Книжный разговор

Что думала Джордж Элиот о евреях и спасении Англии

Аллан Аркуш 20 ноября 2017
Поделиться

См. также рецензию Лайела Лейбовица на сериал Рут Вайс о романе Джордж Элиот

Материал любезно предоставлен Mosaic

«Я Даниэль Деронда».

Этими словами полковник Альберт Эдвард Голдсмид, отставной офицер Королевского мюнстерского фузилерного полка, представился Теодору Герцлю в 1895 году, когда тот впервые прибыл в Англию, желая заручиться поддержкой для учреждения Всемирной сионистской организации. В словах Голдсмида была доля истины. Подобно герою романа Джордж Элиот 1876 года, Голдсмид был воспитан как англичанин и ничего не знал о своем еврейском происхождении, а впоследствии вернулся к своему народу и стал одним из первых палестинофилов.

Но история Голдсмида гораздо проще истории Деронды. Сын крещеных евреев, молодой офицер служил в Индии, когда впервые узнал правду о своем происхождении и обратился в иудаизм — совсем как в последние годы, узнав историю своей семьи, становятся евреями некоторые потомки португальских конверсо. Полный удивительных стечений обстоятельств путь отпрыска английского аристократа Даниэля Деронды к осознанию своего еврейства занимает несколько сот страниц.

Все началось с того, что Деронда спасает юную нищенку по имени Мира Коган, которая пыталась утопиться. Попытки помочь Мире найти давно потерянных мать и брата приводят его в лондонский Ист‑Энд, где он знакомится с неким Мордехаем, который, как выясняет в итоге Деронда, не кто иной, как брат Миры Эзра Мордехай Коэн.

Кем же или чем стал Мордехай Деронде? Это истощенный, почти умирающий еврей, одержимый мыслью о возвращении своего народа в Святую землю. Это видение он пытается передать Деронде, в чьем еврействе Мордехай почти убежден несмотря на искренние, хотя и ошибочные возражения последнего. Задолго до осознания собственной идентичности Даниэль догадывается о том, что Мордехай и Мира — брат и сестра, и воссоединяет их. В процессе он влюбляется в Миру.

Вскоре благодаря случайному вмешательству друга деда Даниэля появляется еврейская мать, которую Даниэль никогда не встречал. Она приглашает его в Геную, где подробно объясняет, на что она пошла, чтобы избавить его от бремени еврейства. К ее ужасу, но не к удивлению читателя, Даниэль объявляет, что он рад и горд узнать, что родился евреем.

Вернувшись в Англию, Даниэль спешит обрадовать новостями еврейских друзей. Мордехай вскоре умирает со счастливым осознанием того, что передал Даниэлю самое сокровенное, и роман заканчивается отъездом новобрачных Даниэля и Миры на Восток, где им предстоит воплотить в жизнь сионистские мечты Мордехая. Поскольку действие романа разворачивается в то же время, когда Элиот его писала, то Даниэль и Мира перебрались в Землю Израиля примерно за два десятилетия до того, как Герцль написал «Еврейское государство».

 

Вот вкратце история Даниэля Деронды. Но, разумеется, содержание романа «Даниэль Деронда» Джордж Элиот этим не ограничивается. Рассказ о еврейской и сионистской инициации Даниэля представляет собой лишь часть 800‑страничного произведения. Более того, по мнению видного литературного критика ХХ века, еврейскую линию из романа легко можно вырезать. Знаменитый кембриджский профессор Ф. Р. Ливис мечтал «простой операцией освободить живую часть [этого] огромного викторианского романа от мертвого бремени совершенно чуждой [то есть еврейской] темы, которой Джордж Элиот сочла нужным его нагрузить».

А какова же «живая часть»? Конкретно Ливис предлагал отделить от пересказанной выше истории «убедительную человеческую истину истории Гвендолен Харлет» и положить ее в основу романа, который, видимо, должен был получить новое название. Но кем была Гвендолен Харлет Даниэлю Деронде? Оживленная привлекательная молодая женщина, внезапно сброшенная из изнеженного состояния в «бедность и унизительную зависимость». Гвендолен пробивается наверх благодаря расчетливому браку с состоятельным аристократом, о котором она знает, что он ее недостоин. Ее жизненный путь пересекается с жизнью Деронды на самых первых страницах романа, но почти до середины книги они не разговаривают друг с другом. По мере того как злосчастный брак Гвендолен приносит ей все больше страданий, Деронда становится сначала ее нравственным советчиком, а затем объектом искренней страсти. Но даже удачная смерть мужа не может помочь ей заполучить Даниэля.

Не проникшись печальной историей Гвендолен, первый переводчик романа на иврит Давид Фришман, как заметила Гертруда Химмельфарб, провел операцию Ливиса «наоборот» и опубликовал ивритское издание «без лишней линии Гвендолен» Примерно в таком же виде доступен «Даниэль Деронда» и русскому читателю. Этот роман Дж. Элиот до сих пор не переведен на русский язык полностью, и переиздается только краткий пересказ «еврейской линии», сделанный Н. Васиным и выпущенный впервые в 1915 году. Поэтому в этой статье цитаты из романа приводятся в нашем переводе. — Примеч. перев. . И действительно, многие благодарные читатели «Даниэля Деронды», даже те из них, кто не допускал мысли об «операции», задавались вопросом, как соотносятся между собой две довольно разнородные линии романа.

Для таких читателей, а также для тех, кому еще только предстоит открыть для себя роман — или посмотреть поставленный на его основе сериал Би‑би‑си 2002 года, — теперь есть подсказка. В серии из восьми лекций, представленных фондом «Тиква», почетный профессор идишской литературы и сравнительного литературоведения из Гарварда Рут Вайс, иногда сидя на скамейке в нью‑йоркском Центральном парке, иногда стоя у кафедры, объясняет, о чем же, собственно, рассказывает последний роман Джордж Элиот и в том числе почему Гвендолен Харлет и Даниэль Деронда оказались под одной обложкой.

Прежде всего, Вайс отвечает, что Джордж Элиот была «философом и роман она выбрала средством выражения». Это не значит, что смысл «Даниэля Деронды» можно понять, только разобравшись в лежащей в его основе философии. Вайс так не думает. Наоборот, она движется в противоположном направлении и шаг за шагом демонстрирует, как просвечивает философское учение Элиот через взаимодействие различных вымышленных персонажей, которые населяют ее страницы.

Рут Вайс читает лекцию о романе Джордж Элиот «Даниэль Деронда». Tikvah Fund

Больше всего пользы от этого упражнения получат те зрители сериала, которые уже прочли роман. Но удовольствие от драмы, разворачивающейся на экране, гарантировано всем. Правда, за 400 минут сериала мы не видим почти ничего, кроме профессора Вайс (хотя порой слышны голоса студентов в аудитории, которые переговариваются или смеются вместе с ней). Но наблюдать за «героиней» Рут Вайс, талантливой рассказчицей и пламенной сионисткой, когда она описывает вымышленных персонажей «Даниэля Деронды» и реальную, но давно умершую женщину, которая их создала, — это неподдельный восторг. Если вы просто прочтете запись лекций «Рут Вайс о “Даниэле Деронде”», вы много потеряете. Это надо видеть самому.

Вайс начинает с того же, с чего начинается роман, — с Гвендолен Харлет. Она замечает, что нет читателя, которого не тронула бы история этого «испорченного ребенка», как называет ее заголовок первой из восьми книг романа. Но какое отношение имеет Гвендолен к еврейскому вопросу? Непосредственно никакого, говорит Вайс, а косвенно — огромное. Гвендолен символизирует собой английский вопрос, как видела его Элиот в семидесятых годах XIX века, — а этот вопрос, по мнению романистки, неразрывно связан с еврейским.

Что касается романа вообще, то самое главное в Гвендолен — это то, чего у нее нет. Это не деньги и не возможность устроиться в жизни. Испорченный ребенок превратился в женщину, «которая никогда не отделяла счастья от превосходства над другими и блеска». И потому так тяжко ее падение. Но «кроющийся в ней дополнительный источник беспокойства», говорит Вайс, заключается в том, «что она не имеет корней, глубинной связи с местом, где она родилась или с традицией, к которой она принадлежит».

Эта мысль подтверждается в третьем эпизоде проекта следующей цитатой из «Даниэля Деронды» (книга I, глава 3):

 

Человеческая жизнь, я думаю, должна иметь прочные корни на каком‑то клочке родной земли, которую нежно любят за облик, за труд, который отдает этой земле человек, за звучащую на ней речь, за все то, чем безошибочно отличается этот первый дом от любых впечатлений, которые приносит человеку будущее. Здесь первые воспоминания неотделимы от привязанности, и доброе знакомство со всеми соседями, даже собаками и ослами, устанавливается не благодаря эмоциональному и интеллектуальному усилию, а по милой привычке крови…

 

Этими словами, отмечает Вайс, Элиот описывает «семейную и национальную укорененность, которая в этой книге считается полезной для развития человека» — и именно этой укорененности и лишена Гвендолен. Кроме того, продолжает Вайс, Гвендолен «не получила никакого религиозного воспитания». Тем самым биография героини романа отражает то, как «религия и семейная стабильность в Англии конца XIX века размываются, и на смену им приходят другие, более слабые структуры и культурные ценности».

Не только характер Гвендолен отражает судьбу ее страны, но и перспективы, имеющиеся перед героиней. По мнению Вайс, ее личное будущее и характер равносильны «будущему и истинной сути Англии». Постепенно Гвендолен влюбляется в героя романа Даниэля Деронду — и его собственные, вновь обретенные еврейские корни помешают этому союзу. Но «реакция Гвендолен на то, что Деронда ее отверг», в свою очередь, дает нам ответ на вопрос, «сможет ли Англия когда‑нибудь согласиться с уникальностью евреев». Более того, с точки зрения Джордж Элиот, чрезвычайно важно «понять, что умение ценить евреев спасет Англию от гибели».

Проложить путь к спасению для самих евреев — главная задача Даниэля Деронды. Даже те, кто не читал роман, наверняка узнают в этом герое предтечу сионистского движения. Он вымышленный собрат таких реальных выразителей сионистской идеи в XIX веке, как рабби Цви‑Гирш Калишер, рабби Йеуда Алкалай и немецко‑французский философ‑социалист Мозес Гесс.

Даниэль Деронда на набережной в Генуе Кадр из экранизации романа. 2002

Действительно, как отмечает Вайс, Мордехай, персонаж романа, выступающий в роли наставника Деронды, служит выразителем идей протосионистской философии, которую всего за десять лет до «Даниэля Деронды» изложил Мозес Гесс в «Риме и Иерусалиме». Эту книгу сама Джордж Элиот хорошо знала и ее пафос явно разделяла. Послушаем Мордехая, выступающего перед своими скептически настроенными друзьями‑евреями, которые собрались в «Философском клубе» (Книга VI, глава 42):

 

Возродите органический центр: сделайте реальностью единство Израиля, которое породило и сформировало его религию. Стремясь обрести собственную страну и государство, наш рассеянный по всем концам земли народ сможет восстановить достоинство национального существования, обрести свой голос среди народов Востока и Запада — и тогда мудрость и умения нашей расы снова, как и раньше, станут передавать и изучать. Пусть станет так, и живительное тепло распространится к ослабевшим членам Израиля, исчезнет суеверие — исчезнет не в беззаконии ренегата, а в распространении просвещения, которое обогащает чувства и оживляет любое знание, как молодой побег драгоценных воспоминаний.

 

Мы не будем углубляться здесь в хитросплетения не всегда внятно изложенных концепций. Нам стоит отметить тонко прослеженное Вайс различие между почти полным отсутствием эффекта идей, высказанных в философском трактате Гесса, и принципиально более существенным воздействием, которое они оказали, будучи вписанными в вымышленный нарратив. Теперь у них появились сторонники из крови и плоти. Это довольно очевидно каждому читателю книги, но в лекциях Вайс также указывает на целый ряд вещей, которые легко могут ускользнуть от внимания читателя, в том числе насколько простое присутствие в зале джентльмена в лице Даниэля Деронды усиливает аргументы Мордехая, обращенные к собравшимся «философам» и придает им убедительности. Действительно, к моменту открытия Первого Сионистского конгресса 1897 года о «Риме и Иерусалиме» Гесса почти забыли. А роман Джордж Элиот обрел почти мифический статус среди еврейских читателей эпохи накануне Герцля. Это убедительно показал израильский ученый Шмуэль Версес, который собрал все упоминания о «Даниэле Деронде» в литературе и прессе на иврите.

Вайс справедливо подчеркивает, до какой степени сама Джордж Элиот разделяет чувства Мордехая по поводу потребности евреев восстановить «достоинство национального существования» и его стремление вернуться на родину. Но здесь нужно задаться вопросом: действительно ли Элиот полностью согласна с протосионистским пророком? Ничто в романе этому утверждению не противоречит. Но роман — не единственное средство, которым она выражала свое мировоззрение. В очерке 1879 года под названием «Современный хеп‑хеп» (намек на погромы, прокатившиеся по Германии в 1819 году), написанном в то же время, когда в Европе появился термин «антисемитизм», Элиот проникла в самые глубины этого злокачественного явления и его современного выражения. В том же очерке, рассказывает нам Рут Вайс в последнем эпизоде сериала, Элиот рассуждает об относительной ценности национализма вообще: не только о его несомненных достоинствах, но и об угрозах его существованию и о его подверженности искажениям или неверным толкованиям.

Только принадлежность к национальному коллективу, писала Элиот в эссе 1879 года, придает обычному человеку «чувство особой причастности, представляющее собой корень человеческих достоинств, как частных, так и общественных», и иначе этому чувству взяться неоткуда. Но эти жизненно важные ощущения постепенно размывались продолжающимися культурными сдвигами. Парадоксальным образом, больше всего Элиот опасалась «тенденции… к ускоренному или замедленному смешению рас». Эту тенденцию, считала она, «сдержать невозможно»:

 

Все, что мы можем, — это замедлить ее течение и помешать ей привести к упадку морали в обществах вследствие слишком быстрого забвения национальных традиций и обычаев, которые составляют язык национального гения — первых побегов здорового чувства. Регулирование и сдерживание неизбежного движения достойно затраченных на него сил. И в этом смысле имеет ценность современное внимание к идее национальностей.

 

У читающего «Даниэля Деронду» в свете этих концепций возникает искушение предположить, что сионизм Джордж Элиот при всей его искренности, возможно, хотя бы частично был обусловлен беспокойством, что Англии грозит опасность «забвения национальных традиций и обычаев». Одним из факторов этой угрозы было присутствие все большего числа евреев, которые стали приезжать в страну в последние годы. Может быть, поэтому она разделяла энтузиазм Мордехая и Даниэля в отношении возвращения евреев на древнюю родину? Может быть, она полагала, что это окажет целительное воздействие и на Англию, и на весь мир?

Портрет Джордж Элиот Александр Луи Франсуа д’Альбер Дюрад. 1849–1886

Некоторые критики отмечали, что за страстными националистическими речами Элиот действительно стоят смутные «расистские» импульсы такого рода. Но при этом нельзя забывать о том, насколько четко и реалистично она представляла себе, до каких пределов может дойти национализм. Ее страшило будущее, в котором все национальные различия растворятся, но не меньше она опасалась и развития ксенофобии в Англии — и той угрозы, которую это явление представляет для недавно приехавших евреев. Кроме всего прочего, она позаботилась о том, чтобы ее вымышленный герой Даниэль Деронда выражал либеральную независимость национализма по отношению к новой родине. Гибкий и звучный лозунг, который он предлагает будущему еврейскому народу, — это вариация девиза, которого придерживался его благочестивый дед, с которым Даниэль никогда не встречался: «обособленность с взаимодействием».

Умеренность и гибкость применима к отношениям внутри идеального еврейского народа в не меньшей степени, чем между ним и другими народами. Внутри, утверждает Рут Вайс, Даниэль отвергает не только путь реформистского иудаизма, который (в то время) решительно отвергал еврейский национализм, но и «путь оборонительной ортодоксии». Что касается внешних контактов, то, как отмечает Вайс в 8‑м эпизоде, он отстаивает

 

право жить как еврей в контакте с другими народами. И возможно, если его дед во фразе «обособленность с взаимодействием» делал акцент на обособленности, то [Даниэль] подчеркивает, что обособленность должна быть с взаимодействием. Так что принцип обособленности с взаимодействием не менее важен в романе, чем сама идея еврейского национализма. И он существенен и для британской, и для еврейской линий — представляя собой основу для их сосуществования.

 

На этой ноте мы вернемся к началу, и это будет правильно. Хотя я лишь в самых общих чертах передал интереснейшее повествование Рут Вайс о «Даниэле Деронде», моя цель состояла не в том, чтобы заменить ее длинное выступление коротким пересказом, а предложить своего рода трейлер. Я надеюсь, что мне удалось убедить вас обязательно посмотреть сериал — а если вы еще не читали книгу, то, чтобы получить от фильма максимум удовольствия, вы сначала прочтете ее и будете держать при себе, участвуя в этом увлекательном, внимательном и смелом интеллектуальном путешествии. 

Оригинальная публикация: For George Eliot, to Appreciate the Jews Was to Save England

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Даниэль Деронда — консервативный еврейский герой

Элиот понимала, что перед евреями и женщинами стоит одна и та же принципиальная дилемма. Нужно ли прикладывать усилия, чтобы отказаться от собственной сущности, которая неумолимо ведет их к несчастьям? Или нужно добиваться реальной эмансипации и пользоваться равными правами, оставаясь верными самим себе, такими, какими они сами хотят себя видеть? Гвендолен выбирает первый путь, Деронда — второй, и их судьбы представляют собой иллюстрацию опасностей, которыми грозит отказ от корней.

Откуда есть пошла Декларация Бальфура

«Национальный очаг» — что это?.. государство?.. автономия?.. плита с двумя духовками: для мясного и для молочного? «В Палестине» — это где?.. — во всей Палестине?.. или в той ее части, которая определена соглашением Сайкса–Пико?.. или на территории еврейских поселений? И что понимается под «нарушением гражданских и религиозных прав нееврейских общин»? Грубо говоря, Декларация Бальфура не обещала евреям ничего конкретного. И тем не менее — помимо, а то и вразрез с желаниями ее составителей — она сыграла поистине выдающуюся роль в образовании Израиля.

Русская свобода и еврейская эмансипация

Еврейская эмансипация в странах Западной Европы создала еврейского гражданина. Но в то же время она уничтожила еврея как такового. Признав в еврее полноправного гражданина, государственный закон при этом не признавал в еврействе, частью которого был этот еврейский гражданин, национальную группу, равную другим национальным группам. Еврей как отдельный гражданин эмансипировался, а еврей как член национальной группы — нет.