Неделя памяти, приуроченная ко Дню памяти жертв Холокоста, отмечавшемуся 27 января, вобрала в себя множество событий, организованных на небывало высоком уровне. В этих печальных торжествах приняли участие первые люди города и страны.

Пятая копия

Неделя памяти формально стартовала 15 января открытием в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе выставки, посвященной самому страшному лагерю смерти. Неформально же она открылась там же 26 января, когда министр иностранных дел Израиля Авигдор Либерман передал музею одну из копий списка Шиндлера, хранившуюся вместе с первым экземпляром в музее «Яд ва‑Шем».

Девятнадцать листов бумаги — шершавой, порыжевшей, с пятнами и следами прошедших лет и списком имен и фамилий: больше тысячи человек. Всего существует пять машинописных копий знаменитого списка — разумеется, авторских. Пятая, последняя, отнюдь не «слепая», все видно, и читать легко — те, кто там перечислен, как раз выжили.

Потемневшие листки, переданные Либерманом, поместили под стекло, и надо было видеть, как разглядывали их журналисты, первыми допущенные в мемориальный зал. Стоит прочесть эти имена и представить себе, сколько людей появилось на свет благодаря тому, что их предков успели спасти. И сколько не появилось, потому что праведников много не бывает…

«Для Израиля эта дата особенно важна сегодня, когда снова, к сожалению, возникли те самые настроения, та самая атмосфера, которая была накануне Второй мировой войны», — сказал Либерман, имея в виду недавние теракты в Париже и Брюсселе. На этом вечере‑реквиеме каждая фраза была актуальна.

«Вся семья моего отца — мать, дед, бабушка — все погибли в огне Холокоста», — вспоминал Леонид Печатников, заместитель мэра Москвы. Мы помним, как год назад он отреагировал на известную реплику журналистки «Комсомольской правды», сожалевшей, что не из всех евреев успели наделать абажуры. «Из моих предков, — сказал тогда Печатников, — успели».

Помимо него на вечере выступал глава Департамента культуры правительства Москвы Сергей Капков, руководитель Департамента межрегионального сотрудничества, национальной политики и связей с религиозными организациями города Москвы Юрий Артюх, главный раввин России Берл Лазар, архиепископ, митрополит католической епархии Божией Матери в Москве Павел Пецци, заместитель председателя Духовного управления мусульман России Дамир Гизатуллин. Открывший вечер глава Российского еврейского конгресса Юрий Каннер напомнил, что «…День памяти жертв Холокоста включен в комплекс федеральных мероприятий, связанных с 70‑летием Победы. Это очень важно и для российского народа сегодня, и для нас, евреев, живущих в России».

Самым запоминающимся стало выступление Ксении Ольховой — узницы Освенцима, которая вместе с сестрой подвергалась в концлагере медицинским опытам. И обе выжили.

«…Война для нас началась в 1939 году <…>, зверства, чинимые немцами, заставили сплотиться поляков, и 1 августа 1944 года было Варшавское восстание. <…> В этом восстании погибли все наши родственники, дальше нас этапом гнали в Кружков, где отделяли детей от родителей <…> Нас с мамой разделили, и последние слова мамы были: “Девочки, держитесь всю жизнь вместе”. Маму неизвестно куда повезли, нас в Освенцим. Освенцим, как вы знаете, не курорт…»

Знаем, но не представляем: как могло такое случиться, чтобы цивилизованная нация… И словно в ответ на этот невысказанный вопрос на экранах, установленных в зале, показывали предвоенную немецкую хронику, которая добавила актуальности событию: вот как это было, как это вообще может быть.

Освободители и освобожденные

Визит президента страны в музей — всегда событие. Визит президента России в Еврейский музей — событие вдвойне. Особенно когда это происходит не по случаю праздника, а в день скорби. Поэтому приезд Владимира Путина в Еврейский музей и центр толерантности 27 января, непосредственно в День памяти жертв Холокоста, стал центральным событием Недели памяти, которую почтили своим присутствием и те, кто имеет непосредственное отношение к теме Катастрофы. К церемонии в Еврейском музее и центре толерантности это относится прежде всего.

Все началось с того, что раввин Берл Лазар, прочитав поминальную молитву, рассказал свою историю: «…Маму и ее сестру в Будапеште <…> спрятала добрая женщина Норка. К сожалению, большинство родственников погибли в огне Холокоста. Мой тесть остался в живых благодаря японскому консулу (в Литве. — И. М.) Тиунэ Сугихара, который тайно <…> выдал евреям шесть тысяч виз. Мой тесть был одним из последних, кто получил такую визу. Кстати, у него сейчас больше ста внуков и много правнуков. <…> Вот что означают слова наших мудрецов “кто спас одного человека, тот спас целый мир”».

На этой церемонии присутствовали бывшие узники и солдаты, освободители и освобожденные. Освободитель Михаил Иванович Кабанов, одним из первых вошедший в Освенцим, вспоминал о печах, о мешках с волосами и контейнерах с детской обувью, а потом просто сказал: «Кого не успели расстрелять — их было примерно около трех тысяч — вот их мы и освободили».

А из выживших была Брандл Флейшман, в прошлом узница Освенцима, женщина невероятного обаяния, которая в свои 90 лет специально прилетела из Израиля. «Было там несколько хороших надзирательниц, — вспоминала она, — так еврейки перед приходом русских переодели их в лагерные робы и не выдали!»

И Владимир Путин выступил. «Как показала история, там, где людям вбивают в голову идею о национальном и расовом превосходстве, сеют семена ненависти, уничтожают и издеваются над религиозными ценностями людей, там на смену цивилизации быстро и неизбежно приходит настоящее варварство», — сказал президент. И отправился осматривать выставочный проект «Человек и катастрофа», подготовленный музеем к этому дню.

Тень и песок

Вечер 27 января в театре «Школа современной пьесы» был совсем камерным, без официальных речей, с хорошей музыкой и театром.

«Ничто во мне про это не забудет…» — эти слова из «Бабьего Яра» Евгения Евтушенко художественный руководитель театра Иосиф Райхельгауз выбрал в качестве названия и эпиграфа. И следовал ему до последнего номера, когда вышедший на сцену оркестр Музыкально‑педагогического института имени Ипполитова‑Иванова сыграл сочинения Ефрема Подгайца. Предполагалось, что и поэт Евтушенко появится на сцене, но этого не случилось. Не было и заявленной в афише Татьяны Васильевой, — но концепции вечера, придуманной Райхельгаузом и воплощенной им вместе с режиссером театра Валерией Коган, это не нарушило.

В вечере участвовал несколькими миниатюрами театр «Тень» — и в них прозвучала музыка Шостаковича, которой не могло не быть, если иметь в виду его сочинения, написанные на еврейские темы и тексты, и 13‑ю симфонию, в которой композитор положил на музыку текст поэмы Евтушенко «Бабий Яр». Симфонию, заметим, так никто и не исполнил в эти дни.

В вечере участвовал «Песочный театр», разыгравший «на песке» историю еврейской семьи, жившей счастливо в Берлине до наступления 1938‑го. Сюжет известный: молодые родители погибли, ребенка положили на проезжающую телегу, младенец выжил, не зная своих корней. А в финале — снова Берлин, только сегодня, и разновеликие стелы памятника жертвам Холокоста как предупреждение… Театр «Тень» идеально подверстывался к «Песочному театру»: в обеих пьесах «играли» бесплотные «актеры», и все было здесь — тень, песок, прах.

Это был долгий вечер, и артистов было много: Петр Налич, Вадим Эйленкриг со своим джазовым ансамблем, арт‑группа «Мейделех», исполнившая помимо песенок на идише чудную композицию израильской группы «Habanot Nechama»… Фрагменты своих воспоминаний читала мама худрука театра Фаина Райхельгауз. Но именно песочные картинки и теневые миниатюры задали правильный тон, не дав вечеру скатиться в официоз.

Тут самое время вспомнить, что репортаж о нем, вышедший в ночном выпуске новостей на канале «Культура», создавал иное впечатление. Так пересказ может приукрасить событие и тем самым уничтожить его. Иосиф Райхельгауз признавался, что хотел сделать тихий вечер. И это ему удалось. Даже слеза, которую смахнула, прервавшись во время чтения Слуцкого, Ирина Алферова, и та не казалась «актерской», а выглядела естественным, единственно возможным проявлением нормальных человеческих чувств.

ЗНАКИ И ЛИЦА

Проект «Человек и катастрофа», подготовленный Еврейским музеем и центром толерантности к Международному дню памяти жертв Холокоста и оцененный президентом Путиным, — это сразу три выставки: «Теряя лицо», «Знаки» и «Архитектура смерти».

Искусство нередко становится одним из тех измерителей общественного здоровья, когда важно не столько содержание произведения, сколько реакция на него. Говорить о Шоа, обертывая воспоминание в форму художественного высказывания, задача не из простых. За двухлетнюю историю существования Еврейского музея в Москве это первая выставка о Холокосте, хотя казалось, в этих стенах тема могла стать предметом постоянной рефлексии. Для разговора со зрителем куратор Мария Насимова выбрала нарратив, повествование, имеющее начало, середину и конец. Проект «Человек и катастрофа» являет собой «триптих», репрезентацию трех различных взглядов на события и обстоятельства — со стороны палача, со стороны жертвы и взгляд сегодняшний. Для выражения каждой из точек зрения в выставочном пространстве музея отведена собственная территория. Зрителю, однако, предписан заранее выстроенный маршрут перемещения, читай, осмысления, начинающийся с фотопроекта Егора Заики «Знаки».

Оказавшись в узком кирпичном коридоре, первым делом замечаешь выкрашенные белым дощатые стенды с современными видами Дахау, Треблинки, Освенцима, Хелмно, Собибора, Майданека, Заксенхаузена, Флоссенбюрга и прочих мрачных адресов, вот уже три года дотошно фиксируемых фотографом, более известным по глянцевой прессе: «Вог», «Харперс базар», «Эль». Черепичные крыши, пасторальные лужки, детские площадки, теплицы садового товарищества, капустные грядки перед домиком, собака у калитки — все это на самом деле места, напрямую связанные с историей концентрационных лагерей. Фотографии цветные, ослепляющие сочностью колорита. Этим вроде зримым диссонансом с трагедией автор хочет передать, что окружало обреченного узника, что мог видеть его глаз. И оказывается, внешне самые страшные вещи могут не внушать ужаса, как не внушали ужаса замаскированные под души газовые камеры.

Вот автобусная остановка в Треблинке на месте бывшей станции, куда привозили эшелоны с евреями и где проводилась селекция: кто остается на работы, а кто отправляется в газовые камеры. Ресторан в горнолыжном местечке во Франции. Там и прежде был трактир, а в танцевальном зале оборудовали газовую камеру. Сюда из Аушвица привезли несколько отобранных евреев и евреек, которых умертвили для изготовления антропологических пособий, демонстрирующих неполноценность еврейского народа. Спальня в бывшей вилле (окрестности Ораниенбурга) Теодора Эйке, коменданта лагеря Заксенхаузен. Сегодня здесь хостел. Пронзительно‑синее небо над жилым кварталом, возведенным в 1958 году на месте бараков концлагеря Флоссенбург… Жизнь, как говорится, продолжается. На снимках Заики, где только место — знак, молчаливый свидетель человеческого преступления и мученической гибели, принципиально отсутствуют люди. Фотограф размышляет над тем, где проходит граница между историческим артефактом и современным ландшафтом, и меняет ли восприятие места знание зрителя о событиях, в нем некогда происходивших.

Воссоздание картины времени, трансляция истории через портреты, лица людей — прием, удачно найденный Еврейским музеем. Выставка «Теряя лицо» — ей отведено центральное место в экспозиции — не отклонилась от традиции, вновь обращаясь к жанру психологического портрета. Архитекторы Сергей Чобан и Агния Стерлигова решили выставочное пространство как самостоятельный объект панелями, выкрашенными серым монохромом. С одной стороны, они копируют скорбный интерьер крематория, с другой — отсылают к картине «Портрет дяди», где художник изобразил лежащий аккордеон, на котором играл его дядя, умерший в концлагере. Снаружи полотен не видно, когда же зритель попадает внутрь, портреты, висящие на стенах, в упор смотрят на него.

Имя фламандского художника Яна Ванрита до этого у нас было известно мало. Однако у себя в Бельгии он снискал славу основателя нарративной (повествовательной) живописи. Среди последователей уроженца Антверпена, воспитанного на Рубенсе, Йордансе, такие художники, как Люк Туйманс, Карин Ханссен, Михаэль Борреманс. Палитра Ванрита сдержанна и избирательна, формы, сократившиеся до символа, до знака, выразительны и красноречивы. Ванриту, психологу, исследующему человеческую природу и ее изменение в зависимости от внешних обстоятельств, важны тончайшие цветовые переходы. Проект «Теряя лицо» впервые был показан в 2014 году в Музее Холокоста и прав человека в бельгийском городе Мехелен, близ печально известных казарм Доссин. Во время войны казармы служили транзитным пунктом для отправки евреев и цыган в Освенцим. На строительство четырехэтажного здания музея в Мехелене пошло 25 582 кирпича, ровно столько евреев и цыган прошло через Доссин. С этими событиями Ванрита связывают личные переживания. Его родные, в том числе бабушка, мать и ее братья, 16‑летние близнецы, как участники Сопротивления были арестованы и сосланы в лагеря. Родители художника встретились в Маутхаузене. У художника возникла мысль сделать серию портретов с фотографий из архива Доссин. Снимки были, разумеется, черно‑белыми. Выразительные лица Ривки, Авраама, Фриды, Исаака, Доротеи, Эстер подсказали, какой цвет выбрать для каждого из них. Портрет маленького Самуила из всей серии выделяет размер. Художник точно знал, из какой семьи мальчик, самый младший. Вся она была депортирована, никто не вернулся. Ванрит искал фотографию Самуила и нашел, в полный рост. Таким его и нарисовал. Средствами живописи фламандец, по происхождению не еврей, размышляет о преследовании и гибели, потере семьи и потери личности, насилии, войне, нацизме. Воспроизводя лица исчезнувших жертв, он сохраняет память о них.

Финал проекта «Человек и катастрофа» — выставка исторических чертежей и архитектурных планов Аушвица‑Биркенау, лагеря комплексного уничтожения. Констатация, без эмоций. Технические документы — 15 листов, датированных 1941 годом, найденные в заброшенной квартире в Берлине в 2008 году, поэтапно иллюстрирующие стадии строительства бараков, крематориев и газовых камер, складов для хранения вещей узников, сторожевой вышки, вплоть до разбивки декоративных садов с торцов бараков. Материалы предоставил архив музея «Яд ва‑Шем» (куратор Юдит Инбар). Проектное задание предусматривало строительство зданий, внешне ничем не выдающих инструмент геноцида. На воротах учреждения индустрии смерти было начертано известное: «Arbeit macht frei», «Труд освобождает». Городок на юге Польше, Освенцим, где по приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера был основан лагерь, ставший главным символом Холокоста.

В 1940–1944 годах в Аушвиц немецкими нацистами было депортировано 1 300 000 человек, евреев, цыган, поляков, советских военнопленных; 1 100 000 было убито. Одна из выживших бывших узниц Аушвица‑Биркенау, Джулиана Тедески, написала: «Есть на земле место, безлюдная пустошь — там тени умерших многочисленны, там живущие мертвы и есть только смерть, ненависть и боль».