К истории эпохи абсолютизма в Центральной Европе
В исследовании Зельмы Штерн рассматривается феномен «придворных евреев» — специального института, существовавшего при дворах абсолютистских европейских государств начиная с XVI века. Обычно эти люди были подрядчиками и поставщиками, и европейские монархи считали очень полезным использование их делового опыта и умения налаживать экономические связи. Читателям «Лехаима» предлагается первыми ознакомиться с фрагментами издания, готовящегося к выходу в «Книжниках».
Диего (иначе Авраам) сеньор Тейшейра де Сампайо родился во второй половине XVI века в семье знатных португальских марранов по фамилии Мелло. Он был потомком влиятельных государственных деятелей и финансистов. После гибели его отца на войне с маврами в Северной Африке мать Диего стала придворной дамой вдовствующей королевы и гувернанткой дона Себастьяна, будущего короля Португалии.
В середине XVII столетия Диего становится испанским консулом в Антверпене и одним из высших чиновников в правительстве испанской провинции Нидерланды. Он остался верным приверженцем Римско‑католической церкви, исповедовался и ходил на мессы. Его первая жена, умершая в Антверпене совсем молодой, похоронена в величественной церкви, и много месс было отслужено за упокой ее души. Вторая жена, донна Анна, или, как она позже стала себя называть, Сарра, дочь маррана Родериго д’Антраде, смогла пробудить в муже тягу к своему наследию и желание воссоединиться с религией и судьбой своего народа. Сообщение, посланное к императорскому двору в Вене, свидетельствует, что в страстную пятницу 1647 года, через два года после приезда в Гамбург, Диего с женой и двумя сыновьями обратился в иудаизм. Гамбургский сенат, очевидно лучше осведомленный, сообщал, что он открыто объявил себя «испанским евреем» уже в 1646 году.
К тому времени как Диего с семьей прибыл в Гамбург, община португальских марранов, около полувека назад получившая право жительства в городе, уже была довольно влиятельной. Связи в Испании и Португалии позволили им наладить торговые отношения этих стран с ганзейским Гамбургом. Они ввозили такие товары, как табак, вино, хлопок и пряности, стали морем перевозить сырцовый сахар из испанских и португальских колоний Нового Света в Гамбург, способствовали основанию Гамбургского банка и показали себя незаменимыми кораблестроителями, брокерами, оптовыми купцами и банкирами.
Диего Тейшейра, после обращения именующий себя Авраамом, и Мануэль, его сын и партнер в банковском деле, быстро стали центром общины, в которой состояло немало значительных людей. Якоб Абенсур был резидентом и ростовщиком короля Польского, а Якоб Куриэль, он же Нуньеш да Кошта, несмотря на то что во всеуслышание объявил себя евреем, оставался представителем короля Португальского.
И все же, когда бы ни шла речь о «богатом еврее», это неизменно относится к Тейшейре: вскоре после приезда он стал ссужать деньги соседним князьям и другим важным персонам, в первую очередь королю Датскому. И сам знатный grand seigneur, он вел дела со знатью и патрициями как равный; действительно, он держался с таким достоинством, что легко мог бы сойти за курфюрста или герцога.
Сообщают, что ученый проповедник Бальтазар Шуппиус, никогда раньше Тейшейру не встречавший, однажды увидел, как тот едет по Гамбургу в своей великолепной карете, в сопровождении множества слуг. Сочтя, что это по меньшей мере курфюрст Саксонский, добрый Бальтазар снял шляпу и согнулся в почтительном поклоне. Можно представить, каким ударом для него было услышать от стоящей рядом старухи, что проехал вовсе не саксонский курфюрст, не мекленбургский герцог, а гамбургский «богатый еврей».
Но другие эпизоды жизни Тейшейры в Гамбурге были совсем не так забавны, как этот. Он недавно избежал ужасов испанской инквизиции, но теперь обнаружил, что ни ему, ни другим собратьям‑евреям гамбургская буржуазия не даст легко забыть солнечный юг в туманах ганзейского города. Правда, сенат, убежденный в их незаменимости, старался, насколько возможно, защитить их права. Но эти новые жители со своими чуждыми обычаями, языком и поведением постоянно возбуждали раздражение горожан. Те жаловались, что Тейшейра в Гамбурге сам сделал себе обрезание, что он разъезжает в карете по церковным праздникам и участвует в христианских похоронных шествиях.
Вражда не ограничивалась одними обвинениями, часто она выливалась в открытые действия. Через год после приезда Тейшейры в Гамбург венский двор приказал гамбургскому сенату конфисковать имущество и состояние отступника, по наущению дьявола отпавшего от католической церкви, и передать имперскому казначейству в наказание за государственное преступление. Сенат прекрасно понимал, что австрийское правительство печется не столько о спасении души Тейшейры, сколько о трех миллионах флоринов, которые надеется таким образом заполучить; сенаторы наотрез отказали императору и ответили, что в будущем следует сократить запросы на инквизиторские суды, которые просто невозможно проводить в крупных коммерческих центрах, ибо такие действия пагубно скажутся на торговле и заставят евреев разъехаться.
В 1660 году венский двор снова возбудил судебное дело против Тейшейры. Но на этот раз у сената нашелся союзник — королева Кристина Шведская. При своем первом приезде в Гамбург в 1654 году королева уже произвела величайшую сенсацию столетия — отреклась от престола династии Васы. Она сложила с себя корону не потому, что сочла бремя власти чересчур тяжким, и не потому, что не могла мудро и справедливо править. Еще совсем юной девушкой она успешно положила конец крупнейшей в столетии войне, завоевала новые области для государства Густава‑Адольфа и сделала Швецию грозной владычицей Балтийского моря и, по существу, всей Северной Европы. Кристина превратила свою столицу в новые Афины, свой двор — в академию поэтов, художников и ученых. Сама она слыла самой ученой женщиной своего века: изучала классические языки, философию схоластов, астрономию, математику и историю, переписывалась на латыни, на голландском, испанском, древнееврейском, французском языках с самыми знаменитыми людьми Европы. Она дискутировала с профессорами Уппсальского университета о тексте библейского оригинала, а с приглашенным к своему двору Декартом — о происхождении его философии из платоновских идей.
При известии, что королева, эта «Divina Princeps, Coelestis Heroina , вторая Минерва», прибывает в Гамбург, князья, офицеры, знать и ученые съехались со всех концов Германии и Дании, чтобы ее увидеть. Каждый хотел оказать почести этой новой царице Савской, которая отказалась от мирского престола, чтобы вольнее царствовать в мире духа и разума. Духовные власти Гамбурга, совершенно не зная, что она готовится обратиться в католичество, с восторгом и восхищением встретили дочь самого знаменитого поборника протестантской веры. Сенат принял ее с почестями, подобающими правящим князьям, и предоставил в ее распоряжение великолепный дом. Однако она отклонила предложение городских властей и провела три недели своего гамбургского визита в доме Тейшейры на улице Крайенкамп, как раз напротив церкви Св. Михаила. В ответ на нападки клириков Кристина заметила, что Христос сам был евреем и своих приверженцев выбрал из евреев.
Что подвигло королеву отказаться от гостеприимства сената и оскорбить городское духовенство? Было ли это одной из причуд, которые она часто себе позволяла? Хотела ли она поспорить с ученым мужем и его ученой дочерью о различных противоречиях в Библии, на которые Менаше бен Израэль указывал ей в своей книге Conciliador , посвященной Кристине? Или желала выказать подлинную терпимость, для которой не существует ни хороших и плохих народов, ни хороших и плохих религий, а бывают только хорошие и плохие люди? Прониклась ли сочувствием к угнетенному и гонимому, как открыто сочувствовала изгнанным из Франции гугенотам или выдворенным из Австрии евреям, как взяла под покровительство евреев Рима? Или просто из любопытства женщина, вникающая в религиозные разногласия, пожелала познакомиться с человеком, который отказался от своего положения, званий, королевских милостей ради того, чтобы открыто исповедовать религию отцов?
Возможно, все это послужило дополнительными поводами, чтобы остановиться в доме Тейшейры. Однако главная причина того, что она так настоятельно добивалась дружбы с «богатым евреем» — не религиозная и не философская, а чисто практическая. Прежде чем отречься от престола, Кристина обсудила со шведским правительством и со своим кузеном и преемником королем Карлом Х вопрос о своем финансовом обеспечении. Не именуясь отныне королевой, она тем не менее желала жить по‑королевски пышно и как можно щедрее вознаграждать тех, кто преданно служит ей. Но причуды Кристины, которая, будучи королевой, тратила целые состояния на ценные книги и картины, редкие монеты и рукописи, а также бесконечные войны Швеции, тянувшиеся десятилетиями, привели финансы страны в полный беспорядок. Поэтому правительство оказалось не в состоянии предоставить деньги, достаточные для ее запросов. Правительство и Карл Х, ранее безуспешно добивавшийся ее руки, согласились только выделить ей доходы с нескольких провинций и владений, на сумму до 200 тыс. талеров в год, и до некоторой степени предоставить власть над этими территориями.
Но управлять разрозненными областями, часть которых контролировалась шведскими управляющими, а часть — немецкими, было нелегко. Кристина беседовала с Тейшейрой о том, как управлять ее владениями и куда вложить доходы. К концу пребывания в Гамбурге она назначила Тейшейру своим банкиром и представителем, то есть предписала, чтобы доходы от ее немецких и шведских территорий шли в оборот через его гамбургский банкирский дом. Тейшейра, со своей стороны, начал переговоры со шведским правительством о праве торговать различной продукцией владений Кристины и посылать ей вырученные деньги. Поскольку королева не имела постоянной резиденции и непрестанно ездила из страны в страну, одной из главных обязанностей Тейшейры было обменивать ей шведские риксдалеры на гамбургские рейхсталеры, а их — на голландские гульдены, французские ливры, венецианские дукаты или римские скуди. Тейшейре за его заботы полагался ежегодный доход в 1000 талеров, но он должен был ссужать королеве деньги всего под 6% всякий раз, когда деньги из Швеции не будут поступать к ней вовремя.
За эти недели Тейшейра и его гостья обсуждали не только деловые вопросы. Первый визит Кристины в Гамбург заложил основу ее дружбы с домом Тейшейры, и дружба эта длилась всю жизнь. Со всеми своими нуждами, денежными, политическими или личными, она впоследствии обращалась к своему «мудрому советнику» — обычно это был Мануэль, сын Диего. Задиристая, властная женщина, которая похвалялась, что ею никогда не управлял мужчина, теперь не отвергала советов своего мудрого, бывалого, опытного банкира. Когда она рассказала ему о своих религиозных спорах и предстоящем обращении в католичество, Тейшейра указал ей на серьезные последствия такого шага. Он живо описал, каким бедствием представится шведскому народу, всегда ей преданному, обращение в другую веру дочери главного поборника протестантства. Может быть, говорил он ей, шведское правительство, попавшее в затруднительное положение из‑за отречения Кристины, и преемник, оскорбленный ее отказом от брака с ним, после обращения королевы в католичество сочтут, что не обязаны соблюдать соглашение с ней. Увидев, что она не откажется от своего решения, он посоветовал не обижать короля, все еще в нее влюбленного, поддерживать с ним дружбу и время от времени напоминать о том, что он обещал. Кристина последовала совету и никогда об этом не пожалела. Она также выполнила другой его совет — для умиротворения гамбургского духовенства пришла на протестантское богослужение.
Опасения Тейшейры по поводу привилегий Кристины скоро оправдались. Правда, Карла Х, как и предвидел Тейшейра, успокоило дружеское отношение Кристины, и он хотел исполнить свои обещания, хотя вскоре после поездки в Гамбург она и обратилась в католичество. Но в это же время Кристина возмутила европейские дворы своими сумасбродными политическими проектами, и Швеция оказалась втянутой в войну с Польшей. Померания, где находилась большая часть владений Кристины, была разорена войной. Девяноста тысяч талеров, которые шведское правительство выплачивало ей, несмотря на войну и тяжкие военные долги, не хватало на образ жизни, подобающий ее званию. Но королева продолжала жить той же экстравагантной жизнью, и в Риме, где в конце концов поселилась, настолько потратилась, что не раз сталкивалась с серьезными финансовыми затруднениями.
«Хочу, — писала она Тейшейре, раз за разом ссужавшему ей деньги, — чтобы Вы прислали денег или научили меня, как жить без них. Никто не платит мне, но каждый, судя по всему, ожидает, чтобы я платила ему».
В довершение всего Карл Х, единственный человек в Швеции, на которого она могла положиться, внезапно умер и оставил пятилетнего сына, страну, втянутую в войну с несколькими соседями, и казну, обремененную долгами. Нечего было и ждать, что опекунское правительство, куда входили некоторые ярые противники Кристины, выполнит обязательства по отношению к вероотступнице, которая из‑за своего скандального поведения утратила даже расположение народа. Кристина отбыла из Рима, поехала в Гамбург спросить совета у Тейшейры, а потом отправилась в Швецию, где подтвердили ее отречение (1660 год), но прямо потребовали поскорее уезжать из страны вместе со своими католическими священниками.
Она вернулась в Гамбург, остановилась в доме на улице Крайенкамп и на этот раз пробыла там около года. 8 июля 1661 года она подписала официальный договор с Мануэлем Тейшейрой, полностью поручив ему управление своей собственностью. Она взяла на себя обязательство выплатить банкирскому дому Тейшейра 107 тыс. риксдалеров, которые были обещаны ей шведским правительством, со своей стороны он согласился ежемесячно выплачивать ей 8 тыс. талеров. В то же время она назначила Мануэля Тейшейру своим официальным резидентом, облекла полномочиями в гамбургском сенате и просила приравнять его к послам других правителей. Всякий, кто его оскорбляет, писала Кристина сенату, оскорбляет и ее, королеву. Хотела бы она иметь столько же власти, сколько прежде, чтобы должным образом выразить свое негодование по поводу того, как обошлись с Тейшейрой.
Не будучи уже царствующей королевой, она даже теперь оставалась достаточно влиятельной, чтобы оказывать моральную поддержку друзьям. Император, который двенадцать лет позволял не давать хода иску против Диего Тейшейры, в мае 1660 года вдруг приказал Верховному суду империи начать официальное расследование. В августе 1663 г. да инспектор Ведомства подушных налогов был послан в Гамбург с тем, чтобы попытаться вытянуть у Тейшейры значительную сумму. В то же время императорский указ предписал сенату арестовать Тейшейру и конфисковать его имущество.
Сенат и на этот раз решил не уступать воле императора. Теперь он указывал на то, что по условиям Вестфальского мира Гамбург объявлен вольным городом, а Тейшейра как резидент королевы Кристины обладает дипломатической неприкосновенностью. Сама королева протестовала против указа, который лишает свободы передвижения человека, состоящего у нее на службе. Кроме того, она попросила своего старого друга фельдмаршала Монтекукули защитить ее резидента — получить для него полное оправдание у австрийского правительства.
В ходе этого официального расследования Диего Тейшейра внезапно умер. Но даже со смертью подсудимого тяжба не прекратилась. Австрийское правительство перенесло обвинение с отца на сына. Кристина и на этот раз энергично встала на его защиту, а французский, английский, голландский и прусский послы от имени своих правительств выразили протест против незаконных действий императора. Император тем временем послал представителя своей буржуазии в Гамбург к Мануэлю Тейшейре с предложением: если он выплатит «разумную сумму», все это малоприятное дело будет прекращено раз и навсегда. Мануэль, однако, не позволил себя запугать и твердо стоял на своем. Отец, объявил он, никогда не был христианином, а значит, никогда не обращался из христианства в иудаизм. А он, Мануэль, состоит под защитой королевы и гамбургского сената — за эту привилегию отцу когда‑то пришлось заплатить большие деньги. Иностранные послы полностью встали на сторону Тейшейры и открыто заявили, что нападки на этого дипломата оскорбляют и их самих. Австрийскому посреднику ничего не оставалось, как заключить с Тейшейрой соглашение. По этим условиям он брал на себя долговое обязательство как испанский гранд и должен был внести около 2 тыс. талеров в имперскую казну.
Если Кристина полагала, что соглашение с Тейшейрой решит ее финансовые проблемы, ей скоро пришлось разочароваться. С самого начала Тейшейра жаловался, что доходы из Швеции и Померании присылаются нерегулярно, а управляющие, по‑видимому, растрачивают состояние Кристины. В конце концов она послала верного человека в Швецию, чтобы разоблачить злоупотребления управляющих, проверить отчетность и проследить, чтобы виновные были призваны к ответу. Сама она все это время — в 1666–1668 годах — жила в Гамбурге, чтобы с помощью Тейшейры выплатить свои долги, которые достигли угрожающих размеров.
Читая тогдашние письма Кристины в Рим к своему другу кардиналу Аццолино, где она не сдерживала чувств, можно представить, каким испытанием была эта гордая, пылкая и необузданная женщина для Тейшейры, сдержанного выходца из испанской знати. В это время она стала злой, легко возбудимой, подозрительной, бывали у нее и приступы меланхолии. Ненавидела Германию и немцев. Тосковала по приятному обществу, которое знала в Риме, в частности по Аццолино, единственному мужчине, которого она по‑настоящему любила и в чьей любви теперь не без оснований сомневалась. Временами на несколько дней и недель удалялась от людей и, не обращая внимания на то, как она выглядит, весь день — а часто и ночь напролет — пересматривала свои счета и писала письма. Потом вдруг появлялась в обществе, умная и очаровательная, как всегда, и снова пускалась в политические авантюры или в философские и религиозные дискуссии с князьями соседних северонемецких дворов или с образованными евреями португальской общины Гамбурга.
Многие безрассудные выходки Кристины усугубляли положение Тейшейры, и без того ненадежное. Когда избрали нового папу, она задала пир в его честь, не подумав о том, что находится в фанатично лютеранском городе. Пригласила друзей на тщательно подготовленный праздник, справила торжественную мессу в одной из просторных гостиных своего дома, приказала в ознаменование этого события стрелять из девяти пушек и в течение шести часов угощала вином толпу, стекавшуюся к дому со всех концов города. Когда стемнело, еще больше пушечных залпов объявили о начале иллюминации, и толпа, к тому времени уже полупьяная, увидела, как шестьсот горящих светильников изобразили в темноте имя Климента IX и папские инсигнии . Разъяренная толпа пыталась штурмом взять дом, люди разбивали окна, пытались выломать двери, стреляли из пистолетов и ружей, угрожая расправиться с Кристиной и ее окружением. С немалым опозданием прибыли солдаты, и только после неоднократных стычек, в которых несколько человек убили и некоторое количество ранили, удалось восстановить порядок. Не скоро был забыт этот пир в честь Климента IX, и положение Тейшейры существенно пострадало от бестактности его гостьи.
И все же, несмотря на подобные случаи и на большие различия в социальном положении и религии, в характере и темпераменте, дружба Кристины и Тейшейры длилась тридцать лет; ибо их объединяли далеко не только деловые интересы. В судьбе обоих было нечто трагическое. Оба переживали переломный момент своей жизни, кризисную эпоху. Они обратились от одного мира к другому — но все же не совсем порвали со старым миром и не полностью вошли в новый. Ради своих убеждений они пожертвовали тем, что было дорого; ради своей веры претерпели тяготы и страдания. Марран Тейшейра стал набожным евреем, досконально соблюдал обычаи и исполнял обряды своей религии, примкнул к каббалистам. Он покинул родную страну по доброй воле и осознанно; возненавидел ее за то, что евреев без счета жгли на кострах, за их мучения и пытки, за обманы, на которые вынудила его жестокость инквизиции. Но мы знаем также, что он получил такое воспитание, какое подобало знатному испанскому рыцарю, впитал гуманистическую, то есть христианскую, культуру своего времени и навсегда сохранил язык, обычаи и манеры своих предков и родной страны. Так он и жил, между двух миров и двух времен — еврей, неразрывно связанный со своим народом по крови и судьбе, но также и испанский рыцарь по воспитанию, памяти и традициям. Католическое воспитание спорило в нем с еврейским наследием, гуманистический дух — с талмудической ученостью, философия схоластов — с законом его Б‑га; и Кристина переживала такую же внутреннюю борьбу и разлад. С одной стороны, она ненавидела узколобое, догматическое лютеранство своей страны и рассталась с ним почти так же охотно, как и с престолом. Но с другой — ее критический, пытливый дух так никогда и не освоился полностью в католичестве, и она не обрела утешения и мира ни в той ни в другой вере. Таким образом, пережитый уникальный духовный опыт тесно связал этих двух очень несхожих людей. Тейшейра надеялся преодолеть свой душевный разлад, мечтая о Мессии, который объединит все человечество и спасет мир. 
Придворный поставщик
Придворный еврей
