Массовые убийства евреев в Украине
Материал любезно предоставлен Tablet
1 июля 1941 года, на следующий день после того, как глава украинских националистов Ярослав Стецко провозгласил образование Украинского государства, Организация украинских националистов (ОУН) расклеила по всему Львову плакаты с лозунгом — белые буквы на красном фоне — Николая Михновского: «Украина для украинцев». В тот же день во Львове и других городах Галиции и Волыни появился плакат с воззванием к украинцам: «Люди! Знайте! Ваши враги — московиты, поляки, венгры, евреи! Уничтожайте их!» Эти плакаты недвусмысленно намекали на участь, которая ожидает неукраинцев во Львове. А единственными неукраинцами, над кем в условиях нацистской оккупации можно было измываться безнаказанно, оказались евреи.
Вскоре выяснилось, что НКВД в последние дни советской власти во Львове уничтожил сотни заключенных, и ярость горожан разгорелась куда сильнее, чем от любых плакатов нового националистического государства. Людьми владели гнев, ненависть, скорбь. Некоторые отправились в тюрьмы — искать родных, пропавших без вести. Как известно, Роман Шухевич нашел в тюрьме НКВД на улице Лонцкого тело своего брата Юрия — в массовом захоронении, среди трупов других узников. Тела эксгумировали, разложили во дворах, чтобы люди могли найти и опознать своих близких. Районы близ тюрем окутала нестерпимая вонь разлагающейся плоти. На фотографиях той поры люди закрывают платками нос и рот, чтобы хоть немного приглушить тошнотворный запах. 1 июля 1941 года отдельные инциденты антиеврейского насилия вылились в Львовский погром.
У слова «погром» целый ряд значений. Термин возник в начале 1880‑х годов со вспышками антиеврейского насилия в украинских городах в составе Российской империи. Во время этих погромов грабили еврейские лавки, людей избивали, насиловали, иногда даже убивали. То же самое происходило и во время погромов 1903–1906 годов на этих территориях. А вот во время Гражданской войны погромы в Украине устраивали в основном солдаты, и эти погромы были отмечены массовыми убийствами. Во время погромов, за которыми стояли нацисты — как в марте 1938‑го, после оккупации Вены, и по всему рейху в ноябре того же года (ноябрьский погром часто называют Хрустальной ночью), — главным образом уничтожали еврейскую собственность, издевались над евреями, избивали их, хотя случались и убийства.
Львовский погром 1941 года сочетал в себе массу признаков предыдущих погромов: солдаты расстреливали невинных жертв, толпа горожан избивала, насиловала, измывалась над евреями, грабила их квартиры, но не магазины и прочие предприятия (если, конечно, по‑прежнему можно считать еврейскими магазины и предприятия, национализированные советской властью).
Основные события разворачивались в трех львовских тюрьмах, где эксгумировали трупы жертв НКВД, хотя вспышки антиеврейского насилия отмечались и в других районах города, в частности на Рынке, центральной городской площади, а также возле Оперного театра и греко‑католических митрополичьих палат на Святоюрской горе. Две из трех львовских тюрем, а именно Бригидки и Замарстыновская, находились рядом с кварталами, где обитали преимущественно евреи. Многочисленные воспоминания евреев, уцелевших во время погрома, свидетельствуют: члены Украинской народной милиции вламывались в дома по соседству с тюрьмами, хватали евреев (как мужчин, так и женщин) и волокли в тюрьмы. Третья тюрьма, на Лонцкого (ныне там музей), находилась ближе к центру города, за пределами еврейских кварталов. В эту тюрьму евреев сгоняли как милиционеры, так и их добровольные пособники из числа горожан. Евреев вели с поднятыми руками, некоторые ползли на четвереньках.
С чего же начался погром? Он стал следствием общей политики вермахта использовать принудительный труд евреев для расчистки завалов и ремонта зданий, пострадавших во время боевых действий. Немецкие солдаты заставляли евреев восстанавливать дома, поврежденные во время бомбежек. Зачастую принудительный труд влек за собой ущерб для здоровья, а порой и приводил к смерти. 30 июня 1941 года Чеславу Будинскую с сестрой и соседкой отправили расчищать завалы — последствия боев на улицах города. Во время работ девушек толкали и били. Мужчин тоже направили разбирать завалы, а вечером, по воспоминаниям Будинской, утопили.
Вошедшие во Львов немцы обнаружили в тюрьмах сотни трупов, сваленных в кучи или похороненных наскоро в общих могилах. Тела нужно было эксгумировать, и неудивительно, что именно евреев немцы заставили заниматься этим делом — трудным и неприятным, поскольку разлагавшиеся трупы источали нестерпимую вонь. За пределами Львова эксгумировать трупы в местах массового обнаружения жертв НКВД тоже приходилось евреям. По сути, евреям пришлось расплачиваться за преступления НКВД — преступления, к которым их считали причастными и нацисты, и украинские националисты, уверенные в том, что именно евреи с выгодой для себя претворяли в жизнь идеи большевизма. Более того, украинское общественное мнение склонили к вере в непосредственную причастность евреев к массовым убийствам и изощренным издевательствам, следы которых обнаруживали многие разлагавшиеся трупы.
Но чтобы принудить евреев к труду, немцам нужно было решить непростую задачу: найти евреев и согнать на работы. По справедливому замечанию Дитера Поля, «не следует недооценивать практические трудности, с которыми сталкивались эсэсовцы в городах Западной Украины. Они не знали ни населения, ни местности и, конечно же, языка. Следовательно, целиком и полностью зависели от переводчиков, администрации и милиции, возникшей в июне 1941 года».
Во Львове облавы на евреев устраивала именно Украинская народная милиция, она же активно участвовала в погромах. На снимке той поры милиционер в униформе тащит за волосы полураздетую женщину в ворота тюрьмы на Замарстыновской улице. Сохранились кадры, на которых милиционер в нарукавной повязке избивает дубинкой еврея в одной из львовских тюрем. До нас дошли многочисленные свидетельства уцелевших арестантов о зверствах милиционеров. Они схватили намного больше евреев, чем нужно было для эксгумации трупов. Женщин ловили главным образом для того, чтобы поглумиться. Те из мужчин, кому не нашлось работы, испуганно жались друг к другу во дворах тюрем, надеясь избежать пущих издевательств.
Милиция, бесспорно, сыграла важную роль в погроме 1 июля, но в издевательствах над евреями в тот день участвовали и другие подразделения ОУН, в том числе вооруженное формирование под командованием Шухевича — батальон «Нахтигаль», один из двух батальонов «дружины украинских националистов» (современники называли его и «дружиной Бандеры»).
Кампания 1959–1960 годов, направленная на свержение правительства Конрада Аденауэра в ФРГ, — ее проводили правительства ГДР и СССР, — отчасти исказила роль «Нахтигаля» в погроме. Теодор Оберлендер, при Аденауэре — министр по делам беженцев, переселенцев и пострадавших от войны, в 1941 году был политическим руководителем батальона «Нахтигаль». ГДР и СССР попытались представить случившееся таким образом, будто в погроме участвовал исключительно «Нахтигаль». В доказательство привели массу фальшивых заявлений очевидцев — свидетельства неубедительные, однако Оберлендеру все же пришлось подать в отставку. В феврале 2008 года СБУ (Служба безопасности Украины) опубликовала доказательства того, что КГБ сфальсифицировал показания против Оберлендера. Эти доказательства не оставляют сомнений: обвинения против «Нахтигаля» были ложными.
Однако до нас дошли кое‑какие свидетельства жертв погрома — то есть документы, написанные до кампании против Оберлендера, до фальсификации улик, — и эти свидетельства указывают на то, что некоторые солдаты «Нахтигаля» принимали участие в тюремных зверствах. Немецкий историк Кай Штруве, работая в германских архивах, установил, что во всех трех львовских тюрьмах, где произошли массовые погромы, подразделения «Нахтигаля» несли караульную службу как минимум до вечера 1 июля. Штруве заключил, что бойцы «Нахтигаля» принимали участие в погромах, но «причастны лишь к незначительной части актов насилия».
Автобиографический документ, который в 1946 году подготовил для службы безопасности ОУН бывший боец «Нахтигаля» с позывным «Хмара» , чуть подробнее рассказывает о причастности батальона к убийствам евреев. По замечанию историка Ивана Патриляка, «важность этого документа заключается в том, что он не предназначался для публикации и автор пишет о событиях своей жизни именно так, как они, без сомнения, и разворачивались». Вот как Хмара описывает переход «Нахтигаля» из Львова в Винницу:
Во время перехода мы своими глазами видели жертв еврейско‑большевистского террора; это зрелище настолько распалило в нас ненависть к евреям, что в двух деревнях мы перестреляли всех евреев, попавшихся на пути. Мне вспоминается такой случай. Во время перехода возле одной деревни нам встретилась целая толпа людей. На наши расспросы они ответили, что евреи угрожали убить их и они боялись спать в собственных домах. В результате мы перестреляли всех встречных евреев.
Установить, кого Хмара имел в виду, говоря о евреях, угрожавших сельчанам, не представляется возможным. Наверное, речь о евреях‑коммунистах, запугивавших сельчан возвращением Красной армии. Но кто бы это ни был, все евреи, попавшие в руки бойцов «Нахтигаля», поплатились жизнью.
Возможно, ОУН куда активнее участвовала в Львовском погроме. Историк Джеффри Бердз опознал в одном из участников погрома некоего Ивана Ковалишина. На двух из множества снимков погрома, сделанных немцами в окрестностях тюрьмы на Замарстыновской (ныне эти фотографии хранятся в лондонской библиотеке Винера), мужчина в фуражке похож на Ковалишина — на снимке из милицейского удостоверения последнего. На обеих фотографиях погромщики — среди них и Ковалишин — издеваются над избитой голой еврейкой. Находка Бердза свидетельствует о том, что вожаками погромщиков выступали отдельные милиционеры — без униформы и нарукавных повязок они выглядели как обычная городская шпана (батяр ). Впрочем, Сергей Рябенко привел два аргумента против этого утверждения. Он усомнился в том, что на снимках погрома и на фотографии из удостоверения — один и тот же человек, отметив, что фотография в удостоверении скверного качества. И еще указал, что, судя по дате в удостоверении, Ковалишин вступил в ряды милиции лишь 21 июля, то есть через три с лишним недели после погрома. Но Штруве установил, что Ковалишин поступил на службу в оперативно‑розыскной отдел милиции — видимо, подразделение службы безопасности ОУН — уже 3 июля.
По моему мнению, на фотографии в милицейском удостоверении и на двух снимках погрома — один и тот же человек, то есть Иван Ковалишин. Быть может, когда‑нибудь усовершенствованная технология распознавания лиц поможет нам однозначно ответить на этот вопрос. И я по‑прежнему думаю, что присутствие Ковалишина в гуще событий было неслучайным: скорее, это доказывает, что часть оперативников ОУН принимала активное участие в погроме. До наших дней дошли всего 10 милицейских удостоверений личности с фотографиями. И то, что один из этих 10 милиционеров принимал участие в погромах 1 июля, — явно лишь верхушка айсберга. Существуют и немецкие документы, подтверждающие, что несколько дней спустя члены ОУН(‑Б) в штатском участвовали в Золочевском погроме.
Еврейское население Львова серьезно пострадало от погрома. Многим мужчинам нанесли раны (в частности, разбили голову), женщины были изнасилованы. Все, кого свозили в тюрьмы, получили увечья. Еврейская община Львова оказалась в опасности. Трудно определить точное число погибших. Во‑первых, потому, что никто их не считал. Во‑вторых, оценки жертв погрома зачастую включают и пострадавших от последующих насильственных действий, продолжавшихся весь июль.
Штруве сдержан в оценке количества жертв: по его мнению, во время погрома погибли самое большее несколько сотен евреев. К большей части убийств причастны члены айнзацгруппы С: они расстреляли в Бригидках около сотни евреев. Остальных забили палками, булыжниками, лопатами и прочими предметами бойцы «Нахтигаля», немецких полицейских батальонов, украинской народной милиции, а также горожане и солдаты вермахта.
Наступившее после погрома затишье оказалось недолгим. Уже 3 июля тысячи мужчин‑евреев согнали на стадион неподалеку от Цитадели, где еще совсем недавно располагалось управление НКВД. И в этот раз аресты главным образом проводила милиция при пособничестве айнзацгруппы С. Одних забрали, потому что они оказались в списках евреев, сотрудничавших с советскими репрессивными органами, но многих хватали наобум, просто потому, что они евреи. На стадионе евреев пытали немцы, гоняли туда‑сюда, заставляли бегать вокруг футбольного поля, избивали палками. Потом солдаты айнзацгруппы вывезли на грузовиках из города большинство задержанных и расстреляли. Всего таким образом казнили около 2 тыс. евреев. Но кое‑кого и отпустили — почему, неизвестно.
Феликс Ландау — 5 июля он также принимал активное участие в убийствах — наткнулся на группу тех, кого отпустили, и описал в дневнике, как они выглядели после измывательств на стадионе:
По улице брели сотни евреев с окровавленными лицами, пробитыми головами, сломанными руками, выбитыми — так, что висели на ниточке — глазами. Все евреи были в крови. Некоторые несли тех, кто был без сознания. Мы пошли к цитадели, там нас встретило зрелище, которое мало кто видел. Вход в цитадель караулили солдаты. В руках у них были дубинки толщиной в руку взрослого мужчины, они били кого ни попадя. Из ворот цитадели валом валили евреи. Те, кто не мог идти, лежали друг на друге, как свиньи, и жутко стонали. Из ворот цитадели бесконечным потоком выходили залитые кровью евреи.
Милиции в этом конкретном примере издевательств и массовых убийств отводилась определенная роль: арестовать евреев. Воспоминания отдельных очевидцев о том, что милиционеры якобы присутствовали на стадионе или у входа, когда евреев отпускали, скорее всего, ошибочны, по предположению Штруве.
Таким образом, к концу первой недели июля ОУН отлично поняла, каких действий требует от нее союз с немцами: милиция должна ловить евреев для последующих измывательств и массовых убийств. В ту пору немцы еще не решили убить вообще всех евреев, но явно стремились убить как можно больше. Как руководство ОУН(‑Б) отреагировало на политику немцев по отношению к евреям? На этот вопрос мы можем ответить с помощью достоверных свидетельств.
Во‑первых, мы располагаем свидетельством главы непризнанного украинского государства, одной из самых влиятельных фигур ОУН, Ярослава Стецко. 9 июля 1941 года немцы арестовали его, отправили из Львова в Берлин, и неделю спустя Стецко написал автобиографию — на немецком и украинском. В ней он изложил свою позицию по еврейскому вопросу вообще и касательно политики немцев по отношению к евреям в частности. Стецко повторил свое давно устоявшееся убеждение, что главный враг Украины — Москва, а не евреи, однако евреи активно помогали Москве держать Украину в рабстве. Поэтому он «поддерживал уничтожение евреев и считал целесообразным перенести на украинскую почву германские методы истребления евреев и всячески препятствовать их ассимиляции». Таким образом, он одобрял применение насилия по отношению к евреям, в котором и участвовали его милиционеры.
Через считанные дни, 18–19 июля, ОУН(‑Б) провела во Львове совещание сотрудников своего отдела пропаганды. Помимо прочего, обсуждали тему национальных меньшинств — в частности, еврейского меньшинства. Первым вопрос евреев поднял Олесь Гай‑Головко, ранее член союза писателей УССР, с 1940 года проживавший во Львове. Стецко назначил Гай‑Головко министром информации и пропаганды Украинского государственного правления. В докладе о положении украинцев на Кубани он отметил: «Тамошние евреи растоптали украинскую культуру».
Далее последовала дискуссия об украинцах, проживающих за пределами Украины — в частности, в Сибири. Некий Гупало заявил: «Было бы хорошо, если бы [немцы] нам отдали регионы, населенные украинцами. Главное, там полно евреев. Особенно в центрах. Нельзя допустить, чтобы они там жили. Их надо гнать оттуда. Надо проводить такую политику, чтобы они сами сбежали. Или, к примеру, определить им какие‑то города — тот же Бердичев [в Житомирской области]».
Степан Ленкавский, тогда начальник отдела пропаганды ОУН(‑Б), попросил Гай‑Головко: «Объясните мне, какие они — евреи». И тот ответил: «Очень наглые и высокомерные. Даже “жидами” их не назови. С ними надо жестко. Их нельзя оставлять в центре. С ними необходимо расправиться».
Затем слово взял Борис Левицкий, бывший редактор журнала «Новое село» (некоторое — впрочем, недолгое — время он редактировал и «Харьковские вести»): «В Германии к евреям применяется “арийский” параграф . Но для нас куда интереснее пример генерал‑губернаторства . Там все евреи помечены. Каждый еврей обязан регистрироваться в религиозной общине. Из одних городов — например, из Кракова — их изгнали, переселили в другие (ту же Варшаву), за стены гетто. У них есть кино, театры, но нет еды. Молодежь, годная к физическому труду, работает. Часть надо уничтожить. Хотя кого‑то уже уничтожили… Некоторые евреи породнились с украинцами: это факт. Многие женаты на украинках. В Германии полно евреев наполовину, на четверть, для нас это неприемлемо. Немец, женившийся на еврейке, становится евреем».
Гай‑Головко добавил: «У нас на еврейках женятся в основном те украинцы, что живут в городах. Еврейки выходят за украинцев ради житейских благ, а когда украинцы разоряются, еврейки с ними разводятся. Евреи, женатые на украинках, жили даже неплохо. Мне очень нравится германский подход».
Гупало отметил, что «у нас масса рабочих‑евреев, некоторые еще до революции приняли христианство, их даже уважают». Ленкавский согласился: «Да, каждый случай надо рассматривать отдельно». Левицкий добавил: «Специалистов немцы используют. В Кракове пять евреев не носят нарукавные повязки, потому что они добрые силы. Я так думаю, германский подход к еврейскому вопросу у нас неприменим. Мы должны рассматривать каждого по отдельности в соответствии с его достоинствами». В завершение дискуссии о евреях Ленкавский заявил: «В отношении евреев мы прибегнем к любым методам, которые ведут к их уничтожению».
Я привел целиком эту дискуссию отдела пропаганды без толкований, как есть. Мне представляется, что из этой дискуссии следуют выводы: ОУН была решительно настроена против евреев — впрочем, некоторых была готова пощадить. Еще она стремилась отделить евреев от прочего населения и большинство из них убить.
Украинской народной милиции предстояло поучаствовать еще в одной массовой антиеврейской акции во Львове — так называемых «днях Петлюры». Акция пришлась на 25–26 июля 1941 года, хотя вспышки насилия начались чуть раньше и продолжались после этого срока. В честь Симона Петлюры эту акцию назвали, кажется, немцы, а именно полиция безопасности .
Петлюра был председателем директории Украинской народной республики, в 1919 году его войска устраивали погромы, их жертвы исчислялись десятками тысяч. Кай Штруве убедительно доказывает, что полиция безопасности готовила «самоочистительную » акцию по образцу тех, к которым месяцем ранее призвал Гейдрих. Штруве связывает акцию с тем, что 21 июля во Львов приехал Гиммлер — возможно, в сопровождении обергруппенфюрера СС Фридриха Еккельна, высшего руководителя СС и полиции, причастного ко многим массовым убийствам.
«Дни Петлюры» отличались от погрома, пришедшегося на начало месяца; толпа в них почти не участвовала. Из украинцев в «петлюровской резне» принимали участие исключительно милиционеры.
Давайте сперва посмотрим, как рассказывали о тех событиях уцелевшие. Янина Хешелес — ей тогда было 10 лет — вспоминает, как отправилась с мамой в гости к дяде. На улице было тихо, но эта тишина оказалась обманчивой. У их подъезда лежал и стонал залитый кровью разутый мужчина. К Янине с матерью неожиданно подошли «два парня с сине‑желтыми нарукавными повязками»: «Пани просим на работы, а ты, малая, иди домой». Янина пошла домой, а ее мать увели драить полы в школе. Мать вернулась домой через час. Следующий день тоже выдался неспокойным. Вечером на пороге показался сосед: он принес 12‑летнего Густека, двоюродного брата Янины, тот был без сознания. Лицо у Густека было сине‑черным, опухшим, рука в крови, все тело в синяках. Придя в себя, Густек рассказал, что украинцы отвели его и других в тюрьму на Лонцкого, там избили, Густеку удалось бежать. Одного из дядей Янины забрали прямо из дома — он проживал на Сташице (ныне улица Томашевского), за пределами еврейского квартала, близ цитадели. Домой он вернулся лишь через несколько дней.
Изак Вейсер писал, что в «дни Петлюры» видел группу мужчин и женщин, их гнали по Пельчинской (ныне улица Витовского) в тюрьму на Лонцкого. Всю субботу (26 июля) в тюрьме 170 гестаповцев избивали евреев. В дальнейшем следы этих несчастных теряются.
Зубного врача Хенрика Балдингера арестовали 25 июля, отвели в тюрьму на Лонцкого. Там его, а также других евреев — мужчин, женщин, детей старше 10 лет — избивали немцы и украинцы. Когда одна группа избивавших уставала, их сменяли новые. Караулили жертв украинцы, вооруженные винтовками. Немцы и украинцы отобрали у арестованных деньги, часы, ручки и прочие личные вещи. Врачей (в том числе Балдингера) отпустили, остальных увезли на грузовиках. Балдингер рассказывал, что украинец, который его арестовал, сообщил ему: большинство евреев отвезли «на пески» за пределами Львова и расстреляли.
У Саломона Гольдмана в «дни Петлюры» погиб брат. Гольдман узнал, что в комиссариате милиции избивают людей, некоторых до смерти, а кого‑то отвозят «на пески» и расстреливают. Люцина Хальбергсберг лишилась мужа. Его забрали в тюрьму на Лонцкого, Люцина пыталась добиться его освобождения, но тщетно. Через три дня арестованных отвезли «на пески» и, по слухам, расстреляли.
Яна Бадиана арестовали 25 июля «украинцы из гражданской милиции» и вместе с другими евреями — жильцами его дома — отвели в шестой комиссариат милиции на улице Куркова (ныне улица Лысенко). Потом Бадиана и других — а их было около тысячи — отконвоировали в тюрьму на Лонцкого. На входе в тюремный двор широкоплечий немец избивал евреев дубинкой, от активного применения согнутой в полукруг, как турецкая сабля. Бадиан заметил еще несколько немцев с такими же кривыми дубинками. Женщины жались к стенам, мужчины непрестанно перемещались по двору. Немцы и украинцы гоняли их дубинками туда‑сюда, от стены к стене. По оценке Бадиана, во дворе было около 10 тыс. человек. В середине двора стояла группа, человек шестьдесят, сине‑черные от избиений: их заставили поднять руки вверх и кричать: «Мы, евреи, виноваты в войне». Затем во двор заехали грузовики. Спасаясь от побоев, узники карабкались в кузова, предполагая, что их отвезут на работы. «Никогда бы не подумал, что в кузове может поместиться столько народу», — писал впоследствии Бадиан. Между тем измывательства продолжались. В одной руке у разъяренных украинцев были деревянные дубинки, в другой — железные прутья. Один из мучителей сказал Бадиану, что все евреи обречены на уничтожение. В третьем часу дня 26 июля немцы прогнали через строй Бадиана и некоторых прочих, после чего выпустили на улицу.
Вольф Лихтер не использует термин «дни Петлюры», однако вспоминает случай, приключившийся через несколько недель после начала немецкой оккупации: он шел с матерью в нееврейский квартал (мать полагала, Вольфу там будет безопаснее — ему в ту пору было 11 лет). По дороге они увидели женщину: растрепанная, она с мольбою и криками убегала от преследовавшей ее толпы, состоявшей преимущественно из мужчин — впрочем, там было и несколько женщин. «Хулиганы» орали: «Убей еврейку! Убей еврейку! » — а когда настигли жертву, принялись избивать руками и ногами. Несчастная рыдала в голос, умоляла ее пощадить — и в конце концов затихла.
Показания, полученные во время процедуры лишения гражданства предполагаемого украинского полицая, тоже относятся к так называемым «дням Петлюры», хотя термин этот здесь не используется и датировка не совпадает. Йозеф Романский, еврей, переживший те погромы, описывал события, происходившие в июле 1941 года, но уже после того, как евреев заставили носить нарукавные повязки со звездой Давида. Это укладывается в хронологию. Романский сообщил, что его арестовал милиционер‑украинец и отвел в ближайший участок. По пути Романский увидел грузовик: в кузов садились люди, выходившие из участка. В вестибюле комиссариата оставалось семь или восемь евреев — слишком мало, чтобы гонять из‑за них грузовик. Вдобавок начался ливень, и новых евреев милиционеры ловить не пошли. В участке Романскому удалось подкупить одного из милиционеров швейцарскими часами и убежать.
Если сравнить различные свидетельства, становится ясно: украинская милиция вместе с бойцами айнзацкоманды «Лемберг» сперва схватила множество евреев, преимущественно мужчин, хотя были и женщины. Арестованных отводили в ближайший комиссариат милиции, а когда набиралось достаточно, их отвозили или гнали пешком в тюрьму на Лонцкого. Там мужчин жестоко избивали как милиционеры, так и немцы. Во время избиений подъезжали грузовики. Евреев сажали в кузов, вывозили за пределы города и расстреливали — немцы, не милиционеры.
Участие милиции в «днях Петлюры» подтверждается рапортом Главного центра пропаганды ОУН во Львове службе безопасности ОУН, датированным 28 июля 1941 года:
Протоиерей о. [Петр] Табинский уведомляет нас о следующем: наша милиция проводит теперь вместе с немецкими органами многочисленные аресты евреев. От ликвидации евреи защищаются всеми способами, в первую очередь деньгами. В соответствии со сведениями, которыми располагал о. Табинский, среди наших милиционеров предположительно есть такие, кто за деньги или золото отпускают евреев, которые должны быть арестованы. К сожалению, никаких конкретных доказательств этого мы не получили, но все же доводим до вашего сведения эту информацию для дальнейшего использования. Слава Украине! 
Оригинальная публикация: A Slaughter of Jews in Ukraine
Посмотреть в лицо ужасу
Невиновные виноватые
