Вокруг какой израильской песни 2010‑х возник хайп за границей? Как проблема выхода из‑под родительского контроля связана с культурой йеменских евреев в Израиле? Язык этой песни — арабский. Почему тогда песня считается еврейской?

Продолжаем знакомить читателей с фрагментами подкаста «Кумкум. Плейлист» о десяти песнях, которые сформировали Израиль, созданного культурным центром «Бейт Ави Хай» в Иерусалиме.

Наш краткий путеводитель по израильской музыке для чайников (вроде меня) потихоньку движется к завершению. Но две серии еще впереди и, забегая вперед, могу сказать: трудно выбрать более разные песни, чем та, которая прозвучит сейчас, в выпуске о 2010‑х годах, и та, которая в следующем эпизоде озвучит день сегодняшний. Возможно, дело тут во мне — в моей постоянной страсти к новым впечатлениям. А может быть, дело в том самом присущем израильской музыке плюрализме. Страна вроде бы маленькая, но людей в ней живет много, и все они очень разные, а значит, и звуки им тоже нужны пестрые, неоднородные, неодинаковые.

Итак, поговорим о песне, которая громко прозвучала далеко не только в Израиле. Хотя это не вполне привычная ситуация для здешних артистов: да, была Офра Хаза, были разнообразные победители «Евровидения», но в общем и целом израильская популярная музыка все‑таки ориентирована на местный рынок, хайп за границей вокруг нее возникает весьма нерегулярно. Однако в середине второго десятилетия XXI века именно это и произошло. Причем объектами хайпа стали не признанные звезды, а новички, дебютанты. Речь идет о девичьем трио A‑WA и его песне Habib Galbi.

Честное слово, я ни о чем таком не думал, когда планировал этот подкаст, но мне нравится то, какие внутренние закономерности в нем оформились по ходу дела. Например, строго раз в три эпизода мы говорим о творчестве восточных евреев: Джо Амар стал для нас саундтреком 1950‑х годов, Зоар Аргов — 1980‑х, а группа A‑WA отвечает за 2010‑е.

Думаю, даже по короткому отрывку будет слышно, что это тоже ориенталистская штука — хоть и не вполне похожая на музыку мизрахит, о которой мы говорили раньше.

И действительно, A‑WA — это три сестры йеменского происхождения из поселка Шахарут в пустыне на юге Израиля. Они даже поют не на иврите, а на йеменском диалекте арабского — и это единственная песня в нашем «сериале», в которой нет ни одного ивритского слова. Впрочем, это обстоятельство не помешало ей подняться на верхнюю строчку израильского музыкального чарта и таким образом совершить маленькую революцию: до 2015 года композиции на арабском языке на вершине хит‑парада не появлялись.

Habib Galbi позволяет затронуть сразу несколько интересных тем: культурных и политических, музыкальных и исторических.

Например, коротко сказать об особом статусе, которым обладали в Израиле йеменские евреи. С одной стороны, в географическом смысле они тоже были мизрахи — как иракские или марокканские. С другой, считалось, что именно йеменские евреи, жившие в близком к Земле обетованной регионе на протяжении двух тысячелетий, в наиболее аутентичном виде сохранили традиции народа Израиля. В израильской популярной музыке и задолго до взлета мизрахи‑культуры уже были звезды йеменского происхождения — такие, как Браха Цфира или Шошана Дамари.

Песня Habib Galbi также наводит на мысли об электронной музыке как о новом пространстве, в котором израильские артисты могут сказать свое веское слово.

Не удивлюсь, если из всего многообразия израильской музыки кто‑то имеет представление только о тех артистах, которые работают в электронно‑танцевальных стилях: таких, например, как группа Infected Mushroom, не раз выступавшая и в России. Это вполне логично: электронная музыка основана на максимально глобалистском, свободно конвертируемом звуке — ее намного проще импортировать, чем песни Арика Айнштейна. Но во внутриизраильском культурном дискурсе, насколько я мог убедиться в беседе с Йоавом Кутнером, цветущая местная транссцена XXI века — не более чем сноска на полях. Ей не хватает «самостийности», с позволения сказать, «израильскости». И даже группа Balkan Beat Box — израильский ансамбль с нью‑йоркской пропиской, апологеты так называемого турбофолка, успешно сочетавшие клезмер и цыганский саунд с хип‑хопом и электроникой, тоже слишком интернациональна. А вот когда навыки продюсеров‑электронщиков оказываются поставлены на службу автохтонной местной музыке, это повод навострить уши.

Так и случилось с песней группы A‑WA, модный продакшн которой сделан как раз Томером Йосефом из Balkan Beat Box.

Говоря о Habib Galbi, невозможно не поразмышлять и о несколько неопределенном, пограничном статусе арабского языка, на котором говорит примерно каждый пятый израильтянин. С 2016 года в израильском парламенте ежегодно проводится День арабского с многочисленными дискуссиями на тему межъязыковой коммуникации в стране. Впоследствии для использования в кнессете подготовили и первый арабо‑ивритский словарь профессиональных законодательных терминов. С другой стороны, в 2018‑м тот же самый парламент «деклассировал» арабский, лишив его статуса одного из государственных языков Израиля (таковым остался лишь иврит, у арабского теперь особый статус, что бы это ни значило). Словом, все это непростая история, и попадание песни A‑WA на верхушку хит‑парада может быть помещено в ее контекст.

Но что же сама песня Habib Galbi, какой месседж она несет? Очень и очень любопытный. В основе композиции — как и в других треках A‑WA — аутентичный образец йеменского фольклора: плач женщины по покинувшему ее возлюбленному, «отраде сердца ее и глаз ее». Это фрагмент богатой устной музыкальной традиции йеменских евреев — песен, передававшихся из поколения в поколения, от матери к дочери.

«В Йемене мужчины и женщины жили отдельной духовной и культурной жизнью, — говорит Таир Хаим, старшая из трех сестер, входящих в группу A‑WA (между прочим, дипломированный бакалавр в области музыкальной этнографии), в интервью журналу Rolling Stone. — Пока мужчины ходили в синагогу и пели там религиозные песни, женщины оставались дома и более тесно взаимодействовали с арабским сообществом. Им не разрешалось участвовать в мужских церемониях, поэтому им пришлось придумать свой собственный фольклор, в том числе музыкальный».

Большинство образцов этого фольклора имело строфическую форму — с ровной и потенциально бесконечной последовательностью куплетов, к которым каждая исполнительница могла импровизированно добавить свои собственные (или, наоборот, убрать какие‑либо из имеющихся).

Стремясь осовременить старинный источник, A‑WA не только обратились к глобалистскому электронному саунду, но и структурировали трек по‑новому, разделив его на куплеты и припевы. Впрочем, их главное отступление от традиции явлено нам не в аудио‑, а видеоварианте песни Habib Galbi (ее впечатляющий клип завирусился в интернете даже без связи со звуковой дорожкой).

Если текст написан от лица безутешной женщины, горюющей о разлуке с любимым, то в клипе участницы группы A‑WA никоим образом не безутешны: наоборот, они принимаются деловито решать возникшую проблему — сбегают из‑под отцовского присмотра, садятся в джип и, поднимая клубы пыли и песка, едут через пустыню на поиски своих мужчин. А мужчины эти показаны безвольными болванчиками в одинаковых спортивных костюмах: они круглые сутки пляшут в гостиной родительского дома под строгим взором пожилой мамы, удобно расположившейся в кресле‑качалке. В конечном счете сестры добираются до места назначения, вступают в веселый брачный танец со своими избранниками, и даже мама теперь довольна происходящим: на ее лице проступает улыбка, она притопывает и прихлопывает в такт.

То есть традиционные гендерные роли оказываются инвертированы: трек Habib Galbi — манифест не только новой израильской электронной поп‑музыки, не только йеменского и в целом восточного еврейства, но и феминизма, а также коллективного активизма: обязательных спутников прогрессивного культурного дискурса 2010‑х. В этом контексте даже естественно, что он стал хитом и в Израиле, и за его пределами.

На сайте проекта «Кумкум. Плейлист» можно послушать как оригинальную версию композиции, так и ее живое исполнение в акустике — без синтезаторов и драм‑машин: оказывается, песня Habib Galbi может звучать и так.