Мы продолжаем знакомить читателей с фрагментами подкаста «Кумкум. Плейлист» о десяти песнях, которые сформировали Израиль, созданного культурным центром «Бейт Ави Хай» в Иерусалиме.

И сегодня очень важный день, потому что наш мини‑сериал об истории израильской популярной музыки — и одновременно мой первый проект на Земле обетованной — подходит к концу.

В десяти выпусках я постарался передать то, с какой стороны для меня открылась музыка Израиля, что я успел о ней узнать и понять. Повторю то, с чего начинал: эти десять песен — ни в коей мере не исчерпывающий список. Можно было выбрать еще десятку, и еще, и еще. Как тут принято говорить по иному поводу: «Ад меа ве‑эсрим!» («До ста двадцати!»). Но мне кажется, что некоторые силовые линии и узловые точки израильской поп‑сцены все‑таки удалось нащупать. Для меня эта история стала отправной точкой в исследовании культурного контекста Страны Израиля — надеюсь, для вас тоже.

Подкаст устроен так, что в последнем эпизоде я должен говорить о 2020‑х. И это самая сложная часть, ведь в отличие от предыдущих десятилетий 2020‑е — продолжающаяся история. Мы проживаем их прямо сейчас, и нет ни критического консенсуса вокруг того, какая музыка сегодня главная, ни представления о том, что именно из материала, издающегося сегодня, останется в истории.

Пораскинув мозгами, я понял, что у меня есть только одна бесспорная и легитимная возможность обосновать выбор песни для финального выпуска. Это личный опыт. За год в Иерусалиме я побывал на нескольких ярких концертах, и между двумя из них обнаружилось неожиданное пересечение. Сначала, поздней осенью 2022‑го, я оказался в клубе Yellow Submarine на выступлении саксофониста Даниэля Замира и его джазового ансамбля.

Имя его было мне знакомо еще по старой жизни — Замир долгое время жил в Америке, сотрудничал с Джоном Зорном и участвовал в деятельности так называемой нью‑йоркской даунтаун‑сцены. Сегодня он сочетает авангардный джаз с традиционной еврейской религиозной музыкой, порой вставляя в композиции отрывки из священных текстов: одна из мелодий, которые вместе с музыкантом исполнял весь зал, запомнилась мне особенно. И каково же было мое удивление, когда я вновь услышал ее в другом контексте: придя весной 2023 года в «Бейт Ави Хай» на беседу Йоава Кутнера, помогавшего мне в производстве этого подкаста, с восходящей звездой израильской кроссовер‑сцены — певцом и пианистом Шломи Шабаном. Их разговор сопровождался живым исполнением нескольких композиций. Последней в программе прозвучала песня «Ханаан». И совсем другой по социальному составу зал вновь во весь голос подпевал той самой мелодии.

Вскоре выяснилось следующее. Эта музыкальная тема известна как «Цама леха нафши» («Жаждет тебя душа моя») и приписывается рабби Шнеуру‑Залману из Ляд, раввину второй половины XVIII — начала XIX века, основавшему влиятельное религиозное движение Хабад. Ее литературный фундамент — псалом 33 (32) из Теилим, Псалмов Давида. По сути это нигун — специфический жанр хасидского распева, в целом не требующий слов: и когда Даниэль Замир, Шломи Шабан и зрители в зале просто ведут мелодию («ла‑ла‑ла‑ла‑ла»), это звучит абсолютно аутентично. К слову, именно Замир подсказал Шабану этот музыкальный источник и гармонизировал его — поэтому между двумя разноплановыми артистами, которых я с разницей в несколько месяцев слушал живьем в Иерусалиме, в самом деле был результативный творческий контакт.

Шабан, в свою очередь, написал на основе нигуна новую композицию и исполнил ее вместе с еще двумя яркими музыкантами. Это рэпер Равид Плотник, он же Nechi Nech, видный представитель нового израильского социально активного хип‑хопа, большой почитатель Кендрика Ламара, и ортодоксальный певец и актер Шули Ранд, которого вы можете знать как сценариста и исполнителя главной роли в популярном фильме «Ушпизин» (2004) — первом созданном в копродукции религиозной еврейской общины и светской израильской киноиндустрии. На нашем сайте можно услышать, как звучит фрагмент основной, текстовой части композиции «Ханаан».

Отчего в песне понадобились целых три голоса? Циники скажут: чтобы привлечь побольше слушателей, включая ортодоксов и фанатов хип‑хопа, и заработать больше денег в стриминговых сервисах. Но есть и соображение творческого характера: тут три главных героя, и мы становимся свидетелями их беседы — даже, можно сказать, спора.

В тексте все трое обозначены лишь буквами: «мем», «йуд» и «каф». Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы, читая стихи, сообразить, о ком здесь идет речь: это Моисей, Иисус Навин и Халев, или, в еврейском прочтении, Моше рабейну, Йеошуа бин Нун и Калев.

А сама песня — аллюзия на историю о двенадцати разведчиках (в некоторых переводах «соглядатаях»), которых Моисей отправил в Ханаан, чтобы они узнали, действительно ли это «земля молока и меда» и удастся ли народу Израиля в ней осесть.

Как известно, именно Иисус Навин и Халев — двое из двенадцати — сразу поверили, что перед ними Земля обетованная и с Б‑жией помощью евреи смогут победить живущие в ней племена. Остальные испугались якобы обитающих в Ханаане исполинов и даже задумались, не вернуться ли им в египетское рабство. За это Г‑сподь приговорил сомневающихся к продлению их странствий по пустыне.

В песне Шломи Шабана, Равида Плотника и Шули Ранда нетерпеливые голоса истинно верующих разведчиков — «вот Ханаан, идемте же и возьмем его!» — слышны очень хорошо. Впрочем, последнее слово остается за Моше рабейну, который (устами Шабана) говорит: даже если ему не удастся войти в Ханаан, это не страшно: истинный Ханаан у каждого в сердце.

Почему мне кажется, что эта композиция по‑настоящему важна для сегодняшней израильской поп‑музыки? По ряду причин. Во‑первых, она представляет собой размышление на «большие темы» — о стране, о народе, об истории, о том долгом пути (дерех арука), который нужно пройти, прежде чем попасть в Землю обетованную и в прямом, и в метафорическом смысле.

И второе: это песня на библейский сюжет, а среди ее исполнителей есть ортодоксальный артист. Мы еще не касались этой проблематики, а между тем она чрезвычайно важна для израильской популярной музыки XXI века. В иврите есть понятие «лахзор битшува» («вернуться к покаянию»): из светского мира перейти в религиозный, заново начать соблюдать ортодоксальные традиции. Те, кто пережил этот процесс, называются баалей тшува. Израильская популярная песня со времен «Ширей Эрец‑Исраэль» была декларативно светской, оставалась она таковой и в эпоху рок‑музыки. Религиозность несколько ярче проявлялась у мизрахи‑артистов: не случайно язык песни «А‑перах бе‑гани» Зоара Аргова, росшего в религиозной семье, по меткому замечанию журналистов, больше напоминал Песнь песней царя Шломо, чем бытовую, повседневную речь. Но в целом вопросы веры оставались на далекой периферии поп‑музыки.

Поэтому, когда популярный киноактер и лучший друг Арика Айнштейна Ури Зоар, представитель блестящей светской ашкеназской культурной элиты, внезапно «вернулся к покаянию» в конце 1970‑х, это стало шоком для его друзей. Но вскоре выяснилось, что он такой не один, строго соблюдающими стали и две родные дочери Айнштейна, вышедшие замуж за сыновей Зоара.

В XXI веке к религии обратились многие поп‑ и рок‑музыканты предшествующих поколений: Эхуд, Меир и Эвиатар Банаи, Ариэль Зильбер, Рути Навон, Этти Анкри. Хорошо знакомая нам группа Teapacks тоже теперь не появляется на сцене в шабат: ортодоксом стал барабанщик Тамир Йемини. Среди героев последнего эпизода нашего плейлиста сразу двое баалей тшува — Даниэль Замир и Шули Ранд.

О чем это говорит? По крайней мере, об одном: в плюралистической картине израильской популярной музыки в последние 20 лет появилась еще одна, новая краска.

Бонус‑треками к последнему выпуску подкаста «Кумкум. Плейлист» прозвучат молитва «Цама леха нафши» в исполнении Даниэля Замира и видного рок‑музыканта Берри Сахарова, а также три песни музыкантов, записавших трек «Ханаан»: дуэт Шломи Шабана с Хавой Альберштейн, легендарной певицей эпохи «Ширей Эрец‑Исраэль», хит «Коль а‑зман а‑зе» Равида Плотника и наконец один из самых ярких фрагментов дебютного альбома Шули Ранда «Некуда това».

https://www.youtube.com/watch?v=EGGfPtSt‑Gs