Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books

Philip F. Esler
Babatha’s Orchard: The Yadin Papyri and an Ancient Jewish Family Tale Retold [Сад Бабаты. Папирусы Ядина и история одной еврейской семьи эпохи античности].
Oxford University Press, 2017. 288 pp.

К концу восстания Бар‑Кохбы (132–135 гг. н. э.) еврейка Бабата, дочь Шимона, бежала из Эйн‑Геди в компании спутников, тоже евреев. В Эйн‑Геди она изначально приехала навестить свою приемную дочь. Бежав оттуда, она оказалась в далекой пещере в Иудейской пустыне. Пещера находилась на высоте 200 метров над дном ущелья и попасть туда можно было только по узким ступенькам, выбитым в отвесных скалах. Подобно беженцам других времен и народов, Бабата взяла с собой самые важные бумаги, с тем чтобы вернуть себе собственность и наладить свою жизнь, когда война закончится. Но этому не суждено было случиться: Бабата и ее спутники либо умерли в пещере от голода, когда римские солдаты отрезали их от источника, откуда им поступало питание, либо были просто убиты солдатами, вторгшимися в их убежище. Но до этого она успела спрятать в глубине пещеры свой мешочек, где хранилось 35 документов, включая брачные контракты, свидетельство о собственности, судебные иски и вызовы в суд, контракты и долговые расписки. Эти документы были написаны в 94–132 гг. на набатейском арамейском, иудейском арамейском и греческом. Более 1800 лет спустя, в 1961 году, исследовательская группа, возглавляемая Игалем Ядином, израильским генералом, ставшим археологом, обнаружила мешочек с архивом Бабаты: под ногой волонтера зашатался камень, и таким образом археологи нашли тайник. В пещере оказалось еще несколько предметов, вероятно, принадлежавших Бабате, в том числе пара сандалий, клубки ниток, два платка, ключ и два кольца для ключей, чаши, складной нож и три бурдюка.

Гораздо более известная находка Ядина в так называемой «Пещере писем» — переписка между Бар‑Кохбой и его генералами Йонатаном и Масабалой. Филип Эслер в своей книге «Сад Бабаты: Папирусы Ядина и история одной еврейской семьи эпохи античности», скрупулезной и изобретательной реконструкции жизни Бабаты, показывает, что документы из ее мешочка проливают свет на повседневную жизнь и деловые отношения евреев и набатеев, чье мирное сосуществование было нарушено восстанием Бар‑Кохбы. В отличие от большинства античных источников, написанных мужчинами и для мужчин, в документах Бабаты фигурируют преимущественно женщины: совершают сделки, продают, покупают, одалживают, выступают истцами, ответчицами и опекуншами.

В центре внимания Эслера — четыре самых ранних документа из архива Бабаты. Все они написаны на набатейском арамейском и датированы 94–99 гг., то есть периодом до рождения самой Бабаты. В одном из них идет речь о продаже сада финиковых пальм отцу Бабаты Шимону; сделка состоялась в 99 году н.э. Легко понять, почему Бабата возила этот документ с собой: ее отец, по всей видимости, передал ей сад во владение (она зарегистрировала его как свою собственность во время переписи имущества, проведенной римлянами в 127 году). А вот в трех других папирусах речь идет о сделках между набатеями, на первый взгляд, не имеющими никакого отношения к Шимону или Бабате. И все замечательное микроисторическое исследование Эслера отталкивается по сути от одного простого вопроса: почему? Почему эта женщина возила с собой документы о сделках, заключенных, казалось бы, посторонними ей людьми еще до ее рождения? И почему она сочла необходимым взять их с собой в укрытие?

Чтобы поведать историю этих четырех документов, Эслеру нужно было реконструировать обстоятельства их появления, определить, кто подписывал эти договоры и с какой целью. В некоторых местах сами папирусы были настолько повреждены, что, скажем, от всего слова оставалась лишь верхняя линия буквы ламед. Эслер проделал сложную палеографическую работу по восстановлению пропавших фрагментов текста: он сравнивал остаточные линии поврежденных букв с более четкими примерами из других текстов, написанных тем же писцом; как правило, он приводит фотографии источников, с тем чтобы читатель мог сам оценить успешность реконструкции. И разумеется, как все хорошие исследователи античности, Эслер — мастер «медленного чтения», он умеет выстраивать вокруг своих источников исторический и культурный контекст (читатель заодно немало узнает, например, о набатеях). Но у Эслера есть еще один козырь в рукаве. Перед тем как стать профессором библеистики, он был юристом, и теперь он по максимуму использует этот профессиональный опыт, что дает блестящие результаты. К примеру, он знает, что за каждым контрактом стоит юрист. Писцы, записывавшие эти документы, не просто выводили слова на папирусе — они тщательно подбирали термины, дабы минимизировать риски каждой из участвовавших в сделке сторон.

В 99 году Шимон купил пальмовый сад в Маозе, городе на южном берегу Мертвого моря, на набатейской территории. Продавщицей была набатеянка по имени Аби‑адан. Договор купли‑продажи определяет границы сада, устанавливает цену и права нового владельца, связанные с орошением угодий. Документ подписан продавщицей, ее поручителем, четырьмя свидетелями и писцом. Согласно набатейскому правовому обычаю, сам Шимон, то есть покупатель, договор не подписывал. Сделка считалась состоявшейся, когда он получал подписанный экземпляр, служивший доказательством его права владения.

Как ни странно, второй из этих четырех документов — это еще одна купчая на тот же сад (границы которого указаны немного иначе), датированная на месяц раньше, чем купчая Шимона. Она написана тем же писцом, продает сад та же Аби‑адан, но продает она его высокопоставленному набатейскому чиновнику Архелаю, сыну Абад‑Аману. До сих пор ученые полагали, что продажа сада Архелаю так и не была доведена до конца, что позволило Шимону купить эту землю через месяц. Но Эслер нашел следы подписи свидетеля, а это значит, что сделка состоялась.

Что же произошло? Что бы это ни было, Шимон очевидно хотел доказательств того, что Аби‑адан сохранила ничем не обремененное право владения этим садом и, соответственно, может продать его вновь. Эслер предполагает, что Шимон затребовал предыдущую купчую (хоть и аннулированную) и Архелай, по‑видимому, согласился ее отдать. Это было важно для Шимона (а потом и для Бабаты), поскольку без этой купчей ни Архелай, ни его потомки не могли претендовать на сад.

Как показывает Эслер, Шимон принял дополнительные меры, для того чтобы защититься от возможных притязаний Архелая. Эслер заметил, что первым свидетелем на договоре купли‑продажи Аби‑адан с Шимоном выступил не кто иной, как Архелай. Раньше ученые предполагали, что свидетель Архелай — это просто тезка того Архелая, который пытался купить сад Аби‑адан месяцем раньше, но Эслер оспаривает это мнение, указывая на то, что греческое имя было очень необычно для набатея. Выбор Архелая в качестве свидетеля был, по‑видимому, еще одним способом для Шимона обезопасить себя от возможных претензий с его стороны. Архелаю (и его наследникам) было бы нелегко оспорить правомочность сделки, на которой он сам выступал свидетелем.

Но если сделка самого Архелая с Аби‑адан действительно состоялась, почему же последняя стала вновь продавать дом месяц спустя и как ей это удалось? Эслер предполагает, что вскоре после покупки сада Архелай неожиданно испытал острый дефицит наличных средств и ему не оставалось ничего другого, кроме как попросить Аби‑адан аннулировать сделку. Одна деталь в самом раннем из этих четырех документов, которую прежние исследователи едва удостаивали внимания, подкрепляет догадку Эслера.

Самый ранний документ из мешочка Бабаты — это договор о займе, составленный в 94 году, за пять лет до покупки Шимоном сада Аби‑адан. Набатейская женщина по имени Амат‑Иси давала в долг своему мужу Мукиму крупную сумму из своего приданого. Это был беспроцентный займ сроком на два года, по истечении которых применялась «обычная» процентная ставка (двадцать лет спустя, в Набатее стандартная ставка была 9%). Поручителем в том, что Мукиму выплатит займ, выступал некий Абад‑Аману. Эслер считает, что Мукиму и Абад‑Аману занимали деньги, с тем чтобы вложить их в сельскохозяйственное бизнес‑начинание. Если бы дела пошли хорошо, они смогли бы покрыть долг за счет полученной прибыли в течение первого двухлетнего срока. В противном случае условия займа позволяли Мукиму с партнером взять в долг еще одну большую сумму из приданого Амат‑Иси, опять же без процента и на два года. Но тут была одна хитрость: Амат‑Иси могла потребовать вернуть долг в любой момент по истечении первых двух лет.

Простое ли совпадение, что поручителя и партнера Мукиму звали так же, как отца Архелая, — Абад‑Аману? Вряд ли это случайность, иначе бы какую ценность имел этот документ для Бабаты? А теперь предположим, предлагает Эслер, что отец Архелая Абад‑Аману умер как раз в тот момент, когда Амат‑Иси потребовала от своего мужа и его партнера вернуть долг. Тогда Архелаю неожиданно и срочно потребовалась бы большая сумма денег. И тогда бы он аннулировал сделку с Аби‑адан, вернув ей сад, который та затем продала Шимону, а тот передал его своей дочери Бабате, которая впоследствии, убегая от римлян, взяла с собой все эти документы.

Кое‑где допущения Эслера не могут не вызвать определенной критики. К примеру, действительно ли Шимон заставил или упросил Архелая, сына Абад‑Аману, чья сделка с Аби‑адан была аннулирована, выступить свидетелем на его сделке? Этот ход был бы очень мудрым решением, но мы не можем знать наверняка, действительно ли Шимон его сделал, поскольку подпись Архелая на купчей Шимона повреждена. Остались лишь слова: «Архелай, сын…» Проблема в том, что нечитаемое имя отца состоит всего из трех букв, а это значит, имя Абад‑Аману сюда не помещается. Эслер вынужден предположить, что Архелай подписался, используя трехбуквенное имя отца — его старый армейский псевдоним. Эту версию нельзя отвергнуть, но нельзя и подтвердить. Нет никаких свидетельств того, что у Абад‑Аману был армейский псевдоним; мы даже не знаем, был ли он военным! Но несмотря на эти отдельные сомнения, история, которую рассказывает Эслер, вполне убедительна, хотя местами ей и не хватает доказательств.

Должно быть, Амат‑Иси было нелегко наблюдать за тем, как бизнес ее мужа прогорал, ведь она знала, что вместе с ним пропадает ее приданое, ее единственный источник пропитания в случае вдовства или развода. И она решила взыскать долг. (Как показывают другие документы, сама Бабата впоследствии окажется точно в такой же ситуации.)

И это смелое личное и деловое решение одной набатейской женщины — Амат‑Иси заставило набатейского чиновника Архелая потребовать от другой деловой набатеянки Аби‑адан аннулировать сделку по покупке им ее сада. Та согласилась, возможно, потому, что у нее уже был на примете другой покупатель, а именно Шимон. А Шимон передал этот сад вместе с его запутанной юридической историей своей предприимчивой дочери — Бабате.

Все эти перипетии истории, которую Эслер рассказывает в своей книге, превращают последнюю в детективный роман, но на самом деле самое удивительное в ней — это люди, в чей мир мы получаем возможность заглянуть. Женщины, по крайней мере, состоятельные еврейские и набатейские женщины, оказываются крупными финансовыми игроками в этом мире. Они покупают и продают собственность, финансируют начинания, из которых надеются извлечь выгоду, а когда их ожидания не оправдываются, защищают свои интересы, идя на судебный и семейный конфликт. Находчивость и предусмотрительность Бабаты вкупе с историко‑юридическим анализом Филипа Эслера приоткрыли для нас удивительный мир социальных отношений эпохи античности; эта книга опровергает наши прежние представления и показывает необходимость дальнейших исследований. 

Оригинальная публикация: Businesswomen Before Bar Kokhba