Эстафета олимпийского огня — одно из самых знаменитых зрелищных мероприятий международного масштаба. Факел возжигают в Греции, бегуны проносят его по всей планете и в итоге доставляют в столицу очередной Олимпиады, где от него загорается олимпийский огонь. Факел воспринимается как связующее звено между античностью и современностью, Олимпией и современным олимпийским стадионом; эстафета — драматичное действо, эффектно срежиссированное, благосклонно воспринимаемое международным сообществом.

А ведь все это целиком и полностью измыслили нацисты, ища способы перекинуть мостик от Древней Греции к арийской идентичности Германии, а заодно восславить зарю существования Третьего рейха.

О некрасивом происхождении олимпийского огня часто умалчивают, но важно проанализировать факты. В современный период Олимпиад было немало, но первая эстафета с факелом состоялась именно на Олимпийских играх 1936 года в Берлине, а ее идею выдвинула группа пропагандистов из ведомства главного нацистского пропагандиста Йозефа Геббельса. Так, USA Today сообщает:

«В античный период не было подобной эстафеты с огнем, — [сказал] профессор истории Дэвид Клэй Ладж, специалист по новейшей истории Германии, автор книги “Нацистские игры: Олимпийские игры 1936 года в Берлине”. — <…> Эстафета появилась как элемент политической пропаганды, путем которой нацисты продвигали свои идеи в связке с Олимпиадой. И с тех самых пор прочно вошла в обиход».

Адольф Гитлер вначале не интересовался Олимпиадой (честь ее проведения Берлин завоевал еще до прихода Гитлера к власти), но Геббельс убедил его, что это событие можно превратить в могучий инструмент пропаганды. Гитлер велел ученым, состоявшим в нацистской партии, найти что‑нибудь, что связывает древних греков и арийскую расу.

Во время эстафеты в Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии и Чехословакии зрителей поощряли приветствовать олимпийский огонь возгласами «Хайль Гитлер». «Этот маршрут тоже весьма существенен, — добавил Ладж. — Года через два вермахт, в сущности, проделает тот же путь в обратном направлении, продвигаясь по Европе».

Накануне Хануки, когда евреи вспоминают о конфликте культур — столкновении эллинизма и иудаизма во II веке до н. э., нам стоит поразмыслить об отличиях олимпийского огня от огоньков свеч, озаряющих менору.

Хотя олимпийский факел был элементом нацистской пропаганды, олимпийский огонь, который зажгли от этого факела, пришел к нам из античности: тысячи лет назад он действительно пылал на изначальных Олимпийских играх. В восприятии эллинов чаша, наполненная огнем, была даром Прометею, похитившему огонь у богов. Согласно греческому мифу, боги поручили Прометею и Эпиметею создать человека. Зевс даровал человеку огонь, но затем Прометей научил человечество приносить в жертву богам кости животных, а отборное мясо оставлять себе. Зевс, разгневанный обманом, отнял у людей огонь, но Прометей спрятал его в стебле тростника и вынес с Олимпа. В отместку Зевс приковал Прометея к скале и повелел орлу снова и снова выклевывать ему печень — такова была кара.

Эсхил в «Прометее прикованном» обличает несправедливость богов, считая поведение Зевса ее примером. А ведь эта несправедливость и составляет суть вопроса: потому‑то произведение Эсхила крайне непохоже на все, что можно найти в древнееврейском каноне. Как однажды заметил великий талмудист и исследователь литературы рабби Аарон Лихтенштейн, из книг Библии самая близкая к «Прометею» Эсхила — история Иова, где главный персонаж размышляет о страданиях перед лицом Б‑жественного промысла.

Рабби Лихтенштейн пишет, что Иов, хоть и красноречиво протестует, «знает свое место — где оно относительно Святого». Иов говорит о добром Б‑ге, чьи пути мы часто не в состоянии понять. Эсхил, напротив, делает упор на конфликте «между властью и справедливостью». Рабби Лихтенштейн добавляет: «Трагедия в том, что, хотя эти две ценности должны действовать сообща, в полном согласии, в действительности здесь они конфликтуют, и власть в конце концов берет верх».

Таковы метафизические воззрения, выраженные в мифе о Прометее. И действительно, когда нацисты высоко поднимали олимпийский факел, мня себя сверхчеловеками своей эпохи, этот жест воспевал главенство власти над справедливостью.

В этом контексте очень интересно, что в талмудических рассказах мы находим восходящую к раввинистической традиции историю о происхождении огня — причем она зеркально противоположна истории Прометея. Адам и Ева изгнаны из сада и входят в мрачный и неискупленный мир. Но, сообщает нам Талмуд, великое проявление любви Б‑жией состояло в том, что Г‑сподь взял два камня и обучил Адама искусству высекания огня. Если грекам видится в огне история мятежа против богов и мир, где власть и сила побеждают, то для евреев огонь — олицетворение Б‑жьей милости, а также реальности партнерства между Б‑гом и человеком.

Именно в свете всего вышеизложенного следует понимать центральный обряд Хануки сегодня — возжигание нескольких слабых огоньков в память о меноре, горевшей в Храме восемь чудесных ночей. Над историей о кувшинчике с маслом насмехаются фанатичные, антиеврейски настроенные авторы, которые славят интеллектуальные достижения эллинизма. Так, Кристофер Хитченс презрительно заметил: «Эпикур и Демокрит сделали блистательное открытие, обнаружив, что мир состоит из атомов, но разве кому‑то важен этот жалкий факт, когда есть чудотворное масло — будет на что поглазеть доверчивым крестьянам». Но подобная критика, как вообще почти все высказывания Хитченса о библейской религии, начисто упускает из виду суть. Разительные отличия огня Греции от огоньков свечей Талмуда открывают нам, что для евреев зажигание меноры — более важный шаг, чем стремление отметить годовщину чуда; цель в том, чтобы созерцать ее крохотные огоньки и размышлять о наследии, которое библейский монотеизм оставил языческому миру, и о чудесной стойкости малочисленного народа, принесшего человечеству это послание.

Мы действительно в вечном долгу перед Афинами за их интеллектуальные достижения, но огоньки меноры напоминают нам об озарениях, настигших нас не в Афинах, а в Иерусалиме, — о том, что люди созданы по образу Б‑жию, а следовательно, драгоценны и неприкосновенны; о том, что у исторического процесса есть цель; о том, что страны подвластны приговору доброго и справедливого Б‑га. Попытки нацистов присвоить традицию античного олимпийского движения должны напомнить нам, как опасно бунтовать против этих библейских представлений, поскольку в первые несколько десятилетий ХХ века Германия была в каком‑то смысле Афинами своей эпохи. На это обратил внимание покойный судья Антонин Скалиа Известный американский юрист, был членом Верховного суда США. — Примеч. перев. в речи в конгрессе США на мероприятии в память о Холокосте:

«Вы упустите из виду самый пугающий аспект всего этого, если не учтете, что это произошло в одной из самых образованных, самых прогрессивных, самых культурных стран мира. В 1920‑х и начале 1930‑х Германия занимала в мире лидирующие позиции в большинстве областей искусства, науки и интеллектуальной жизни <…> Берлин был центром театрального искусства <…> Творили такие немецкие поэты и прозаики, как Герман Гессе, Стефан Георге, Леонхард Франк, Франц Кафка и Томас Манн… В архитектуре Германия шла в авангарде… А в науке немцы, разумеется, имели неоспоримое превосходство».

Извлечь правильные уроки из произошедшего в Германии, размышлял Скалиа, «можно, лишь признав — и передав это убеждение своим детям, — что существуют абсолютные, не подлежащие никаким компромиссам эталоны людского поведения. Человечество традиционно черпало такие эталоны из религии; а Запад почерпнул их от евреев и при посредничестве евреев».

Такова в конечном счете суть Хануки; потому‑то сегодня этот праздник особенно много говорит нашему сердцу. На Западе много мест, где библейская вера в страшном упадке. Нынче никто уже не приносит жертвы Зевсу, но если учесть, как многие люди смотрят на идею священности человеческой жизни и благоговейную приязнь к природе, то перспектива, что Европа заново «объязычится», даже слишком реальна. В сезон года, слишком часто оборачивающийся засильем безвкусного праздничного декора, стоит вспомнить о конфликте культур, из которого возникла Ханука, — и о глубокой мысли, которую должны донести до нас огоньки свечей меноры.

Оригинальная публикация: Hanukkah Unbound