Гилель Цейтлин (1871–1942) — один из важнейших еврейских мыслителей первой половины XX века, философ и мистик, погиб по дороге в лагерь смерти Треблинка, в канун Рош а‑Шана 5703 (1942) года. Именно в его эссе «Безмолвие и глас», в 1936 году, впервые пророчески прозвучало слово «Шоа», предрекая надвигающийся крах мироустройства и уничтожение большей части европейских евреев. Цейтлин при жизни имел огромный авторитет в еврейском мире, а после смерти труды его надолго оказались в забвении.
Сегодня издательство «Книжники» предприняло перевод его трудов и комментирование на русском языке. Читатели «Лехаима» прочтут большую работу Цейтлина о хасидизме, публикацию которой мы продолжаем в этом выпуске.
Продолжение. Начало в № 8–11 (304–307)
4
О том, что немало времени уделял р. Нахман философским книгам, свидетельствуют, не скрывая, ученики его; однако добавляют при этом: «Он может, ему пристало!»
«Когда подобен праведник Моше и Машиаху, — говорят они, — тем более подобает ему углубляться в эти премудрости, дабы мог он вывести души, в них заблудившиеся» .
В изучении философских книг р. Нахман не уподоблялся тем проповедникам, которые открывают «Море невухим» или книгу «Акеда» только затем, чтобы использовать их в своих проповедях; далек он был и от тех ученых, кому служат эти книги для упражнений в пильпуле ; изучал он их вдумчиво и весьма внимательно.
Изучал он не только Рамбама, Ральбага и Ибн‑Эзру, но и различные труды по астрономии и естествознанию. И не урывками изучал — непрестанное было исследование, непрестанный поиск и учеба непрестанная.
А поразительнее всего, что известны были р. Нахману и результаты последних научных открытий, о которых в то время не принято было упоминать в книгах на святом языке.
Стало быть, либо читал он книги нееврейские (хотя ученики не упоминают об этом), либо же «люди легкомысленные» , с которыми любил он беседовать, пересказывали ему основы и положения естественных наук.
Между строк прочтем мы, какие великие сомнения преследовали и тяготили его.
В чистоте великой своей веры поражался р. Нахман: как находят путь к его сердцу эти тяжкие сомнения и недобрые помыслы? Наполнялась душа его горечью; утешал он себя, будто дурные мысли приходят к нему, чтобы он их возвысил; или же — будто не его это мысли, а других людей…
«Ради того лишь сотворил Г‑сподь благословенный все созданное, — говорит р. Нахман, — чтобы, когда придут людям на ум смута и безбожие (как ведомо было Ему, благословенному) и будут их одолевать сомнения в вопросах святой веры, ополчились бы они против подобных мыслей и укрепились в вере» .
Кто сказал бы так, не будучи сам порой снедаем смутой и безбожием?
«Случается, — говорит р. Нахман, — что вселится лоб Змея , корень и исток естественной науки, в Мудреца‑который‑в‑святости. И ведет от размышления к размышлению, и так вплоть до размышления наитончайшего, вплоть до того, что возжелает он повредить, не приведи Г‑сподь, корень Б‑жественной воли и предаться ереси, будто нет Б‑жественной воли вовсе» .
Кто читал учеников р. Нахмана, тот знает, что себя самого называл он «Мудрецом‑в‑святости» и «Старцем в святости»; догадается такой человек, что немало досаждал этот «Змей» р. Нахману самому. В этом отношении похож р. Нахман на русского гения Федора Достоевского: также познал он всю глубину ереси, всю красоту ее и чары и гнал ее из сердца как опаснейшего беса…
5
Было у брацлавского цадика живое воображение, посылало оно ему мистические видения; но был у него также ясный и острый ум. Постигал он всю суть вечных вопросов, все их величие, сложность и глубину.
Тщился философ Мендельсон рассудком неопровержимо доказать существование Б‑жие и Его провидение — цадик же из Брацлава знал тщету всех этих доказательств.
«Вот каков метод этих книг: изыскивают они вопросы и противоречия, которые кажутся глубочайшими, и дают им самое пустое разъяснение. Но если кто захочет исследовать дальше и найти противоречие в самом этом разъяснении — без труда найдет его, и тогда окажется, что разъяснение ничего не разъяснило». Таково было мнение р. Нахмана и о принципе «И то, и то — слова Б‑га живого», на объяснение которого столько сил потратили исследователи и проповедники: «Кто бы дал мне объяснение?!»
Более того, по мнению р. Нахмана, не только в разъяснениях из философских книг нет ни малейшего смысла; но нет его и в тех немногих разъяснениях, которые приводятся в книгах подлинных каббалистов. Ибо не существует ответов на подобные вопросы, потому что каждый раз видим мы, что ответ лежит по ту сторону любого рассуждения и положиться можно только на веру. Разрешение вечных вопросов заключено в самих вопросах, а не в ответах, с помощью которых пытаются их разрешить.
И вот чему это подобно. Спросят у ребенка: «Разбилось в доме окно, и влетела в дом птица, и хотят теперь закрыть окно, чтобы не вылетела птица обратно. Отчего же не возьмут стекло из соседнего окна и не закроют им это окно? Ведь если сделают так, птица улетит через второе окно?»
Когда ребенка спрашивают, смешав с вопросом ответ, кажется ему, что вопрос этот — наисложнейший; на деле же вопрос: «Ведь если сделают так, птица улетит через второе окно?» — сам является ответом на первый вопрос: «Отчего не возьмут стекло из соседнего окна?» Точно так же и с людьми, в чьи сердца проникают вопросы о Всевышнем: на деле сами эти вопросы уже являются ответом .
Как же, однако, вопросы могут быть ответом? Есть на то объяснение в другом изречении р. Нахмана: «По поводу же недоумений и вопросов относительно Святого он (р. Нахман) говорил: напротив! Так тому и следует быть. Должен Святой ставить нас в тупик — подобает это величию Его и вознесенности. Ведь из самого Его величия, много превосходящего границы познания, следует, что мы, конечно же, не можем ни постичь, ни уразуметь деяний Его. Так что непременно должны быть у нас недоумения, ибо так положено и пристало Творцу, который настолько превышает познание наше, что неизбежно ставит нас в тупик, как сказано выше. Ведь если бы Он поступал в соответствии с тем, что представляется должным рассудку, было бы Его мышление подобным нашему» .
Вот, к примеру, приводит Рамбам (обсуждая проблему предвидения и свободы воли) стих Йешаяу, 55:8: «Ибо Мои мысли — не ваши мысли, [не ваши пути — пути Мои, слово Г‑спода]» — и тотчас разум наш чувствует неудовлетворенность, ибо сложно нам это понять. Но р. Нахман отвечает: ты не можешь этого постичь — и огорчаешься; а если бы мог — то‑то было бы тебе хорошо и приятно? Друг мой, напротив: если бы мог ты постичь, тем большим был бы повод для твоего огорчения — ведь тогда мы не видели бы горнего и вознесенного Б‑жественного разумения, а имели бы дело лишь с обыкновенным познанием человеческим…