Сегодня мы обсуждаем лишь один материал из еврейской эмигрантской прессы столетней давности. И это даже не статья, не мемуары, а официальный документ: докладная записка в Народный комиссариат юстиции с просьбой отказаться от проекта закрытия Московской еврейской синагоги и превращения ее в клуб.
Инициатива такого «прогрессивного преобразования» принадлежала самим «еврейским трудящимся». В ответ старосты и прихожане Московской синагоги на Маросейке, а точнее в Спасоглинищевском переулке, написали оформленную надлежащим образом, в виде докладной записки, просьбу этого не делать.
Всегда проблема, «как разговаривать с властью», была непростой. У нас есть возможность посмотреть на то, как ее пытались решить 100 лет назад. Напомним исторический контекст, который и при царском режиме был весьма драматичным, о чем можно прочесть в документе.
Еще во время строительства синагоги по требованию Победоносцева пришлось убрать купол — да, чтобы не оскорблять чувства православных. Затем только что построенная синагога сразу была переоформлена в «училище‑приют», как молельный дом здание использовали лишь около года. Потом опять запрет — вплоть до первой русской революции и царского манифеста о свободе вероисповедания. Официальное открытие синагоги в качестве молельного дома состоялось в 1906 году. А вскоре — следующая революция. Та самая, которая за «весь угнетенный трудящийся класс», а также за интернационализм, а еще за освобождение от религиозного дурмана. Не нужны оказались в новом мире культовые сооружения — церкви, мечети и все такое прочее. Вот‑вот мировая революция грянет…
С точки зрения властей, следовало вроде закрыть реакционное заведение. А с другой стороны — широкие трудящиеся массы еще не дозрели, следовало учитывать их интересы, не рубить сплеча, воспитывать в прогрессивном атеистическом духе. Начальство в стране, недавно пережившей Гражданскую войну, пребывало в сомнении. Лучше всего, предполагалось, когда массы сами, с энтузиазмом. Но нашлись «старосты и прихожане», которые энтузиазма не разделяли…
Докладная записка написана сдержанно, подчеркнуто смиренно и разумно, с отсылками к юридическим актам и риторикой воззвания к исторической памяти и добрым чувствам. Из текста видно, что написан он без особой надежды на успех. Комментаторы «Рассвета» справедливо отмечают, что документ свидетельствует о глубокой подавленности, ощутимой в еврейских кругах советской России. А пассаж о том, что евреи веками в синагоге находили утешение от тягот жизни, вообще выглядит рискованным: власти могли отметить невозможность в советской действительности каких‑либо тягот жизни и обвинить авторов в гнусной клевете.
Однако обошлось малой кровью. От докладной ли этой записки или еще из каких соображений, но вместо первоначального решения о превращении синагоги в клуб власти решили действовать постепенно, и 1 августа 1923 года ВЦИК Совета народных комиссаров ограничился постановлением: «Находящуюся в Московской синагоге по Спасоглинищевскому переулку библиотеку передать Белорусскому государственному университету…»
Через три года часть здания передали «Текстильстрою», а синагога по‑прежнему сохранилась. Правда, и подход властей был последовательным: в 1960‑м еще часть зданий отдали под резервную шахту метрополитена.
С 1957 года в синагоге начала функционировать ешива. Жизнь продолжалась, хотя времена менялись — и продолжают меняться поныне. Религиозные же евреи продолжают молиться.