Саймон Себаг‑Монтефиоре — один из самых известных британских историков и публицистов, автор книг (например, Jerusalem: The Biography), в которых история становится зеркалом морали. Потомок старинного сефардского рода Монтефиоре, он много пишет и о еврейской истории, и о британской, поскольку это страна, которая когда‑то спасала изгнанников, а теперь, по его словам, сама нуждается в нравственном спасении.

3 октября The Jewish Chronicle опубликовала его статью под названием Yesterday in Manchester, the intifada was globalised («Вчера в Манчестере интифада стала глобальной»). Гнев, скорбь и тревога звучат в этом тексте как единый голос. Это статья о теракте, совершенном в Йом Кипур в синагоге Манчестера, где погибли прихожанин Мелвин Кравиц и охранник Адриан Долби, спасший десятки людей.

«Я проснулся, как и многие евреи по всему миру, с чувством тревоги и пустоты. Почему этот Йом Кипур не похож на все остальные? Потом я вспомнил: убийства в Йом Кипур», — пишет Монтефиоре. Он благодарит раввина, прихожан, службу CST и полицию Манчестера, но добавляет: у его синагоги в Лондоне полицейских не было. Эта деталь звучит как укор и как симптом: Британия ныне та страна, где евреи чувствуют себя незащищенными.

Монтефиоре уверен: нападение было предсказуемо, его можно было предотвратить. Оно стало итогом двух лет, в течение которых ненависть к Израилю и евреям безнаказанно выплескивалась на улицы и в соцсети, когда «глобализировать интифаду» и «деколонизировать Израиль» стало лозунгом для толпы, а полиция и политики предпочитали смотреть в сторону.

«Мы предупреждали, — пишет он, — но нас игнорировали, стыдили и обвиняли в паранойе».

Он с гневом вспоминает некоторых журналистов и политиков: теперь они выражают сочувствие, а еще недавно распространяли дезинформацию и нагнетали истерию. «Они не убивали, но они создали атмосферу, в которой убийца почувствовал себя правым», — говорит Монтефиоре.

Его обличительный пафос направлен в конечном счете не только против конкретных людей, а против всего класса тех, кто живет на «моральном автоматизме»: «Эти добродетельные люди, уверенные в своей непогрешимости, осуждают антисемитизм, но не признают собственной вины в том, что помогли ему расцвести».

Он пишет, что граница между критикой Израиля и ненавистью к евреям исчезла в тот самый день, когда начались первые демонстрации после нападения ХАМАСа: «Они начинались как политические митинги, а заканчивались призывами к убийству. Государство, мэры, полиция оказались ошеломлены или запуганы».

Так, по его словам, интифада «глобализировалась, стала британской и манчестерской».

Самые пронзительные строки — о его Британии: «Мои предки приехали сюда в 1904 году, спасаясь от кишиневских погромов. Британия, куда они прибежали, была страной умеренности и терпимости. И вот теперь в этой самой стране на улицах Лондона и Манчестера празднуют убийства евреев».

Для Монтефиоре это не просто трагедия — это нравственное крушение того места, которое некогда было убежищем для евреев.

Он благодарит премьер‑министра, министра внутренних дел и других министров за слова солидарности, но замечает: «Эти слова прозвучали на два года позже, чем нужно».

«Мы избрали вас не для того, чтобы вы брали пример с полиции, — пишет он, — вы должны отдавать приказы. Законы против террора и ненависти существуют, пора их применять». Британская полиция, по его словам, «научилась следить за твитами, но не за толпой, кричащей: “Убей евреев”».

Монтефиоре видит в происходящем не только угрозу евреям, но и самой британской демократии: «Эта агрессивная, нетерпимая радикальность — угроза нашему обществу. Британия напоминает корабль, потерявший курс. Ее капитаны — политики, журналисты, полицейские — напуганы. Но у нас еще есть шанс: взять штурвал, вернуть мужество, удержать курс, пока не стало слишком поздно».

В этом тексте различимы сразу три голоса. Голос гражданина, верящего в британскую цивилизацию, ныне переставшую себя защищать. Голос еврея, сына семьи, нашедшей в Британии спасение и теперь снова ощущающей страх. И голос историка, знающего, что язык насилия всегда оборачивается реальным насилием.

«Интифада, — пишет он, — была глобализирована. Слова превратились в кровь».

В финале тем не менее звучит надежда. Монтефиоре призывает не к мести, а к ответственности. Он напоминает, что Британия еще может вспомнить, кем она была, — страной законности, достоинства и совести: «Если она снова обретет мужество, она выстоит».