Мои годы у Ребе, 1991‑й и последующие, были для Хабада временем очень необычным. Воздух был наполнен экстазом. Много выступлений Ребе, песен и танцев. Много электричества.

Первый раз я увидел его летом 1991 года, 11 сивана, в пятницу пополудни.

Ребе вышел из своего кабинета и направился в небольшой зал напротив — маленькую синагогу. В тот год за Ребе хвостиком ходили трое мальчиков — они недавно потеряли отца, и Ребе оказывал им необычайные знаки внимания.

Так вот, Ребе вышел из кабинета, взмахнул рукой, и все присутствующие запели хасидский марш. Войдя в синагогу, Ребе начал молиться у своего стендера. Мальчики стояли рядом. А самый маленький устроился на полу и… уснул.

Закончив молитву, Ребе закрыл молитвенник и начал было движение рукой вверх — знак начинать петь. Но тут посмотрел вниз и увидел спящего малыша. Тогда, вместо взмаха, Ребе поднес палец к губам: тссс — и в полной тишине вышел из зала.

Потом было много чего. Мне повезло, я видел его каждый день, часто по много часов. Были речи, молитвы, танцы. Но мой Ребе — прежде всего в ту первую пятницу, когда все «электричество», весь экстаз отменяются, если могут напугать одного‑единственного малыша.

Часов в пять летним утром 1994 года, 3 тамуза, меня разбудил телефонный звонок. Это был раввин Лазар. Он тихо сказал одно лишь слово. «Всё». И я сразу понял, о чем он.

Деталей того самого длинного дня в моей жизни я не помню. Откуда у меня была виза? Деньги на билет? Какие‑то вспышки вместо памяти. В самолете сломались туалеты, и борт должны были посадить во Франции. Кунин каким‑то путем убедил их этого не делать… Показывают кино, а я не могу понять: какое может быть кино, когда такая тьма в мире? В аэропорту нас ждут микроавтобусы. К «770» не подойти. Вертолеты над головой. Был ли я в микве?.. Все 30 лет я пытаюсь это вспомнить… Открываются двери «770», и оттуда выносят стендер. Сколько раз я видел его… Зачем его выносят? Почему на нем лежит сюртук? И… молния в голове. Неужели? Толпа бросила меня навстречу сюртуку, и я до него дотронулся.

Далее вниз по Истерн‑Парквей. Кто эти танцующие безумцы? Что выкрикивают какие‑то афроамериканцы? Мимо несутся машины, переполненные людьми. А я иду, иду, иду. Как я пришел туда пешком? Как оказался внутри и бросил горсть земли?

В этот миг меня увидел Эли Йона, фотограф двора. Почему, увидев мое лицо, он разрыдался? Что на нем прочитал?

Дальше опять «770», многочасовое сидение на полу. И… бежать, бежать отсюда немедленно! Следующим же утром, за любые деньги. Зачем? Почему? Не знаю, но я улетел первым же рейсом через Париж. «Всё». Дальше началась другая жизнь.