В разгар Второй мировой войны группа этнографов‑музыковедов из Киевского кабинета еврейской культуры во главе с фольклористом Моисеем Береговским собрала сотни недавно сочиненных песен на идише, посвященных безумию и ужасам Холокоста. Береговский планировал издать пятитомный сборник — нечто духовно родственное будущей «Антологии американской фолк‑музыки», подготовленной в 1952 году Гарри Смитом. Идея состояла в том, чтобы, документируя народную музыку, написать более глубокую, более человечную историю, ведь страх и отчаяние порой лучше всего сублимируются в песне, потому что эта форма позволяет выразить чувства, недоступные простому языку.

Но в 1950 году Береговского арестовали по обвинению в еврейском национализме и антисоветской деятельности. Его записи опечатали, и десятилетиями историки считали, что его работа была уничтожена. Береговского в конце концов реабилитировали, в 1956 году он вернулся в Киев, но и он, и его коллеги до самой смерти были уверены, что собранные песни пропали.

В 1990‑е годы библиотекари Национальной библиотеки Украины имени Вернадского наткнулись на контейнеры с неописанными рукописями и занялись их каталогизацией. Десять лет спустя Анна Штерншис, профессор из Университета Торонто, специализирующаяся в области идишской культуры, обнаружила, что же там хранится, и занялась рукописями всерьез. Это был архив Береговского, который она описывала как «стремительно разрушающиеся хрупкие листки, иногда печатные, но преимущественно рукописные». Песни — дерзкие, неприглаженные и часто очень яркие — не исполнялись с 1947 года.

В тесном сотрудничестве с писателем и исполнителем Псоем Короленко Штерншис три года работала вместе с музыкантами и композиторами над антологией «Песни еврейской славы: Забытые песни Второй мировой войны» («Jewish Glory»). Антология была записана в этом году в студии «Six Degrees Records» в Сан‑Франциско. «Я рада, что могу считать этого ученого — с которым я, конечно, никогда не встречалась — коллегой из прошлого, чья работа дала нам возможность услышать голоса людей, живших в самую мрачную эпоху новейшей еврейской истории», — говорит Штерншис.

Возможно, проще направить усилия на поддержание культурных практик, которые балансируют на грани исчезновения, чем признать начало конца: нужно защищать явление, пока оно еще существует. Береговский, наверное, знал, что, если он не соберет и не каталогизирует эти песни, они исчезнут из исторической памяти без следа. Он собирал самые свежие и самые непосредственные свидетельства — песни, рассказывавшие о жестокости эпохи, в которую они были созданы. Тот факт, что все эти произведения созданы непрофессиональными музыкантами, придает им непосредственности. Человек стремится выразить собственный страх из чувства самосохранения: это помогает ему ослабить или ненадолго облегчить тревогу и фиксирует опыт, создавая нечто, о чем, возможно, будут помнить, когда тебя уже не станет.

Композиции, многие годы остававшиеся без внимания в архиве Береговского, «порой сочиняли дети, порой женщины — и всегда непрофессиональные авторы», — рассказывает Штерншис. Здесь есть песни, которые писали солдаты, замерзавшие в окопах (в рядах Красной армии сражались около 440 тыс. советских евреев; 140 тыс. были убиты), или их напуганные и убитые горем родственники. Некоторые написаны советскими евреями, которые жили в оккупированных нацистами частях Украины, где было уничтожено около 900 тыс. евреев. Сочинение этой музыки «помогало людям осмыслить войну, мотивировало их сражаться, высмеивать врага, оплакивать умерших и многое другое, — говорит Штерншис. — А в исторической памяти все это не сохранилось. Одни эти тексты изменяют наши сложившиеся представления о том, как советские евреи пережили войну».

Некоторые песни сохранились вместе с мелодиями, но большинство представляет собой пожелтевшие листки со словами, которые ждут инструментовки. Первая запись песен требовала немалой изобретательности. Скрипач и композитор Сергей Эрденко написал музыку на эти слова, а продюсер Даниэль Розенберг собрал оркестр из пяти вокалистов и пяти музыкантов, которые исполнили композиции.

«С музыкальной точки зрения это не то, что мы назвали бы клезмерской музыкой», — считает Розенберг. Это не традиционная праздничная народная музыка ашкеназских евреев. Эти песни заимствуют многое из самых разных жанров. По словам Розенберга, советские евреи, которых нацисты согнали в гетто, нередко изменяли слова популярных русских песен, приспосабливая их к новым условиям. «Нам нужен был оркестр, который умеет на высочайшем уровне играть и классическую, и народную музыку». В собранную им группу входит уроженка России джазовая певица Софи Мильман, чья бабушка осталась жива благодаря эвакуации в Казахстан. «Ее деды воевали в Красной армии, — рассказал Розенберг. — Поэтому для нее эти песни очень личные». В коротком проморолике проекта Мильман говорит: «Мы, евреи Восточной Европы, не можем стряхнуть с себя войну. Мы чувствуем ее, сколько бы поколений ни прошло».

Во многих композициях «Песен еврейской славы» кипит возмущение, но главная их эмоция — триумф. «Песня победы», записанная в 1947 году, предлагает слушателям выпить от души и радоваться: «…скоро немецкие убийцы навсегда исчезнут из нашей жизни». Другие песни высмеивают захватчиков, издеваясь над их глупостью. «Они смеялись над Гитлером, глумились над немецкими солдатами, зубоскалили над неудавшейся попыткой вторгнуться в Советский Союз, — объясняет Штерншис. — Видимо, так им проще было сопротивляться, потому что смешной противник не так страшен».

Некоторые песни рвут душу. «Прогулку в лесу» сочинила Клара Шейнис, 25‑летняя портниха из российского города Чебоксары. Это прощальный разговор двух влюбленных, которые расстаются перед отправкой на фронт:

Смотри, уже восходит солнце,

Скоро мир наполнится светом.

Иди, отомсти фашистам,

Мой герой вернется с медалью <…>

Я вернусь с медалью,

Приду бодрым шагом <…>

Дорогой мой, довольно прощаний,

Иди и быстрее возвращайся домой.

Песню «Мамина могила» написал в 1945 году десятилетний ребенок из украинского Брацлава: «Мама, кто укроет меня ночью?» — спрашивает герой. Эту песню исполняет в альбоме Исаак Розенберг, которому всего 12 лет и который поет чистым жалобным голосом. Он кажется смущенным, как часто бывает с горюющими детьми.

«Каждый раз, когда я слышу песни, описывающие горе десятилетнего ребенка, который идет с могилы матери и спрашивает, кто укроет его ночью, или солдата, который освободил Киев и узнал, что его жена и единственный ребенок убиты, я спрашиваю себя, что подумали бы авторы этих песен, если бы узнали, что их поют 70 лет спустя», — говорит Розенберг. Эти песни не вызывают у современных слушателей удивления, это не тотемы варварского беспокойного времени — многие из них кажутся пугающе близкими в лето, когда семьи распадаются, а отчаявшимся беженцам отказывают в убежище. «Их мелодия становится все более и более актуальной, — уверен Розенберг. — Я надеюсь, что она служит предупреждением». 

Оригинальная публикация: The Devastating Resonances of Yiddish Songs Recovered from the Second World War