В одной из спецпрограмм 67‑го Берлинале был показан фильм «Прощай, Германия» Сэма Гарбарски (см.: Ирина Мак. Танго как тема жизни). События картины переносят нас в 1946 год: герой и его товарищи, выжившие в Катастрофе, мечтают заработать денег и добраться до Америки. Но деньги в разрушенной Германии не водятся, и изобретательные друзья пускаются на разные уловки, чтобы осуществить свою мечту.

Фильм уже куплен российскими прокатчиками и выйдет на экраны в этом году. Корреспондент журнала «Лехаим» поговорила о нем с режиссером Сэмом Гарбарски и исполнителем главной роли — ее сыграл знаменитый немецкий актер Мориц Бляйбтрой.

ТАТЬЯНА РОЗЕНШТАЙН → Господин Гарбарски, в вашей картине уцелевшие в Катастрофе немецкие евреи пытаются наладить свой бизнес в том числе за счет страданий других. Не бросит ли это снова тень на евреев?

СЭМ ГАРБАРСКИ ← Отвечу вам как еврей. Нас, за редким исключением, никогда не любили, так что тень эта и не исчезала. Вспомните диалог моих героев. Один говорит: «Не создавай нам плохую репутацию». А другой отвечает: «Когда это у евреев была хорошая репутация?!» Вопрос давно не в том, какая у еврея репутация, а в том, как с нею жить. А жить надо с юмором, здоровая ирония — не только лекарство, но и стратегия выживания. Она помогла выжить Давиду, дяде писателя Михеля Бергманна, чья история легла в основу его романа «Коммивояжер» и нашей картины. Давид — его и играет Мориц Бляйбтрой — на самом деле был торговцем нижним бельем и смог в послевоенной Германии наладить свой бизнес. Но до этого он выжил в концлагере, рассказывая анекдоты. За этот свой талант он получил не только отдельную камеру и сытный паек, его даже решили отправить развлекать фюрера. Это правда, вы же знаете — реальность часто бывает фантастичнее выдумки. Кто‑то спасся потому, что был талантливым скрипачом, кто‑то потому, что был доктором или портным. Выживали за счет своих талантов. До войны, в 1920‑х годах, в Вильнюсе был один из крупнейших в Европе еврейских театров, там шел спектакль «Еврейская жизнь. Трагедия с музыкой и танцами». Так мы и живем — плачем, смеясь. Помню, один друг прислал мне открытку, пожелав в новом году «много прекрасных дней, о которых я смогу потом поныть». Об этом отлично написал в одном из своих романов Жоан Сфар: «Ашкенази — это тот, кто портит день сегодняшний, волнуясь о завтрашнем».

ТР → Героя Морица тем не менее американцы судят за то, что он сумел выжить.

МОРИЦ БЛЯЙБТРОЙ ← Суд хочет знать, как еврей сохранил жизнь в концлагере, в привилегированной камере со спецобслуживанием. Более того, американцы обнаружили его в Баварии, в самом логове Гитлера. Всё это выглядит подозрительно и указывает на возможное предательство, «сотрудничество». К тому же мой Давид отличный рассказчик. Он любит приврать, такому сложно верить. На допросе у американцев он начинает выдумывать, что якобы направлялся в штаб‑квартиру Гитлера, собираясь его убить. И согласитесь, его оправдание, что он избежал смерти, потому что рассказывал немцам анекдоты, звучит как издевка.

ТР → Но вы‑то адвокат своего героя.

МБ ← Я могу его понять. С одной стороны, он выдумывает истории, которыми сам в конце концов проникается, и начинает в них верить. Нет, он не лжец, просто не может иначе. С другой стороны, ему страшно от мысли, что, пока он играл клоуна и спасал свою шкуру, фашисты убили всю его семью. Американцы действительно допрашивают его строже, чем могли бы, потому что следствие ведет Сара — еврейка, успевшая до войны иммигрировать в Америку. Таких, как она — юристов со знанием немецкого языка, американцы часто засылали в послевоенную Германию для расследования преступлений, совершенных пособниками нацистов. У этих судей и прокуроров было обостренное чувство вины за то, что они спаслись, а их родные в Европе погибли. Они преследовали выживших «при странных обстоятельствах» евреев строже, чем кого бы то ни было. Но в конце концов талант Давида помогает ему и в общении с Сарой. Не веря его болтовне, она в итоге подпадает под его обаяние и даже влюбляется.

СГ ← Проблема наша в том, что чем лучше у нас жизнь, тем меньше мы способны чувствовать себя счастливыми и веселиться. Такое впечатление, что в обществе вырождается чувство юмора. Однажды со мной произошел такой любопытный случай. После съемок картины «Ирина Палм сделает ЭТО лучше» (самый известный фильм Гарбарски. — Примеч. ред.) меня пригласили на конгресс европейских психоаналитиков в Берлине. Сижу я на подиуме, и задают они мне вопрос: «Господин Гарбарски, как пришла вам в голову идея снять картину про бабушку, решившую подзаработать в секс‑индустрии?» У меня было отличное настроение, и я ответил: «Дамы и господа, настал мой черед рассказать всю правду. Однажды — мне было лет 14 — я мастурбировал в ванной комнате, и в этот момент вошла бабушка…» Все в один голос воскликнули: «Это правда?!» Я ответил: «Нет, я пошутил». Но мне не поверили. Меня стали подлавливать в укромным местах: «Признайтесь, облегчите душу». Мне было смешно, потом это начало раздражать. Сегодня я очень осторожно шучу, выбираю время и место. Но в фильмах я это себе позволяю.

ТР → Мориц ведь здесь не в первый раз сыграл еврея. Я понимаю, что внешность диктует, но, Мориц, вы не еврей, при этом в Германии каждый год снимаются фильмы о Катастрофе, и иногда вы в них играете. Кому‑то вопрос покажется кощунственным, но я все‑таки спрошу: вы не устали от этого?

МБ ← Мне нравятся разные типажи. Хотя у многих моих героев правда есть общая черта — они часто переходят на идиш. И еще, ни один из них не чувствует себя жертвой, будь то Давид в «Прощай, Германия» или Виктор Кауфманн в фильме Вольфганга Мурнбергера «Мой лучший враг». В детстве мне вообще хотелось быть не просто актером, а именно комиком — нет ничего отраднее, чем слышать, что твоя игра вызывает искренний смех. Мне нравились комедии 1940‑х и 1950‑х. Такие уже редко снимают, разве что братья Коэны.

СГ ← Морица я представлял себя в этой роли, когда еще писал сценарий, — мы работали вместе и раньше. То, что ему доводилось играть евреев, конечно, было не главным в моем выборе — Мориц занимает уникальное место в современном немецком кино, он обладает исключительной глубиной и чуткостью, необходимой для роли. Как и его герой, он любит рассказывать истории и cмеяться — при этом умеет слушаться и слушать. Но, чтобы сыграть, Мориц должен быть абсолютно убежден в своем персонаже. На съемках он всё спрашивал: «Почему он так сказал? Почему такая реакция?» И обратите внимание, все мои актеры здесь выглядят совершенными евреями, хотя в действительности евреи трое из шести. Всё, как в фильме. Перед отправкой к фюреру Давид спрашивает: «Что, если Гитлер опознает во мне еврея?» А немец ему беззаботно отвечает: «Как же фюрер догадается, кто тут настоящий еврей?»

ТР → В финальных титрах мы читаем, что четыре тысячи евреев остались жить в послевоенной Германии, но никто не знает, почему. Чем вы это объясняете? Были ли вы знакомы с такими семьями?

СГ ← Родители были дружны с некоторыми выжившими еврейскими семьями, но эти люди ни о чем не рассказывали. Это была запретная тема. Фильм тоже не дает однозначного ответа. Мне кажется, евреи остались в Германии, потому что это была их родина, они чувствовали себя больше немцами, чем сами немцы.

МБ ← Я помню, как классе в седьмом мы проходили по истории период Второй мировой войны и нам дали задание расспросить родных о том, что они помнят. Но бабушка пыталась отвлечь мое внимание от этой темы, а потом заметила, что у меня отсутствует чувство такта и об этом неприлично говорить. Тогда я ничего не понял. Я не знаю, почему евреи остались в стране, где по отношению к ним было совершено такое преступление. Но после сыгранных мною ролей, мне кажется, я приблизился к пониманию. Герои нашего фильма убеждают себя, что Гитлера больше нет, а они живы. В конце концов все они уезжают, кроме Давида, — для него отъезд означал бы, что, даже мертвый, Гитлер добился своего. Этого Давид не может допустить.

ТР → Сегодня мы часто слышим о новых фильмах, посвященных Катастрофе. Как вам кажется, их снимается достаточно или, может быть, мало?

СГ ← Думаю, более чем достаточно для такой небольшой этнической группы. Евреев 17 миллионов, всего! Непонятно, откуда вообще взялась гипотеза, что во всем виноваты евреи. Что касается финансирования таких фильмов, то вообще максимальная сумма, которую может выделить один немецкий фонд, финансирующий кино, на съемки любой картины, составляет 6 миллионов евро. Этого не хватит даже на малобюджетную картину. Сейчас недостающую сумму я получил в Бельгии. Что же касается темы, то немцы, к моему удивлению, готовы ее открыто обсуждать. Мне‑то она поднадоела.

МБ ← А мне нет. Да, я немец, люблю Германию и снимаюсь в немецком кино, это значит, что мне не миновать картин про фашистов и их жертв. Спустя 70 лет мы не избавились от комплекса вины за то, что натворили наши предки, не поняли, что значит быть немцами и следует ли нам этим гордиться. Мы в поиске, и это надолго.