано: «Во время путешествий моих, как по поручению начальства, так и по своему любознательному побуждению, для археологических разысканий в Крыму и на Кавказе, а также в Константинополе, Иерусалиме и других местах я приобрел и собрал древние и редкие рукописи, заслуживающие внимания ученых и любителей истории и древностей, и списал с надгробных памятников и разных книг множество надписей и приписок, не менее замечательных по своей глубокой древности и содержанию. <…> В надписях и приписках заключаются любопытные новые факты и указания как для истории, так и для географии, этнографии и исторической статистики. <…> Большая часть рукописей хранится в моей библиотеке, находящейся в Евпатории. <…> Некоторые из них <…> доставляемы были мною в разное время начиная с 1839 года в Одесское общество истории и древностей. <…> Разработка этих материалов и издание их в полном виде или в извлечениях, без сомнения, принесут много пользы науке. <…> Иностранные ученые лица и общества, узнав из объявлений в периодических изданиях и из личных сношений со мной об этой коллекции рукописей и их научной важности, желали приобрести их у меня, но я не воспользовался их предложениями, желая оставить эти редкости внутри отечества и предоставить их обработку отечественным ученым» .
Отметим, что в «Записке» еще не идет речь о предложении покупки собрания. Но тем не менее это, очевидно, самый ранний документ, направленный А. С. Фирковичем в Императорскую публичную библиотеку, и поэтому, пусть даже с некоторой долей условности, мы можем считать декабрь 1856 года временем начала приобретения библиотекой так называемого «Первого собрания Фирковича». Этапы этого процесса фиксирует уже цитировавшееся выше «Дело…», которое хранится ныне в архиве Российской национальной библиотеки . Очевидно, такое предложение формируется позже, в 1858 году. Вот как об этом пишет сам Модест Андреевич Корф в письме на имя министра Императорского двора от 25 февраля 1860 года: «Фирковичи еще в 1858 году привезли это собрание в Петербург (где оно и теперь находится) и тогда же изъявили мне, хотя в весьма неопределенных выражениях, желание передать его в Императорскую публичную библиотеку. Лично, вместе со знатоком еврейской словесности и графики, бывшим министром народного просвещения А. С. Норовым, обозрев эту несравненную коллекцию, перед которой истинно, по простому выражению, разбегаются глаза, я, прежде всяких дальнейших переговоров с ее владельцами, пригласил нашего академика и известного ориенталиста Дорна, профессора еврейского языка при здешнем университете Хвольсона и хранителя еврейского отделения Императорской публичной библиотеки старшего библиотекаря Беккера, а впоследствии также и профессора Тишендорфа, осмотреть собрание Фирковичей и сообщить свое о нем мнение» .
С этого момента началась многолетняя эпопея, связанная с различными этапами приобретения коллекции: составление предварительного каталога материалов , проведение научной экспертизы коллекции, обсуждение различных вариантов ее приобретения (дар, взаимовыгодная коммерческая сделка, покупка) и т. д.
Надо отметить, что «физическое присутствие» Фирковича в прошедших через его руки рукописях было сразу замечено теми экспертами, которым была поручена научная оценка «Первого собрания». «Достоверность некоторых приписок кажется нам сомнительною», — отмечено в «Донесении…» , подписанном академиками Броссе, Куником, Шифнером и Вельяминовым‑Зерновым. Вокруг фальсификаций, которые сам Фиркович, естественно, отрицал, разгорелся жаркий публичный спор, и его отголоски можно услышать и сегодня .
В чем же состояла суть этих подозрений? Как мы уже понимаем, Фиркович был не только одержимым коллекционером, но прежде всего фанатичным апологетом новой «караимской идеи», во имя подтверждения которой, собственно, и была организована вся экспедиция. Фирковичу было важно «привязать» свои находки к караимской истории и расширить хронологию пребывания караимов в Крыму. Ради этого он шел на то, чтобы исправлять, удревнять даты в колофонах, придумывать не существующие в природе системы летосчисления и приписывать в конце рукописей небольшие пассажи, в которых упоминались названия крымских городов и караимские имена. Самые большие подозрения вызывали, естественно, измененные даты в колофонах и посвящениях. Дело в том, что в еврейской традиции даты, как правило, передавались числовым значением букв еврейского алфавита . Некоторые буквы из‑за схожести написания отдельных элементов сравнительно легко могут быть преобразованы друг в друга: например, буква «хе» (ה, числовое значение 5 или 5000) в буквы «тав» (ת, числовое значение 400), «реш» (ר, числовое значение 200), «коф» (ק, числовое значение 100) и т. д. Подобная «корректировка» меняла указанную дату на сотни лет и тем самым косвенно или впрямую (в зависимости от дополнительного «наполнения» текста) свидетельствовала о древности караимского «следа» на территории Российской империи и, о чем также не стоит забывать, значительно увеличивала рыночную стоимость рукописи… Чтобы подобные «коррекции» было сложнее выявить, Фиркович придумал хитроумную систему, затрудняющую реконструкцию оригинального текста. Вот как об этом писали сами Фирковичи : «…эти приписки по древности и ветхости своей были очень трудны первоначально для прочтения, и потому при первом их разборе мы были в необходимости покрыть их эссенцией из чернильных орехов.
Подобное средство удовлетворило тем, что дало возможность читать свободно приписки, пока вещество, покрывавшее их, сохраняло свою прозрачность. В таком виде большая часть приписок наших рукописей была прочитана и скопирована. <…> В течение времени вещество, покрывшее приписки наших рукописей, к сожалению, потускнело, и прочтение таковых приписок сделалось труднее, нежели оно было, особенно для всякого свежего глаза, не бывшего ознакомленным с их очертанием в первое время, когда они еще недавно были покрыты. Это обстоятельство подало повод некоторым заграничным ученым, не довольствующимся снятыми нами в свое время точными и верными копиями с наших приписок, просить нас о доставлении им фотографических снимков, что при настоящем состоянии этих приписок невозможно» .
Таким образом, по словам Фирковича, древний текст покрывался раствором, который на некоторое время облегчал его дешифровку, и Фиркович записывал искомые данные, а потом, по истечении определенного срока, раствор тускнел и затруднял чтение (проверку подлинности сделанных записей). На самом деле последовательность действий была иной: текст сначала корректировался в нужном направлении (подчищались одни элементы букв и дописывались другие, добавлялись или исправлялись имена собственные и т. д.), а потом покрывался химическим раствором, нивелирующим различие в оттенках материала или чернил и практически исключающим возможность увидеть произведенные исправления (во всяком случае, при помощи имеющихся в то время технических средств).
Тем не менее никакие фальсификации в приписках или колофонах не могли затмить ценность собранного материала. Это было очевидным и для членов академической комиссии, и для представителей библиотеки , которые сумели понять, что сомнительность некоторых материалов, прошедших через руки Фирковича, несопоставима с уникальностью и научной значимостью коллекции. «Донесение…» академиков заканчивалось следующими словами: «Если мы, несмотря на недостаток рукописей общеисторических, и решились назначить за коллекцию гг. Фирковичей столь высокую цену, то при этом мы в особенное соображение приняли то обстоятельство, что все, касающееся до правильного и всестороннего понимания Ветхаго Завета и литературы еврейских сект, имеет как для России, так и для ее многочисленных последователей Моисеева закона особую важность» .
В 1862 году по личному распоряжению императора Александра II коллекция Фирковича была приобретена для библиотеки министерством Императорского двора за 125 тыс. серебряных рублей . Рукописи, оставленные Фирковичем на хранение в Одесском обществе истории и древностей (так называемое «Одесское собрание»), как неотъемлемая часть коллекции были доставлены в Петербург в 1863 году. Надо ли добавлять, что из этой суммы ни одна копейка не была выделена Фирковичем на нужды бывших хранителей этих бесценных сокровищ, общин караимов и раввинистов Крыма и Кавказа.
Благодаря находкам Фирковича удалось «реконструировать» историю караимов, как историю древнего библейского народа, испокон веков живущего на крымских землях и не имеющего отношения к трагическому концу земной жизни Сына Божьего и дальнейшего искажения библейского закона талмудическими нормами. На этом основании с караимов были сняты какие‑либо ограничения в гражданских правах, и в 1863 году они были полностью уравнены в правах с коренным населением России.
Можно сказать, что историческая миссия Абена Решефа как главного караимского наставника и учителя была завершена, но миссия Авраама Самуиловича Фирковича как великого собирателя древних рукописей лишь входила в активную фазу.
«Второе собрание Фирковича» и собрание самаритянских рукописей
Безусловным духовным центром еврейской цивилизации, в котором проживало большинство еврейского населения в период раннего Средневековья, являлся Ближний Восток. Именно там веками создавался основной корпус книг, формировавших еврейскую культуру, именно там были изготовлены все те самые древние еврейские рукописи, найденные Фирковичем в Крыму, именно там следовало искать остальные сокровища.
Аврааму Фирковичу 76 лет: перед нами еще полный сил патриарх, зрелый коллекционер, искушенный общественный деятель, богатый человек, в определенном смысле слова глубоко образованный духовный лидер своего народа. Фиркович вдумчиво готовится к поездке: получает рекомендательные письма министерства иностранных дел к русским консулам на Ближнем Востоке, добивается благожелательного отношения османской администрации , налаживает контакты с общинами. Как сказали бы сегодня, тщательно готовит «домашнее задание» и осенью 1863 года отправляется в свое легендарное путешествие на Ближний Восток, где ему удается всего за 18 месяцев собрать еще более значительную коллекцию, чем за все предшествовавшие десятилетия!!!
Второе путешествие Фирковича на Восток длилось с осени 1863 по весну 1865 года. Он отправился в него вместе с «чадами и домочадцами»: женой Ханой, сыном Зерахьей и внуком Самуилом. В России, в Петербурге, в это время находился зять Гавриил, который должен был получить деньги и переправить их коллекционеру. Именно многочисленные письма Авраама Фирковича к зятю и позволяют достаточно точно восстановить хронологию этого путешествия .
Фиркович выехал из Одессы в Стамбул, оттуда в Иерусалим (через Яффский порт) и из Иерусалима в Алеппо. Там Фиркович покупает много рукописей, изучает знаменитый Алеппский кодекс , который он подробно описывает в своих письмах, и возвращается в Иерусалим, где проводит пять месяцев в ожидании денег от Гавриила. Зная характер этого человека, можно, конечно, понять, что он не сидит без дела. Фиркович покупает рукописи (в частности, у только что вернувшегося из Йемена известного еврейского путешественника Иакова Сапира, с которым Фиркович был знаком еще с первого посещения Иерусалима), расширяет и ремонтирует караимскую синагогу и т. д. Важным эпизодом пребывания Фирковича в Иерусалиме является получение им рукописей древней караимской общины из города Хита в Вавилонии (примерно в 200 км от Багдада). Сам Фиркович туда не добрался, но сумел наладить с ней связь и взамен современных молитвенников и нескольких печатных изданий Библии получить хранившиеся в общине «никому не нужные» древности.
Основным достижением Фирковича в этот период является приобретение самаритянской коллекции. История самаритян начинается с падения Израильского царства (722 год до н. э.), когда его территория была заселена колонистами из Вавилона. Эти переселенцы, смешавшиеся с местным населением Самарии, и стали с течением времени называться самаритянами. Самаритяне считают себя потомками трех израильских колен (Эфраима, Менаше и Леви). Они исповедуют еще более «чистую» (даже по отношению к караимам) линию иудаизма — иудаизм Пятикнижия (которое существует в самаритянской традиции в несколько отличающейся от масоретской редакции). С IV века до н. э. самаритяне окончательно отделились от иудеев и приобрели собственную этническую идентификацию. Самаритянский язык принадлежит к диалектам западной ветви среднеарамейского языка, а их письменность является лишь незначительно измененным вариантом самого древнего письма евреев, называемого в науке палеоеврейским. Сыны Пятикнижия жили в Сихеме исключительно замкнуто. У них помимо основного памятника — самаритянского Пятикнижия — существовала собственная богатая письменная традиция: алахические сочинения, исторические хроники, лингвистические трактаты и литургические тексты. Вся эта литература была практически неизвестна вне пределов самой самаритянской общины. Фиркович в Иерусалиме встречается с самаритянами, которые тайно продают ему несколько выкраденных из генизы рукописей. После этого он сам едет в Сихем и проводит там две недели в апреле 1864 года. За этот исключительно короткий срок Фиркович, как говорится, «наводит мосты» с руководством общины и приходит к соглашению с первосвященником о том, что ему передают практически все имеющиеся рукописи и документы, то есть полностью отдают содержимое своих гениз. Взамен Фиркович обещает «пожертвовать» определенную сумму денег на ремонт самаритянской синагоги.
Анализ писем Фирковича, воспоминания самаритян о его визите в Сихем и различные финансовые махинации, связанные с теми деньгами, которые Фиркович обязался предоставить самаритянам для ремонта общественных зданий, свидетельствуют о том, что ему удалось подкупить руководство общины , или попросту дать взятку первосвященнику и его окружению. Ремонт синагоги тоже был выгоден, так как подобные работы позволяли беспрепятственно открыть генизу. Фиркович привозит рукописи в Иерусалим и там с помощью приехавшего из Сихема самаритянина проводит предварительный разбор коллекции, состоящей из нескольких тысяч отдельных листов и сотен рукописей и документов . По данным Л. Х. Вильскера, выдающегося отечественного исследователя рукописей Фирковича и специалиста по самаритянскому языку, эта коллекция «насчитывает 18 258 пергаменных и бумажных листов на самаритянском, арабском и еврейском языках, не считая пергаменных свитков, а также надписей, выполненных на камне, шелке и меди; всего — 1350 ед. хр.» . Частично материалы коллекции отражены в печатных каталогах, составленных А. Я. Гаркави (включает описание пергаменных рукописей самаритянского Пятикнижия), А. Я. Борисовым (включает описание исторических, псевдоисторических и естественнонаучных трактатов) и Л. Х. Вильскером (включает документы ) .
Теперь снова вернемся в Иерусалим, в 1864 год. Несмотря на невероятную удачу, связанную с приобретением самаритянского собрания, Фиркович горит желанием скорее отправиться в Египет, понимая, что именно там его ждут самые большие открытия. Весной Фиркович наконец получает долгожданные деньги, расплачивается с долгами и отбывает в Каир. Я позволю себе напомнить, что Аврааму Фирковичу в это время уже 77 лет и его письма полны жалоб на слабое здоровье, хотя, возможно, это лишь литературный прием, принятый в эпистолярном жанре того времени. Но уникальная удачливость этого неутомимого собирателя древностей не оставляет его, и в Каире Фирковича действительно ожидает самое необыкновенное из всех его открытий.
Он приезжает в город со своим внуком Самуилом и буквально в считаные недели добивается невероятного результата. Схема действий Фирковича с каирскими караимами такая же, как с самаритянами в Сихеме. «Заинтересованные» определенным образом главы караимской общины принимают предложение Фирковича о «пожертвовании» на ремонт древней синагоги «Рабби Симхи» и взамен этого полностью отдают ему содержимое генизы. Фиркович получает невероятные сокровища, о которых не мог мечтать ни один собиратель. Он едет в Святой город, чтобы справить весенний праздник Пасхи. Однако внук Авраама Самуил Фиркович остается в Каире и занимается разбором и описанием приобретенных книг. Авраам Фиркович очень быстро возвращается и в течение нескольких месяцев весны и лета 1864 года занимается разбором, предварительным описанием и систематизацией полученных материалов — речь идет о тысячах рукописей и фрагментов самого широкого содержания.
Вот как характеризует эти находки сам Фиркович в одном из писем зятю Гавриилу:
ושם מצא חלקת מחוקקים ספונה בגניזת בית הכנסת הקדמון
אשר ביד בני מקרא אוצר ספרים שונים קדמונים קראים
ורבנים שלמים וחסרים אשר לא לבד נוכל לומר לא ראינו כי
אם גם לא שמענו. בין שמות הספרים, בין שמות המחברים,
לא שמענו מעולם. והאמת כי השלמים מעטים במאד מאד
והחסרים בהפך. ועכ»ז כלם מועילים מאד ועתידים להפיץ
אור גדול בליטעראטור בני מקרא
И там он (Фиркович пишет о себе в третьем лице. — С. Я.) нашел «сокрытый надел законодателей» в генизе древней синагоги сынов Писания сокровищницу различных древних книг как караимов, так и раввинистов. [Книг] целых и недостающих (то есть с отсутствующими листами или просто фрагментов. — С. Я.), о которых мы не только можем сказать, что никогда их не видели, но и что мы никогда о них и не слышали.
Ни названий этих сочинений, ни имен их авторов не слышали мы никогда. Действительно, полных [книг] среди них очень мало, а недостающих, наоборот, множество. И вместе с тем все они исключительно полезны и в будущем прольют великий свет на литературу сынов Писания.
В этом коротком отрывке сказано и предсказано очень многое. Итак, понятно, что, хотя Фиркович «вскрыл» именно караимскую генизу, ее материалы не ограничивались лишь кругом интересов караимской общины Каира, а содержали также памятники письменности евреев‑раввинистов. Это исключительно важное замечание сполна объясняет, почему в собрании оказалось так много важнейших рукописей, отражающих специфически раввинистические жанры (алаха, талмудическая экзегеза, синагогальный пиют и т. д.) или содержащих произведения раввинских авторитетов (Саадьи Гаона, Маймонида и других). Многие годы этот факт не находил удовлетворительного объяснения и исследователи считали, что коллекционер взял эти материалы из знаменитой Каирской генизы — синагоги «Ездры» или из какой‑либо другой синагоги раввинистов. Само по себе нахождение этих произведений в караимской синагоге имеет важнейшее культурологическое значение, так как показывает, что столь подчеркиваемое в поздний период различие между последователями этих двух направлений иудаизма не было таким уж резким и однозначным в Средние века. Более того, можно отметить, что некоторые из этих рукописей находились в отличном состоянии (см., напр., илл. 59, 81, 82 ), и это свидетельствует о том, что термин «гениза» применительно к большим синагогам Ближнего Востока следует понимать расширительно — не только как место хранения вышедших из употребления испорченных книг, но и как название архива и библиотеки общины. Характеристика авторов и их сочинений, «о которых мы не только можем сказать, что никогда их не видели, но и что мы никогда о них и не слышали», также имеет крайне большое значение. Многие произведения Средневековья канули в Лету, но о них остались упоминания в сохранившихся источниках. Например, некоторые шедевры светской лирики «золотого века» цитировались в знаменитой истории еврейского стихосложения Моисея Ибн‑Эзры «Шират Исра’эль» («Песнь Израиля», שירת ישראל), имена большей части алахических авторитетов упоминаются в сохранившихся сборниках респонсов. Однако были и такие авторы, о которых, казалось бы, не осталось даже упоминания. Изучение найденных материалов, начатое самим Фирковичем и интенсивнейшим образом продолжающееся сегодня многочисленным корпусом ученых во всем мире, вернуло человечеству десятки, если не сотни, имен средневековых авторов и ввело в научный оборот созданные ими тексты. Сегодня невозможно найти ни одного направления письменной культуры евреев и тесно соприкасавшихся с нею народов, представления о котором не были бы значительно расширены или даже пересмотрены в свете открытий материалов «Второго собрания Фирковича».
Из Каира Абен Решеф отправляется в Дамаск, где также покупает рукописи. Потом он возвращается в Святую землю и оттуда на пароходе отплывает в Одессу. Второе путешествие на Восток закончилось. Собиратель прибывает в Россию с невероятным количеством рукописей.
Фиркович поселяется в Крыму, в пещерном городе крепости Чуфут‑Кале и занимается разбором своих несметных богатств. Вскоре умирают жена Авраама Фирковича Хана и старший сын Яков. В Чуфут‑Кале Фиркович занимает достаточно просторный каменный дом, а коллекцию переносит в новую кенасу, превратив ее в своего рода библиотеку или мастерскую по разбору рукописей. И дом Фирковича, и синагога‑книгохранилище сохранились до сегодняшнего дня. В этот период престарелый Фиркович покидает свою обитель очень редко, посвящая все время разбору и изучению коллекции.
Тем не менее в 1870 году Фиркович выезжает в свое последнее заграничное путешествие. Он едет в Западную Европу. О могучем здоровье неутомимого собирателя может свидетельствовать и то, что это путешествие можно назвать свадебным. Восьмидесятитрехлетний Фиркович едет в Европу с молодой женой. Он посещает караимские общины Австро‑Венгрии (в Королевстве Галиции и Лодомерии; ныне территория Западной Украины); в Вене его принимает сам император Франц Иосиф I. Видимо, экзотический вид караимского старца, прямого потомка библейских евреев и знаменитого собирателя древностей, произвел огромное впечатление на императора, и произошло неожиданное: потомок старинного рода Габсбургов, глава одной из ведущих держав тогдашней Европы почтительно склонил голову перед посетителем и попросил его благословения. Фиркович исполнил это желание и благословил императора, подобно тому как в свое время праотец народа Израиля Яаков, придя в Египет, благословил фараона. Кстати, можно отметить, что после этого Францу Иосифу удалось процарствовать еще почти 50 лет…
Вернувшись в ставший родным Чуфут‑Кале, Авраам Фиркович продолжает заниматься разбором коллекции, борется с сомневающимися в подлинности его крымских находок учеными, публикует результаты своих открытий. Именно в этот период Фиркович издает свое самое знаменитое произведение — «Книгу памятных камней: Сборник надгробных Еврейских надписей на Крымском полуострове, собранных ученым караимом Авраамом Фирковичем. Часть 1. Надгробные надписи; Часть 2. Описание путешествий автора» (Фиркович, 1872 ).
Авраам сын Самуила Фиркович, прозванный караимами Абен Решеф, умер в своем доме в Чуфут‑Кале 26 мая 1874 года и похоронен на караимском кладбище в Иосафатовой долине, почти у самого входа .
В 1876 году наследники Фирковича продали его «Второе собрание» в Императорскую публичную библиотеку. Рукописи были перевезены в Санкт‑Петербург, их приключения закончились. Общее количество еврейских рукописей и документов, составляющих «Первое» и «Второе» собрания Авраама Фирковича, превышает 15 тыс. единиц хранения. Фиркович сумел собрать самую крупную в мире частную коллекцию еврейских и самаритянских рукописей. Она поражает не только и даже не столько невероятным количеством рукописей, сколько количеством сенсаций, обнаруженных в ней: неизвестные произведения, впервые найденные редакции, самые полные списки и т. д. и т. д. — истинное «многогранное сокровище»!
Странные евреи?
Саадья Гаон, «главный авторитет во всех сферах»
