Праздник Рош а-Шана в Стране Израиля отличается от всех остальных праздников еврейского года. Согласно Торе, Шавуот, Рош а-Шана и Йом Кипур – это только один день; что же касается Песаха и Суккот, то в них праздничных дней (когда запрещено работать) два: первый и последний (причем в Суккот последний день – самостоятельный праздник, Шмини ацерет)[1]. Однако примерно две с половиной тысячи лет назад, в эпоху Второго храма, сложился обычай праздновать Рош а-Шана не один, а два дня. Талмуд рассказывает, какое событие стало поводом для этого (Мишна, Рош а-Шана, 4:4; Вавилонский Талмуд, Бейца, 4б).

 В те времена начало нового месяца определяли так, как предписывает буква закона Торы: на основании показаний свидетелей, увидевших новорожденную луну. Выслушав эти показания и сравнив их с данными, полученными на основании математических расчетов, мудрецы Сангедрина объявляли, что начался новый месяц. Если же свидетели не приходили, Сангедрин постановлял, что сегодняшний день – 30‑й предыдущего месяца, а первым днем нового месяца станет завтрашний день. Однако с месяцем тишрей была связана особая проблема: его первый день – праздник, а именно Рош а-Шана; свидетели же, увидевшие новую луну только в ночь перед этим днем, могли прийти в Иерусалим лишь днем. Праздник же у евреев, как известно, начинается вечером, после захода солнца. Как же быть: ведь заранее не известно, будет ли этот день объявлен 1 тишрея или нет? А от этого зависело, на какой день придется Йом Кипур (10 тишрея) и начало праздника Суккот (15 тишрея)! Поэтому уже с самого вечера дня, следующего за 29 элула, – то есть того дня, который с большой вероятностью мог быть объявлен Рош а-Шана, – весь народ вел себя так, как в праздник. Когда же приходили свидетели со своими показаниями и Сангедрин объявлял о святости дня, это задним числом подтверждало правильность такого образа действий.

«Однажды, – рассказывает Мишна (Рош а-Шана, 4:4), – долго не приходили свидетели, и сгубили левиты свой гимн». Изо дня в день во время совершения постоянного жертвоприношения тамид утром и после полудня левиты в Храме пели «гимн дня» – то есть определенную главу Теилим, предназначенную для этого дня. (Между прочим, эти самые «гимны дня» мы произносим теперь в конце утренней молитвы шахарит.) Утром потенциального Рош а-Шана, пока свидетели еще не пришли и не было известно, освятит ли Сангедрин этот день, левиты пели гимн, соответствующий данному дню недели, – то есть тот же, что в будни. Когда же оказывалось, что этот день – действительно Рош а-Шана, во время совершения послеполуденного тамида левиты пели уже гимн, соответствующий Рош а-Шана. Но однажды свидетели всё не приходили, и левиты не знали, какой гимн им петь: будничный или праздничный. В результате они «сгубили свой гимн»: согласно одному мнению, который приводит Гемара, они пропели будничный, а потом оказалось, что нужно было петь праздничный; согласно другому мнению, они вообще не пропели ничего. И тогда Сангедрин принял постановление, что отныне свидетелей, видевших новый месяц, будут принимать только до времени совершения послеполуденного тамида, а день 30 элула всегда будет праздничным.

Тем не менее во времена Храма заповеди, наиболее ярко выражающие святость Рош а-Шана, – трубление в шофар, совершение праздничных жертвоприношений и пение левитами праздничного гимна – совершали назавтра. Таким образом, Рош а-Шана стал двумя днями, но сначала – 30 элула и 1 тишрея. Лишь позже, когда перестали определять начало нового месяца на основании показаний свидетелей, и был составлен единый календарь (которым мы пользуемся и сегодня), Рош а-Шана сдвинули на один день и стали его праздновать 1 и 2 тишрея.

Поскольку евреям, живущим за пределами Страны Израиля, трудно сообщать о начале нового месяца, мудрецы Торы постановили, что в Стране Израиля все праздники должны праздноваться точно так, как написано в Торе, однако за пределами Святой Страны все праздничные дни должны быть удвоены, ибо остается сомнение – наподобие того, как это было принято делать еще во времена Храма с Рош а-Шана. Однако на века сохранилась традиция: Рош а-Шана даже в Стране Израиля состоит из двух дней. В самом простом смысле – для того, чтобы не забылось постановление, принятое Сангедрином. Но, кроме этого объяснения, есть и другое – то, которое открывает нам «Зоар» (ч. 3, с. 231а).

* * *

Рабби Йеуда, ученик рабби Шимона, сына Йохая, просит: «Пусть скажет нам наш господин возвышенные слова про Рош а-Шана!» И рабби Шимон начинает так:

– «И было в тот день…» (Млахим II, 4:8). Всюду, где написано «И было», содержится намек на беду. «И было» это наверняка в дни беды», «и было в тот день» – день страдания, день горя. Какой это день? День Рош а-Шана, день сурового суда всего мира. И вообще всюду, где написано «И было в тот день», имеется в виду Рош а-Шана. Так и в книге Иова (1:6): «И было в тот день, и пришли Б‑жественные сыны» – это тоже случилось в день Рош а-Шана.

Рабби Шимон объясняет: скрытый смысл того, что Рош а-Шана – всегда два дня, связан с нашим праотцем Ицхаком, которого Авраам должен был принести в жертву Всевышнему именно в день Рош а-Шана. Заметим, что рассказ о (несостоявшемся) принесении Ицхака в жертву начинается со слов: «И было…» (Берешит, 22:1). Авраам был олицетворением хеседа (доброты), но для того, чтобы принести в жертву сына, ему пришлось выявить в своей душе противоположное качество: суровость, даже жестокость. Ицхак же, в отличие от Авраама, воплощал собой гвуру, то есть суровость, неумолимость. Но поскольку ему предстояло согласиться, чтобы его принесли в жертву, он должен был открыть в себе противоположное качество – любовь (ко Всевышнему), форма проявления которой – милосердие. Великое значение этого испытания состоит в том, что благодаря ему характеры наших праотцев достигли совершенства, ибо они проявили свойства, противоречащие их природе и потому вначале скрытые.

Итак, Рош а-Шана тесно связан с именем Ицхака, соединившего в себе две противоположности: суровость и милосердие. Потому-то, как объясняет рабби Шимон, Рош а-Шана – два дня, а не один. «Если бы он состоял лишь из одного-единственного дня, то уничтожил бы всю вселенную», так как никто в сотворенном мире не устоял бы теперь перед проявлением Б‑жественной гвуры – неумолимой суровости. Но в Рош а-Шана – два дня, каждый из которых воплощает одну из противоположностей: суровость и милосердие. Первый день Рош а-Шана – это суд суровый, однако его второй день – это суд милосердный. Но, несмотря на это, Рош а-Шана – один и тот же праздник: его два дня соединяются воедино как один «длинный день» (Бейца, 30б), подобно тому как два противоположных свойства соединились в характере Ицхака.

* * *

Понятие о суде в Рош а-Шана рабби Шимон дает на основании того, что сказано в начале книги Иова. Не случайно там два раза написано одно и то же: «И было в тот день, и пришли Б‑жественные сыны» (Иов, 1:6; 2:1) – потому что первый раз это произошло в первый день Рош а-Шана, а во второй раз потом – на второй день Рош а-Шана. «Б‑жественными сынами» там называется «Великий бейт дин» (Небесный суд), потому что входящие в него и вправду, словно сыны Царя, «стоящие рядом с Г‑сподом» (Иов, 1:6; 2:1), имеющие силу выносить приговор миру, и потому в этот день действительно как бы сравнимые с Самим Всевышним. Одни из них «ищут заслуги и защищают, другие – находят вину и обвиняют, напоминая о грехах мира – грехах каждого человека». И благо тому человеку, который, не дожидаясь, когда ему вынесут приговор, совершает тшуву! Потому что дело того, кто сам признается во всех своих прегрешениях, какие только может припомнить, передается в руки одного Царя – Святого, благословен Он. А это лучше всего – как сказал царь Давид, когда Всевышний через Своего пророка предложил ему самому выбрать себе наказание (Шмуэль II, 24:14): «…Предадимся в руки Г‑спода, потому что велико Его милосердие». И так просил (Теилим, 43:1): «Суди меня, Б‑г, – Ты, а не другой!» «И весь Небесный бейт дин отдаляется от него» – от того человека, которого судит Сам Б‑г.

Вот какова сила тшувы! И снова рабби Шимон приводит в пример Давида. «Проступок мой сообщу я Тебе, и грех мой я (никогда) не скрывал…» – говорит он Всевышнему (Теилим, 32:5), – и именно потому «…Ты прощал вину греха моего вечно!»

Эта особенность небесного судопроизводства основана на Торе: на ее принципе «человек близок к самому себе» (Сангедрин, 9б, 10а). Ни у кого нет более близкого родственника, чем он сам, поэтому человек не может свидетельствовать о себе – как не может быть свидетелем и близкий родственник. Согласно юридическим нормам Торы, человека нельзя осудить на основании того, что он сам сказал о себе: необходимы показания минимум двух свидетелей, в главном совпадающие между собой.

Более того: во время суда в Рош а-Шана ангелу-обвинителю тоже не позволяют высказать обвинение против человека, уже признавшегося в своих грехах. «Его позор (который он добровольно навлек на себя) выходит вперед и говорит, не давая говорить никому другому». И тогда Всевышний прощает ему – как сказано (Мишлей, 28:13): «…А признающего (свою вину) и раскаивающегося пожалеют».

* * *

Кроме установления о двух днях Рош а-Шана (принятого, как было сказано, из-за неуверенности в том, какой день станет днем Рош а-Шана), еще один момент сомнения остался в нем на века. И также разъясняется в «Зоаре», что в действительности нет здесь сомнения: обе возможности одинаково важны. Это – тот способ трубить в шофар, который называется труа.

Согласно Алахе (Мишна, Рош а-Шана, 4:9), трубление в Рош а-Шана – «трехчастное»: его первая и третья части представляют собой непрерывный продолжительный звук (ткиа), а вторая («середина») – труа, что имеет также название ябава (дословно «рыдание»). Вавилонский Талмуд (Рош а-Шана, 34а) говорит: точно не известно, как следует трубить в шофар, чтобы слышалась ябава, и на это есть две точки зрения: ябава – или последовательность отрывистых коротких звуков, или короткий мотив, напоминающий по интонации всхлипывание. Чтобы избавиться от всех сомнений, надо трубить всеми способами (Рош а-Шана, 34а) – так поступают и по сей день.

Однако, согласно «Зоару» (ч. 3, с. 231а), на самом-то деле никакого сомнения нет и здесь: необходимы оба способа производить труа. Как уже отмечалось, первый и второй дни Рош а-Шана – это два способа судопроизводства. Первый день – суд строгий и неумолимый, второй день – суд мягкий и снисходительный. Но оказывается, при этом меняется состав суда: в первый день Рош а-Шана действует Высший бейт дин, а во второй день – Нижний бейт дин. Рабби Шимон приводит стих (Млахим, I, 8:59; начало того же стиха было процитировано выше): «…И вершить <…> суд народа Его – дело дня в его день». Что значит: «дело дня в его день»? Это намек на два дня Рош а-Шана, в каждый из них рассматривается соответствующее ему дело. И каждый из двух способов труа соответствует одному из двух образов вершить суд в Рош а-Шана. «Вавилоняне» – то есть мудрецы Торы, живущие в Двуречье («Вавилоне»), – не знают тайну труа, и поэтому трубят на всякий случай всеми способами; мы же, говорит рабби Шимон, мудрецы Страны Израиля, знающие каббалу, делаем то же самое, но сознательно. Мы знаем, что есть два суда: один из них судит строго, а второй – мягко, однако они объединяются воедино. Но, таким образом, во всем еврейском народе исполняют заповедь трубить в шофар в Рош а-Шана правильно, «и все идет по пути Истины».

И рабби Шимон заканчивает:

– «Счастлив народ, знающий, что такое труа» (Теилим, 89:16)[2]. Не написано: «слушающий труа» или «трубящий труа», но: «знающий, что такое труа». Это мудрецы, живущие в атмосфере Святой земли: вот они-то и знают, что такое труа. Кто такой народ, как Израиль, знающий высшие тайны своего Владетеля, чтоб приходить пред Его лик и связывать себя с Ним! Все те, кто знает тайну труа, пусть приблизятся, чтобы «пойти в свете лика Его» (слова, заканчивающие стих Теилим, 89:16) – Святого, благословен Он. А свет этот – тот первозданный свет, который припрятал Святой, благословен Он, для праведников, но чтобы удостоиться его, нужно знать, что такое труа!