В книжном салоне издательства «Книжники» в Москве состоялась презентация недавно выпущенной в серии «Свидетель» книги воспоминаний активиста еврейского независимого движения в СССР и «узника Сиона» Иосифа Бегуна «Скрепляя связь времен…». Обильно цитируя материалы самиздата, Бегун рассказывает о своем пути преображения от «еврея по паспорту» к активисту и радетелю распространения еврейской культуры и изучения иврита, а также о том, как советский режим всячески противодействовал его деятельности (в общей сложности Иосиф Бегун провел в тюрьмах и ссылках почти десять лет). В финале книги повествуется о досрочном освобождении и триумфальном возвращении недавнего узника в Москву.

СЕМЕН ЧАРНЫЙ → Обычно деятели еврейского независимого движения писали мемуары сразу же после того, как оказывались за пределами СССР. Почему ваши мемуары выходят лишь сейчас?

ИОСИФ БЕГУН ← Я занимался ивритом, предпринимал усилия по возрождению еврейской культуры, когда она существовала в полуподпольных условиях. Все это было сопряжено с опасностью ареста и преследований. Я посвятил этому двадцать лет жизни. Но когда я приехал в Израиль, началась «большая алия», и для бывших советских евреев стало необходимым понять, что такое Израиль, нужно ли учить иврит (может быть, лучше сразу английский?). Уровень ассимиляции был ужасающим, и я видел свою задачу в том, чтобы передать советским евреям, которые теперь имели возможность официально приобщиться к еврейской культуре, хотя бы первичные знания о ней. Поэтому я начал издавать книги и журналы, участвовать в различных кампаниях по распространению еврейских знаний среди евреев, прибывших из СССР. Это поглотило меня целиком, дало смысл целому периоду жизни. И лишь недавно я понял, что нельзя больше откладывать: тогда и появилась эта книга — чтобы люди знали, что происходило (хотя известно вроде бы многое, но о том, как на самом деле жили при советской власти евреи — полностью ассимилированные, оторванные от своего языка, культуры, страны, — знают далеко не все).

В Агаде мы читаем, что в каждом поколении восстает некто, кто хочет уничтожить еврейский народ. Если взглянуть на историю евреев, то легко заметить, что, действительно, в каждом поколении такой человек появлялся. Причем в ХХ веке таких попыток было две: гитлеровский Холокост (попытка физического уничтожения еврейского народа) и политика правителей Советского Союза, которые с первых лет революции проводили насильственную ассимиляцию евреев, лишали их возможности приобщиться к своей культуре. Такую политику в отношении евреев можно с полным основанием назвать культурным геноцидом.

СЧ → Что позволило вам выдержать испытания, через которые вы прошли?

ИБ ← Во‑первых, понимание того, что делаешь очень достойное, нужное, необходимое дело. Многие заостряли этот вопрос еще сильнее, выходя на демонстрации с лозунгами «Израиль или смерть!». Когда я оказался в этой среде, подобные чувства стали расти и у меня. Я был не просто отказником, а активистом, который посвящал себя помощи другим, это составляло смысл моей жизни. Таким образом личная цель освободиться и вырваться гармонично сочеталась с общей целью вовлечения людей, желающих почувствовать себя евреями.

Во‑вторых, большую роль играло то, что я знал: за меня борются, обо мне знают и друзья в России, и евреи по всему миру. Это понимание давало большую моральную силу в период противостояния.

СЧ → Какого рода люди приходили к вам?

ИБ ← В середине 1970‑х, когда уезжало по 20‑30 тысяч человек в год (пик был в 1979 году, когда выехали 51 тысяча человек), к нам приходило много людей с самыми разными намерениями. Многие хотели просто вырваться в более свободный мир и свободно жить (необязательно в Израиле), но после соприкосновения с еврейским движением часть из них меняла свои взгляды. В связи с этим вспоминается такой случай. Приходит ко мне супружеская пара — муж‑инженер и жена — преподаватель музыки. Они сказали, что хотят учить у меня иврит, но поедут в США. Я немного удивился и спрашиваю: зачем же тогда иврит? А затем, отвечают, что родители наши и деды иврит знали и на нем говорили, а мы хотим учить в память о них. Стали они учить иврит, мы много общались, поскольку уроки иврита затягивались надолго, люди задавали вопросы — интересовались Израилем, еврейской жизнью. Они были полностью уверены в том, что вскоре после подачи заявления смогут уехать в Америку. Но они попали в период, когда количество разрешений на выезд резко сократилось. Многим отказывали — отказали и им. Они, конечно, были сильно разочарованы. Но поскольку у нас сложились хорошие отношения, они продолжали учить иврит, а я начал привлекать их к деятельности нашего сообщества. У нас тогда была интенсивная еврейская жизнь: преподавание иврита (к середине 1980‑х эта система, которую возглавлял Юлий Кошаровский, охватывала уже 45 городов), семинары на различные темы, пуримшпили как подобие театра, литература в виде еврейского самиздата, где выделялись журналы «Евреи в СССР», «Тарбут» и т. д. И эта пара втянулась в еврейскую жизнь, она им понравилась. Потом они получили разрешение, но когда уезжали, то сказали: мы поедем в Израиль. И это был результат их приобщения к еврейской жизни. Когда через несколько лет я сам приехал в Израиль, среди встречавших меня в аэропорту была и эта пара. И первое, что они мне сказали: «Спасибо тебе, Иосиф, за все, что ты сделал, чтобы мы приехали в Израиль!»

СЧ → В вашей книге описаны многочисленные преследования со стороны советской власти. Что конкретно они ставили вам в вину?

ИБ ← Наиболее интересным был первый процесс, связанный с языком иврит. Эта история началась в 1973–1974 годах, когда преподавание иврита стало расширяться. Появлялось все больше преподавателей и учеников. Но проблема была в том, что все мы преподавали его нелегально, полуподпольно. Возникла борьба за легализацию иврита. Чтобы вести легальный бизнес, нужно платить налоги. И первое, что мы, преподаватели, попытались сделать, — написали заявления в финотделы, дескать, преподаем язык иврит в частном порядке, получаем плату от учеников и хотим встать на учет. Финорганы нам отказали. Но мы были настырными и посылали положенные деньги — 13 процентов — по почте. Их отказы были принципиальными. Ведь согласись они — и пришлось бы признать преподавание иврита легальным. Я решил пойти несколько иным путем. В то время существовал закон о тунеядстве. Если человек не работал определенное время, ему делали предупреждение: принеси справку о работе в отделение милиции, либо получишь за «паразитический образ жизни» год тюремного заключения. Всех отказников выкидывали с работы, мы оставались безработными. Чтобы не подпасть под действие этого закона, мы трудоустраивались на любую должность — лифтером, секретарем и т. д. Я, к примеру, был сторожем, кочегаром в угольной котельной. Но когда мы выходили на демонстрации протеста и нас арестовывали, то при освобождении отказывались выдавать справки, что мы провели это время под арестом, поскольку аресты были незаконными и производились по приказу КГБ. В итоге на работе ты оказывался прогульщиком и тебя выгоняли. Приходилось вновь трудоустраиваться, после чего все повторялось. Трудоустроиться было сложно, поскольку в наших трудовых книжках после приличных мест работы вдруг шли какие‑то непонятные, и это вызывало подозрения у кадровиков.

Мне пришла в голову такая мысль: я официально заявил, что преподаю язык иврит. Это не запрещенный промысел, я получаю плату от своих учеников на законных основаниях и не являюсь тунеядцем. Когда я заявил об этом и перестал трудоустраиваться на различные работы, они периодически стали вызывать меня в милицию: хотя я считал себя живущим на трудовые доходы, по существующим «понятиям» я все‑таки был «тунеядцем». Я говорил: позвольте, вот письма моих учеников, которые сообщают, что берут у меня платные уроки, за месяц собирается 100 рублей доходов, и я готов платить налоги.

Два года меня так таскали, но не арестовывали. Я понимал почему: они явно опасались, что в случае ареста на Западе начнется скандал: преподавателя иврита арестовали за преподавание языка!..

А потом наступили совсем тяжелые времена, когда отношение к диссидентам изменилось. Это было уже начало 1977 года, когда арестовали Щаранского. Под ту же гребенку арестовали и меня, осудили как тунеядца. Правда, тюрьму заменили ссылкой на два года.

Когда я освободился, прописка в Москве для меня оказалась запрещена. Это было намеренное издевательство — у меня же были несовершеннолетние дети. Естественно, жить на 101‑м километре я не мог и время от времени наведывался в Москву. Выследили, схватили и осудили по так называемой «чердачной» статье — за проживание без прописки — еще на три года ссылки.

А на третьем процессе, в 1983 году, власть уже полностью продемонстрировала свое отношение к еврейскому образованию, обвинив меня в «подрывной деятельности» посредством распространения еврейской культуры и еврейского образования. Я был приговорен к семи годам лагерей и пяти годам поселения. Но началась либерализация режима, и в феврале 1987 года меня досрочно освободили из чистопольской тюрьмы, куда я был переведен в 1985 году.