«…И придут потерянные из страны Ассирии и отторгнутые из страны Египта…»

Из книги пророка Йешаяу

«Если даже один еврей находится в изгнании меж народами, весь народ Израиля как бы пребывает в изгнании вместе с ним».

Мидраш «Тальпиот», раздел «Изгнание»

Йехиелю Ашкенази, по прозвищу Дайчл Немчик. — Здесь и далее примечания Я. Шехтера.
, мужу Адели, единственной дочери Бааль‑Шем‑Това, суждено было пройти через этот мир практически незамеченным. О нем почти ничего не известно, знают лишь, что он приехал из Германии, быстро приблизился к Бааль‑Шем‑Тову и удостоился жениться на его дочери. После себя он не оставил ни книг, ни песен. Разве что троих детей, каждый из которых превратился в легенду Если судить о человеке по его детям, Йехиеля Ашкенази можно уверенно назвать величайшим цадиком. Два сына: ребе Борух из Меджибожа и ребе Мойше‑Хаим из Судилкова, автор знаменитой книги «Дегель маханэ Эфраим» («Знамя стана Эфраима»); дочь‑праведница Фейга, мать ребе Нахмана из Бреслава.
. Эта история — одна из немногих, где фигурирует Дайчл.

Его отец был весьма религиозным и зажиточным немецким евреем, воспитавшим четырех сыновей в страхе перед Небом. Юноши получили блестящее еврейское образование, Талмуд был их настольной книгой, многие из страниц которой они знали наизусть. Как‑то раз отец собрал сыновей и объявил:

— Дорогие мои мальчики, вы уже выросли, возмужали, пришло время создавать семью. Я знаю, сколько горя причиняют подчас родители, навязывая детям свой выбор. Вас я неволить не стану, выбирайте достойную невесту по собственному вкусу. Я также не стану ни настаивать, ни подсказывать, где поселиться, — решать вам самим. Мое вмешательство в вашу жизнь выразится лишь в одном: перед тем, как отправиться в дорогу, каждый получит сумму, достаточную для достойного существования. Идите своим путем, в какую бы страну он ни лежал, и помните о Боге. Прошу только об одном: ровно через пять лет соберитесь в родительском доме и расскажите, чего достигли.

Так и вышло: сыновья разъехались по разным странам, Йехиель оказался в Галиции, женился на Адели, дочери Бааль‑Шем‑Това, и поселился в Меджибоже. Пролетело пять лет, и Дайчл пришел к ребе с просьбой разрешить ему отправиться в Германию. Разумеется, речь не шла о разрешении на обыкновенную поездку, которое зять просит у тестя, ведь путешествие обещало быть не совсем обычным — ученик понимал это не хуже учителя.

— Ты все взвесил, прежде чем прийти ко мне? — спросил Бааль‑Шем‑Тов.

— Я обязан выполнить просьбу отца, — ответил зять. — Иначе заповедь почитания родителей окажется нарушенной.

— Отправляйся с миром и возвращайся с миром, — тут же благословил его Бааль‑Шем‑Тов.

— Прошу вашего благословения, — добавил Дайчл, — на возвращение до Рош а‑Шоне Герои хасидских историй говорили на идише, поэтому в прямой речи мы используем ашкеназское произношение.
. Я бы хотел провести праздник вместе с семьей.

Стояла знойная середина лета, до Рош а‑Шана оставалось почти три месяца, но Дайчл знал, о чем просит.

— Вместе с семьей, — повторил Бааль‑Шем‑Тов. — Ах да, конечно, шофар вместе с семьей.

Он подпер щеку кулаком и глубоко задумался. Дайчл повторил свою просьбу дважды, но ответа так и не дождался. Выйдя от тестя, он попросил служку срочно заказать для него шофар Одна из главных заповедей в Рош а‑Шана — слушать трубление в шофар, духовой музыкальный инструмент, сделанный из рога барана или козла.
.

— Вы не будете в Меджибоже на праздник? — удивился тот.

— Похоже, что не буду, — согласился Дайчл.

— Неужели так далеко собрались? — не выдержал любопытный служка.

— А вот этого я как раз и не знаю, — вздохнул Дайчл. — Пока к отцу в Германию, а там… там видно будет…

Все четыре сына прибыли к родительскому порогу в назначенное время. Отец с гордостью оглядел их и сказал:

— Подлинное лицо еврея — это та Тора, которую он выучил. Я пригласил на торжественную трапезу раввинов округи и самых знающих членов общины. Во время трапезы каждый из вас произнесет пилпуль Пилпуль (от слова «пилпель», перец) — собирательный термин, обозначающий логические рассуждения, при помощи которых устраняются противоречия и текстуальные трудности в Талмуде. , я специально не даю вам времени подготовиться, чтобы проверка была настоящей и я смог увидеть ваши истинные лица.

Трапеза была приготовлена поистине с размахом. За пять лет Йехиель отвык от такой роскоши. За столом у Бешта ели очень просто, без разносолов: хлеб, картошка, вареные яйца, лук, кислая и свежая капуста, селедка, а на субботы и праздники кугл и чолнт. А тут… эх, что говорить!

Право говорить первым отец предоставил старшему брату. Тот встал и произнес небольшую речь. Обозначил противоречия в тексте Талмуда, привел доводы разных комментаторов, а затем отыскал некую сквозную линию, которая нанизала, словно вертел куски мяса, все мнения, примиряя их между собой.

Раввины одобрительно покивали головами. Нет, это был не блистательный пилпуль, но, несомненно, вполне здравое рассуждение, привести которое без подготовки, по памяти мог только знающий человек.

Второй брат начальной же фразой поверг гостей в изумление. Он предположил, будто в расчеты мудрецов закралась ошибка и весь календарь, а значит, и все праздники, необходимо сместить на одну неделю. В качестве доказательства он привел довольно стройное, казалось бы, рассуждение, которое, впрочем, сам же немедленно опроверг, показав, что оно строится на тонком семантическом недоразумении.

Да, это был час торжества отца. Он едва сдерживал горделивую улыбку, выслушивая хвалебные высказывания гостей. А затем пригласил третьего, самого способного из сыновей.

Третий сын пошел по проторенной дороге. Поскольку великий Рамбам не приводил ссылок, в его сочинении можно отыскать противоречия. Противоречия кажущиеся, при скрупулезном рассмотрении первоисточников выясняется, что на самом деле Рамбам не ошибся. Умелые знатоки часто строят свои речи по такому принципу: сначала удивляют слушателя противоречием в рассуждениях великого мудреца, а потом, после анализа, показывают, что никакого противоречия нет.

Раввины и знатоки не поскупились на возгласы восхищения, отец перевел сияющие от счастья глаза на четвертого сына, Йехиеля. Пока его братья говорили, он, не обращая внимания на косые взгляды именитых гостей, постоянно подкладывал себе в тарелку то одно, то другое кушанье. Когда же подошла его очередь, вместо речи он произнес всего две фразы:

— Мне нечего сказать. Пожалуй, я съем еще чего‑нибудь!

Отрезав большой кусок рыбы, он принялся за еду. Отец и приглашенные гости смотрели на него с изумлением. Неужели это Йехиель? Что с ним сделали годы?! А ведь он учился не хуже других братьев! Однако четвертый сын с невозмутимым видом продолжал сосредоточенно поглощать рыбу.

Чтобы как‑то замять конфуз, раввин городка принялся анализировать сказанное братьями, отыскивая в каждой речи свою изюминку. Все дружно включились в обсуждение, старясь поскорее забыть о случившейся неприятности.

Увы, никто из присутствующих не понял, какой урок преподнес им ученик Бааль‑Шем‑Това. Вместо слов он показал им, как можно обыденный прием пищи обернуть служением Творцу, как извлекать из пищи искры святости, поднимая их к первоисточнику.

Когда Дайчл впервые оказался рядом с учителем за обеденным столом, он пришел в изумление: ему показалось, будто он видит первосвященника, приносящего жертвы на алтаре Храма. Ему самому пришлось добираться до постижения сути подобных обыденных действий долгие годы, но местные раввины и знатоки были столь далеки от понимания, что попросту ничего не заметили. Они не поняли, что на их глазах происходит чудо: еда и питье превращаются в служение Всевышнему!

Когда закончился пир и гости разошлись, а сыновья отправились отдыхать после дороги, отец позвал Йехиеля в свой кабинет.

— Сынок, — сказал он со слезами на глазах. — Сегодня ты причинил мне величайшее огорчение. Мало того, что в присутствии стольких уважаемых людей ты не сумел произнести даже краткую речь, ты словно поставил своей целью показать всем, что превратился в обжору!

— Отец! — вскричал Йехиель, но тот перебил его.

— Ни слова больше, ни слова! Ты уже все сказал!

Плечи его задрожали, и он разразился горькими рыданиями.

Йехиель выждал несколько минут, пока отец немного успокоится, и продолжил.

— Пожалуйста, дай мне еще одну возможность!

— Но ты уже объяснил всем, что неспособен учиться, как твои братья!

— Отец, за эти пять лет я обрел цельность и пытался говорить с вами на ее языке, но никто меня не понял. Пожалуйста, собери завтра тех же самых гостей, позволь мне показать им то, что они смогут разглядеть.

Раввины и знатоки несколько удивились, снова получив приглашение на трапезу. Некоторые припомнили второй пир у царицы Эстер, другие — второй седер, но пришли все, отказывать столь почтенному человеку да еще при таких обстоятельствах сочли неудобным.

«Наверное, отец решил дать четвертому сыну еще один шанс, — рассуждали гости. — Теперь у него есть время для подготовки и он постарается исправить свой конфуз. Ну что ж, посмотрим, послушаем…»

Второй пир проходил в том же порядке, что и первый. После того как голод был утолен, а гости, пришедшие в благостное расположение духа, приготовились насладиться духовными лакомствами, отец попросил старшего сына произнести речь. Тот уверенно встал, поправил одежду, откашлялся и начал говорить.

В это время Йехиель поднялся со своего места, быстро подошел к брату и провел рукой перед его лицом. Тот смолк, побледнел, глаза его затуманились, и он заговорил измененным, словно севшим голосом:

— Я должен повиниться во множестве совершенных мною грехов. Я преступал законы Торы с самой юности! Помню, как юнцом регулярно воровал яблоки из соседского сада… Но это самое легкое из моих прегрешений! Если…

Тут старший брат пришел в сознание, открыл глаза, недоумевающим взором обвел присутствующих и в полном изнеможении опустился на стул. Отец поскорее передал слово второму сыну. Тот начал говорить, Йехиель снова поднялся с места и провел рукой перед лицом брата. Он поперхнулся, веки его опустились, а голос, которым заговорил второй сын, словно шел из самой груди.

— Когда ко мне в контору приходит покупатель, я веду себя с ним так, словно товар уже лежит на моем складе и продаю ему со скидкой, при условии, что он заплатит немедленно и золотом. Потом прошу его обождать пару часов якобы для того, чтобы подготовить купленный им товар, а сам бегу в другую контору, где есть то, что хотел покупатель, оформляю там сделку на его деньги и привожу к себе на склад. Все считают меня солидным купцом с хорошим оборотом капитала и поэтому охотно ведут со мной дела. А на самом деле у меня еле хватает на жизнь, склад я держу только для вида, внутри ящиков, которыми он загроможден, — пустота. Тора запрещает торговать таким способом, и я каждый раз нарушаю законы, продавая то, чего нет Это запрещение подробно рассматривается в Вавилонском Талмуде, трактат «Бава кама», лист 63, с. 2. «Бава кама» (буквально: «Первые ворота») — первый том из трех трактатов Талмуда, рассматривающих имущественные отношения между людьми. . Но что поделать, по‑другому я не умею зарабатывать …

Тут он пришел в себя, с удивлением огляделся и обессиленно рухнул на стул.

Пришла очередь третьего брата, и сразу вслед за тем, как Йехиель провел рукой перед его лицом, слушателям пришлось подивиться его признанию.

— В моем местечке я считаюсь большим знатоком Торы, поэтому мне удалось убедить главу общины, что все магиды — бродячие проповедники — перед тем, как выступить в синагоге, должны пройти проверку у меня. Я всех выслушиваю, прогоняю из местечка лучших, а возможность выступить даю посредственным. Память у меня прекрасная, поэтому проповедь хорошего магида я запоминаю, записываю на бумагу и спустя месяц или два произношу от своего имени. Меня считают одним из лучших проповедников всего края, но никто даже не догадывается о том, что на самом деле я вор.

Когда третий сын опустился на стул и пристыженно замолк, отец потребовал от Йехиеля объяснений. И тогда он рассказал о Бааль‑Шем‑Тове, о новом пути служения, о чудесах, валяющихся под ногами учителя, словно придорожные камешки, о праведности и чистоте. Почитаемые знатоки и досточтимые раввины слушали его в изумлении. Наверное, у многих нашлись бы возражения, но после урока, преподанного Йехиелем, к его словам относились с большим уважением. Приунывший было отец вновь с гордостью поднял голову, и только братья сидели понурившись, переживая случившееся.

Через неделю Йехиель засобирался домой. Уже наступил элуль, месяц раскаяния, до Рош а‑Шана оставалось три недели. Путь был неблизкий — сначала на корабле до Данцига, потом на подводе до Меджибожа. Он понимал, что где‑то в пути произойдет неожиданное, но не мог даже предположить, что оно случится немедленно.

Как только вышли из порта, ветер начал крепчать. Начинающее штормить море слало в спину кораблю длинные волны. На парусах взяли рифы, но судно все равно неслось стрелой. Волны швыряли его из стороны в сторону, сбивая с курса. На палубу летели брызги и пена, ветер ревел все сильнее и сильнее. Йехиель, хватаясь за поручни, отправился к капитану. Тот с невозмутимым видом стоял на полуюте с рупором в руках.

— Это волнение — игрушка для нашего корабля, — пояснил он неопытному пассажиру. — Наберитесь терпения, до вечера погода не успокоится. Идите к себе в каюту, там безопаснее всего.

Стихия не успокаивалась долгие дни. Корабль несло по морским просторам, точно щепку, попытки команды придерживаться хоть какого‑нибудь курса успехом не увенчались. Эти дни Йехиель провел в своей каюте. Зрелище, открывающееся с палубы, было ужасным, корабль безостановочно мотало, то задирая вверх, то бросая вниз, к бешено пенящейся воде.

Крепко держась за прикрепленный к полу стол, Йехиель повторял наизусть тексты из Талмуда и Мишны. Он не боялся, ведь учитель благословил его вернуться с миром, значит, по‑другому и быть не может и эта буря послана Всевышним ради возложенной на него задачи. От постоянной качки немилосердно мутило, но Дайчл старался принимать посланные ему страдания с любовью.

Наконец море успокоилось. Выйдя на палубу, Йехиель увидел, что корабль подходит к гористому побережью, покрытому лесом. Его опоясывала пенная полоса прибоя, море с шумом разбивалось о прибрежные скалы. Но вот открылся неширокий проход, капитан направил в него судно, и вскоре оно заскользило по тихой зеркальной воде залива. В воде отражались зеленые кроны сосен, которыми поросли нависающие высокие берега. В конце залива был виден город. Корабль подошел к берегу и пришвартовался у одной из пристаней.

— Стоянка будет долгой, — пояснил капитан. — Шторм нас изрядно потрепал, необходим серьезный ремонт. Простоим не меньше недели.

Йехиель понял, что Рош а‑Шана ему придется провести в этом городе. Он сошел на берег и принялся разыскивать евреев, однако местные жители даже не слышали о существовании такого народа. Тогда Йехиель отыскал дом недалеко от моря, который сдавали внаем, снял комнату, перенес в нее свой нехитрый скарб и стал готовиться к наступлению праздника. Близость к морю была ему нужна для омовения, ведь море — одна огромная микве — а в праздник Йехиель привык окунаться чаще обычного.

После полудня, в преддверии Рош а‑Шана, он окунулся в море, затем вернулся домой и принялся за нелегкий труд молитвы. Завершив послеполуденную, Йехиель обнаружил, что уже подступает время праздничной, и после небольшого перерыва взялся за нее. Молился он, как было принято у Бааль‑Шем‑Това и его учеников: с плачем и возгласами, срывающимися на крик, рвущимися из самого сердца. Прохожие в изумлении останавливались, и вскоре перед домом собралась небольшая толпа. Местные жители никогда не слышали, чтобы человек наедине с самим собой кричал и плакал так горько и безудержно.

— Несомненно, это сумасшедший, — констатировали одни.

— Нужно немедленно вызвать врача, — предлагали другие.

— Какого еще врача, — возмущались третьи, — стражников нужно звать! Кто знает, что способен натворить человек, который в состоянии так исступленно рыдать без всякой видимой причины?

Закончив молиться, Дайчл устроил праздничную трапезу из сухарей, сказал сам себе небольшую проповедь, посвященную Рош а‑Шана, и отправился спать.

Встал он рано, еще до восхода солнца, и сразу пошел к морю совершить омовение. Воздух наполнял удивительный аромат утренней свежести, радостно кричали чайки, приветствуя новый день, мир, созданный Всевышним, был добрым и прекрасным. Когда, окунувшись, Дайчл выходил из воды, над горизонтом появился край багрового солнца, фиолетовые облака сразу порозовели, а гладкая поверхность залива засияла миллионами бриллиантов. От благодарности Богу, приведшему его в это удивительное место, давшему дожить до столь чудесного утра, познакомившему с Бааль‑Шем‑Товом, сделавшему его евреем, владеющим бесценным сокровищем Торы, из глаз Йехиеля покатились слезы.

Он вернулся в дом, облачился в талес и, словно солдат в атаку, ринулся всей душой, всеми помыслами и всем своим естеством в праздничную молитву. Он кричал и не слышал собственного крика, плакал, не замечая слез, пел, не разбирая мелодии. Возле дома, как и накануне вечером, снова собралась небольшая толпа. Местные дивились столь необычным звукам и пытались разгадать, что происходит внутри комнаты.

Случилось так, что мимо проезжал верхом правитель. Каждое утро он садился на лошадь и пару часов катался вдоль моря и по городу. Окружающим он объяснял это заботой о здоровье, правитель уже входил в лета, и поддерживать хорошую форму стоило ему немалых усилий. А что лучше всего укрепляет тело и освежает душу, чем утренняя верховая прогулка?

На самом же деле, объезжая каждое утро столицу, правитель внимательно следил за всеми переменами, читал афиши, разглядывал надписи на стенах, прислушивался к разговорам уличных торговцев, принимал жалобы от особенно настырных жителей.

Когда он был ребенком, его отца, предыдущего правителя, пыталась свергнуть шайка смутьянов. Повстанцы обложили дворец, их рожи с оскаленными от ярости зубами маячили в окнах, и только благодаря вовремя подошедшему подкреплению защитники дворца остались в живых. Пережитый в детстве ужас всю жизнь преследовал правителя, дрожащее лицо матери, уводившей его с сестрой в дальнюю комнату, навсегда застыло перед его мысленным взором. Правитель был мудрым и добрым человеком, и против него никто не собирался восставать, но детские страхи сильнее логики, и он повсюду искал зародыши новой смуты.

Увидев толпу, без всякой причины собравшуюся на берегу моря, правитель сразу заподозрил неладное и немедленно направил лошадь к месту происшествия.

— Что тут творится? — спросил он.

— Какой‑то сумасшедший приехал из‑за моря, поселился в этом доме и со вчерашнего дня воет и плачет точно дикий зверь!

В это время из открытого окна комнаты, где молился Йехиель, раздались тревожные звуки рога. Кто‑то трубил призывно и настойчиво, словно напоминая о невыполненном долге, приглашая в неведомую даль, обещая и укоряя одновременно. Тридцать раз протрубил рог, и все это время толпа стояла, словно зачарованная.

Звуки шофара мягко коснулись сердца правителя. Он был хорошо образован, любил читать и слышал о евреях.

— Это не сумасшедший, — объяснил он своим подданным. — Скорее всего, мы слышим исполнение какого‑то религиозного обряда. Не делайте незнакомцу ничего дурного, он не опасен.

Закончив трубить в шофар, Дайчл приступил к молитве Мусаф Дополнительное жертвоприношение в Иерусалимском храме, приносимое по субботам и праздникам. После разрушения Храма, когда жертвоприношения стали невозможны, их заменили молитвы. . Он вел ее так, как это делал Бааль‑Шем‑Тов, с теми же напевами, восклицаниями и страстью. Правитель за окном не мог двинуться с места. Его разум искал среди обширных знаний, накопленных им за долгие годы жизни, что‑то похожее и не находил, молитва заморского гостя, а это была, несомненно, молитва, стояла наособицу.

Когда голос смолк, он послал за незнакомцем. Тот немедленно явился, с бледным, вытянутым лицом, изнуренный многочасовым молением.

— Я рад видеть тебя на моей земле, — приветствовал его правитель. — Расскажи мне, кто ты, откуда приплыл и что намереваешься у нас делать?

— Меня зовут Йехиель Ашкенази, я еврей из Германии. Сюда нас занес шторм, и, как только отремонтируют корабль, мы продолжим плавание.

— Еврей! — в задумчивости произнес правитель. — Так я и думал. Первый раз в своей жизни вижу еврея. Не согласишься ли ты пройти со мной во дворец? Я бы хотел узнать больше о народе, к которому ты принадлежишь.

— Прошу прощения, — слегка склонил голову Дайчл, — но у нас большой праздник. Сегодня и завтра Всевышний судит весь мир и определяет каждому человеку срок жизни и достаток. Праздник завершится завтра вечером, и тогда я с удовольствием воспользуюсь вашим приглашением.

— Разумеется, разумеется! — вскричал правитель. — Продолжай свое служение, надеюсь, что оно принесет благо и моим владениям. А завтра я жду тебя во дворце.

Сразу после завершения праздника Дайчл отправился во дворец правителя. Грозная стража пропустила его без проверки, видимо, ее предупредили о необычном госте. Правитель принял гостя в своем рабочем кабинете.

— Вы любите читать? — спросил Дайчл, оглядывая огромные шкафы, набитые книгами.

— Да, это мое главное развлечение. И не только развлечение. Вчерашним вечером и сегодня я отыскал в книгах множество сведений о твоем народе. Вместе со звуками рога и вдохновенной молитвой, которые я слышал, они произвели на меня сильное впечатление. Вы народ Книги, а чтение — это как раз то, что я никак не могу привить своим подданным. Поэтому хочу сразу взять быка за рога и предложить следующее: не согласишься ли ты привезти сюда человек триста твоих соплеменников? Насколько мне стало известно, — правитель похлопал рукой по высокой стопке томов, лежащих на его столе, — вы умелые торговцы и ремесленники. Я создам для евреев такие условия, что они заживут безбедно, а заодно помогут моим подданным стать более грамотными, что поспособствует процветанию ремесел и торговли.

Дайчл задумался, а затем заговорил, глядя прямо в глаз правителю:

— К сожалению, ваше замечательное предложение вряд ли осуществимо. Во‑первых, я не вхожу в число вершителей судеб моего народа и поэтому не могу приказать кому‑либо бросить обжитое место и перебраться в неизведанный край.

Во‑вторых, и в главных, если бы Всевышнему было угодно поселить на вашей земле евреев, они бы приплыли сюда сами, по своей воле. А если бы не захотели, их привезли бы сюда в кандалах, чтобы исполнить Высшее желание. Ведь мы народ Бога и полностью в Его руках. Однако до меня ни один еврей не добрался сюда ни первым, ни вторым способом, а значит, Всевышний не хочет нашего присутствия на этой земле.

Правитель не скрывал своего огорчения, но доводы, приведенные гостем, показались ему здравыми и достойными уважения. Он почти до утра расспрашивал Дайчла про обычаи евреев, их историю, традиции и культуру, в конце беседы предложил:

— Ну, хорошо, триста человек ты не можешь привезти. Но за себя самого ты ведь в состоянии отвечать! Оставайся со мной, я сделаю тебя своим приближенным советником, подарю дом, много денег, женю на молодой красавице.

— Я оставил за морем жену и троих детей, — ответил Дайчл, — они уже глаза проглядели, дожидаясь мужа и отца. Женское горе и детские слезы плохой фундамент для нового здания.

— Ты и здесь прав, — вздохнул правитель и отпустил гостя с миром.

Спустя несколько дней корабль покинул гавань. Плавание прошло без малейшей задержки, море было гладким, точно зеркало, а попутный ветер не стихал ни на минуту.

Вернувшись в Меджибож, Дайчл первым делом поспешил домой, увидеть жену и детей, а затем направился к Бааль‑Шем‑Тову. Тот встретил его с большим радушием.

— Знай же, — сказал он ученику, — на той земле было много искр святости, томившихся в безысходности нашего мира. Чтобы вернуть их к источнику, требовалось присутствие, по меньшей мере, трех сотен евреев. И они бы туда попали, даже против своей воли, в цепях и оковах. Своей страстной молитвой в Рош а‑Шоне, ты поднял эти искры, они вернулись на Небо, и теперь до самого прихода Машиаха там не поселится ни один еврей.

Сборник рассказов «Голос в тишине» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле, России и других странах