Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

А. Кушнер

Герман проснулся поздно, посмотрел на часы — он проспал десять часов подряд в состоянии полного покоя. Подошел к окну и увидел желтую деревенскую улицу, покрытую опавшими листьями. Мимо прошли две пожилые женщины, одетые уже по‑зимнему. Проехала машина «жигули» первой модели, не спеша пробежала серая лошадь, запряженная в телегу.

Герман умылся холодной водой, решил пока не бриться — потом видно будет. Баба Дуня позвала завтракать.

Это первое утро в деревне Щипа не было для него неожиданным — именно так он себе его и представлял. Герман надел теплую куртку и вышел на улицу. Дошел до леса и медленно пошел, не разбирая дороги. Старался ни о чем не думать, но непрошеные мысли назойливо пульсировали в его голове. Как могло случиться, что он не смог найти себя в новой России, которую он ждал и которую приветствовал?

И таких, как он, было много. Хотя большинство, вероятно, легко приспособилось к новым реалиям. Герман понимал, что причина кроется где‑то в прошлом. Он мысленно перебирал в памяти страницы прежней жизни, но ответа так и не нашел.

*  *  *

Звонок раздался в девять утра, когда Герман должен был быть за своим рабочим столом в отделе информации Института социально‑экономических исследований Академии наук СССР. Он в очередной раз воспользовался тем, что отдел, которым ему поручили руководить, находился недалеко от института, но в другом здании и редко контролировался на предмет соблюдения дисциплины. Если бы проверки носили систематический характер, проверяющие заметили бы закономерность: в последние полгода он опаздывал именно по пятницам и всегда примерно на полтора часа.

А причина была простая, но с подтекстом: полгода назад любимая жена Германа Вета после более чем десяти лет бесконтрольных по времени интимных отношений решила упорядочить этот процесс: теперь только один раз в неделю. Для этой цели ею был выбран четверг. В пятницу Вета не работала — у нее был библиотечный день. У Германа такой привилегии не было, но это в расчет не принималось. Главное, чтобы было комфортно женщине. Так как он сам в течение десяти лет внушал ей эту мысль, решение насчет четверга показалось ему вполне естественным. Не будем вдаваться в подробности этих ночей, с четверга на пятницу, но проснуться так, чтобы не опоздать на работу, Герман был не в состоянии. Вете спешить было некуда, и обычно она еще спала после ухода мужа. Правда, завтраками кормила регулярно и мужа, и дочь Алену, ученицу третьего класса, вне зависимости от каких бы то ни было обстоятельств.

Директору института академику Вадиму Бардовичу Агишеву, видимо, не доложили, что дозвонились Герману не по месту работы, а домой. Его помощница Дина решила упростить дело. Большого ученого нельзя отвлекать от социально‑экономических исследований такими мелочами, как местонахождение мелкого сотрудника рано утром. Герман прождал минуты три, пока не услышал хорошо поставленный голос академика:

— Герман, загляни ко мне через полчаса.

— Хорошо, Вадим Бардович.

Хорошо, да не очень. Он быстро оделся, не бреясь и не завтракая выскочил из квартиры. Вета все поняла без слов: его уже пару раз срочно вызывали к начальству. Она горестно посмотрела на приготовленную овсяную кашу и пошла досыпать. Герману повезло, машина завелась сразу. Транспорта на дороге было мало, и уже через полчаса он стоял в приемной Агишева. Дина посмотрела на него с понимающей улыбкой и пропустила в кабинет. Агишев встал из‑за стола, подошел, крепко пожал руку и усадил рядом с собой за журнальный столик.

Вначале Герман думал, что ему оказывается особое внимание, и даже тайно гордился этим, но потом «добрые люди», которыми кишел институт, рассказали, что директор так поступает со всеми, кто бы ни зашел в его кабинет. Это правило он привез с собой из Татарстана, где провел большую часть своей жизни. Там он прошел долгий путь от аспиранта до академика. Некоторое время даже работал министром науки, высшего и среднего образования республики. У него была возможность занять такой же пост и в Москве, но в последний момент он отказался, решив посвятить себя науке. И не прогадал. Вместо министерского портфеля получил должность директора крупного академического института. Он практически никому не подчинялся, но держал нос по ветру и шагал вперед в светлые дали вместе с родной Коммунистической партией. Не забывал и свой родной Татарстан. Как мог, поддерживал дружеские отношения с руководством взрастившей его республики.

Агишев внимательно посмотрел на Германа. Может быть, он заметил что‑то необычное? Про него часто говорили, что он видит людей насквозь… Но нет, пронесло.

— Герман, тебе личное задание: сегодня прилетает второй секретарь Татарского обкома партии. Так совпало, что завтра у него день рождения. Надо придумать подходящий подарок. Я знаю о нем две вещи: он собирает лаковую миниатюру и увлекается фотографией. На подарок не скупись.

— Вадим Бардович, нельзя ли организовать письмо от института в дирекцию ГУМа? Ведь в открытой продаже нужные подарки случаются крайне редко.

— Это не проблема. Дина быстро все это сварганит тебе. На подарках сделай гравировку. Какую, тоже скажет Дина. Завтра все привези к семи часам вечера в дом отдыха «Сосны», прямо в мой коттедж.

Дина оказалась более осведомлена, чем можно было предполагать. Ходили слухи, что у нее с Агишевым особые отношения. Такое действительно могло быть. Внешне они подходили друг другу. Он был старше Дины лет на пятнадцать, хотя выглядел отлично для своего возраста. Следил за здоровьем, занимался спортом — раз в неделю обязательно играл в волейбол или в теннис. Даже имел какой‑то спортивный разряд. Дина была женщиной интересной, даже красивой, в стадии цветущей зрелости. На вкус Германа она была несколько тяжеловата, со слишком категорическими формами. Но для академика это была не помеха, скорее наоборот. С другой стороны, в их связь Герман не верил. Для академика это было бы опасно. На дворе была середина 1970‑х, и за аморалку случались неприятности у руководителей даже такого уровня как директор НИИ. Агишев хорошо знал эту кухню и вряд ли стал бы рисковать, находясь у всех на виду.

Итак, Дина выдала ему «реквизиты» прибывающего гостя, необходимые для гравировки, и письмо директору ГУМа. Она не задала ни одного вопроса, как будто присутствовала при разговоре в кабинете директора. Герман и раньше слышал о необычных способностях этой женщины, но все равно не переставал удивляться. С приятным удивлением он обнаружил, что письмо в ГУМ было напечатано на бланке Академии наук, а не института, что на несколько пунктов повышало рейтинг того, кто его предъявит.

Несмотря на важность поставленной задачи, Герман решил все же заехать в свой отдел. Татарский гость — это очень серьезно, но ответственность за отдел с него никто не снимал.

Информационный отдел, которым он руководил, находился на отшибе не только территориально. Он находился на отшибе той деятельности, которой занимался институт. К отделу привыкли, он примелькался, но если бы кто‑то удосужился разобраться, что делают 35 получателей зарплаты, премий, отпускных, путевок в места отдыха, детские сады и ясли, то отдел бы прикрыли. В отделе информации не было не только ни одного кандидата наук, а даже ни одного специалиста по профилю института, включая руководителя, то есть самого Германа. В то время как другими отделами руководили доктора наук, а иногда даже академики.

Сам он попал на эту должность всего полгода назад случайно.

Он окончил Институт управления и долгое время работал по распределению в одном из подразделений Госснаба РСФСР Государственный комитет по материально‑техническому снабжению. . Все, что могло быть интересного в вопросах снабжения, происходило в Госснабе СССР, а им оставалось только перепечатывать решения и рассылать по городам и весям России. Начальником Германа и по совместительству членом парткома был Мурат Теблоев, давно переехавший из солнечного Дагестана в Москву. Человек по работе незначительный, но приятный в общении. Иногда он приглашал Германа в свой крошечный кабинет для бесед на любые темы, кроме производственных. Ему нравились рассказы Германа о московском быте, еврейские анекдоты и суждения о прочитанных книгах. Сам он читал мало, но жадно впитывал суждения Германа. Иногда Герман читал ему стихи любимых поэтов. Теблоеву нравились чувственные лирические стихи. Но в чем он был более эрудирован, так это в разговорах о женщинах. Иногда он выдавал настоящие перлы: «Я к ней испытал обостренное половое любопытство», «Жизнь часто отвлекает наше внимание от интересных женщин», «Приглашая даму к себе, я ей сказал, что мы сможем насладиться разностью полов». Неизвестно, по какой причине, но Теблоев решил, что нашел в Германе родственную душу по делам женского пола. Он поверял ему не только произошедшие с ним любовные истории, но и эротические фантазии. Герман вел себя нейтрально. Разговоры эти не поддерживал, но и не обрывал. Видимо, Теблоеву этого было достаточно.

В нашем повествовании Мурат Теблоев упоминаться больше не будет. Но мы рассказываем о нем подробно, так как он дважды сыграл роль в судьбе нашего героя. Он дал ему рекомендацию в партию. Сейчас уже не все знают, что у беспартийного гражданина практически не было никаких шансов трудоустройства на приличную должность и продвижения по службе. Членство в Компартии Германа не радовало, но по настоянию Веты он решил пойти на этот шаг ради будущего семьи.

Однажды Теблоев, будучи на каком‑то очередном семинаре партийных работников, оказался рядом со своим коллегой из Института социально‑экономических исследований Академии наук СССР. Семинар был скучным. Они о многом переговорили, и коллега посетовал, как трудно найти работника на руководящую должность, отвечающего всем критериям. В данном случае на должность начальника отдела информации академического института. Теблоев поступил благородно. Он пожертвовал приятным собеседником и предложил на эту должность Германа. То, что он не имеет никакого отношения ни к социологическим исследованиям, ни к научной информации, не смутило ни того, ни другого. Оба решили, что человек, окончивший Институт управления, способен управлять любым подразделением в любой отрасли. При оформлении пригодились еще три обстоятельства: Герману не требовалось улучшение жилищных условий (90% претендентов на должность требовалось), он знал немецкий и английский и был членом партии.

Герман стал номенклатурным работником. Он был единственным начальником отдела академического института, не имеющим научного звания, но при этом имел такие же льготы, как и другие руководители подразделений. К ним относились продовольственные заказы, спецполиклиника и даже разъездной автомобиль «Москвич».

Не успел он освоиться, как стал объектом внимания директора института академика Агишева. Уже на пятый день пребывания на новой должности Герман был вызван в его кабинет. Потом сотрудники института говорили, что это был первый случай такого скоростного знакомства с академиком. Были начальники отделов, которые проработали много лет и ни разу не побывали в заветном кабинете и тем более не говорили с ним наедине. Тогда же он познакомился и с Диной. Они понравились друг другу, и это первое ощущение сохранилось на долгие годы. В тот раз Агишев поручил ему организовать фотосессию (так и сказал — «фотосессию») переговоров с учеными из ГДР и утром следующего дня, при прощании с немцами, раздать им готовые фотографии. Часть из них должна была быть цветными, в красивых рамках. Так как времени на отбор фотографий у директора не было, все это возлагалось на Германа, проработавшего в институте неполных пять дней. Он уже собрался сам фотографировать и ночью печатать, но, придя в отдел, с удовлетворением узнал, что в штате имеются целых три фотографа высокой квалификации и самая современная аппаратура как для съемок, так и для обработки фотографий. Фотосессия прошла успешно. Директору как сами снимки, так и их оформление понравились. Он поблагодарил Германа и лично пожал ему руку. Дина при этом подняла большой палец вверх, а потом сказала: «Далеко пойдешь». Сказала это как бы с одобрением, без отрицательного подтекста. Но это еще не все. На переговорах ему удалось отличиться и в другой ипостаси. Был приглашен официальный переводчик. Все шло гладко, пока один немецкий ученый не смог понять, что означает ВВП на душу населения, так как переводчик произнес только аббревиатуру. Герман тихо прошептал немцу: «Bruttoinlandsprodukt pro Kopf». Позднее Дина как бы мимоходом сообщила, что Агишев заметил эту самодеятельность и отозвался о ней с одобрением. Где и при каких обстоятельствах отозвался, она не сказала.

Итак, получив письмо, Герман захватил с собой фотографа Апраксина и поехал в ГУМ. Помощник директора ГУМа доброжелательно отнесся к письму и направил визитеров к заведующей секцией сувениров Василисе. Василиса уже ждала. Она серьезно отнеслась к просьбе Академии наук. Прежде всего просветила Германа, что лаковая миниатюра выпускается на четырех знаменитых на весь мир предприятиях (Палех, Мстера, Холуй и Федоскино) и что лучшая и самая дорогая — это Палех. В настоящий момент изделий, подходящих для столь высокого гостя, в наличии нет. Но можно заказать, и в течение недели она приготовит ценные экземпляры.

— А сейчас можете купить для себя пару небольших шкатулок, не пожалеете.

Почему «не пожалеет», Герман не понял, но послушался и приобрел две красивые коробочки. Он и предположить не мог, к чему впоследствии приведет это невинное приобретение. Тем временем Василиса, узнав, что альтернативой лаковой миниатюре может послужить фотоаппарат, повела гостей в секцию фототоваров. Завела их в подсобку и экспромтом сочинила, что сам директор ГУМа велел обслужить Академию наук по высшему разряду. И помахала письмом перед носом у заведующего, не давая возможности его прочесть. Судя по ироничному взгляду заведующего секцией, он уже привык и к таким письмам, и к лукавству Василисы. Но все‑таки открыл ключом металлический шкаф и выложил на стол дефицит — несколько фотоаппаратов, которых в открытой продаже нигде и никогда не было. Среди них два советских — «Горизонт» (лучшая в мире панорамная камера) и «Алмаз 102» (первая профессиональная репортерская камера). Но фотограф Апраксин на них даже не посмотрел. Он сразу выбрал последнюю модель фотоаппарата Praktica. Это была камера из ГДР с зеркальной оптикой Zeiss. Стоила она дорого. На эти деньги можно было купить два «Горизонта». Но Апраксин прошептал Герману на ухо, что на черном рынке Praktica уйдет за двойной номинал. Тайный намек фотографа был понят и Герман попросил две немецкие камеры. Заведующий поморщился, но согласился. Василиса улыбнулась и подняла вверх большой палец. Совсем как Дина. Герман подумал, что они во многом похожи друг на друга. Обе крупные, статные. Обе не красавицы, но с открытыми приятными лицами, и обеим очень идет улыбка. Герман было расслабился, но вовремя вспомнил, что уже много лет ему нравятся женщины тонкие как в талии, так и в чувствах…

Видимо, времени у Василисы было предостаточно. Она повела их к гравировщику. Зачем‑то также помахала перед ним письмом из Академии и уже совсем нагло соврала, что директор ГУМа велел ему выполнить заказ вне очереди и качественно. Ее даже не смутило то, что у гравировщика очереди не было. Потом пошли в ее кабинетик, и она изящно упаковала фотоаппарат. Тут она продемонстрировала чувство юмора и понравилась Герману еще больше: она спросила у Апраксина, будем ли мы упаковывать его покупку. Все рассмеялись этой шутке. Обменялись телефонами и разошлись, довольные друг другом. Причем самым довольным оказался Апраксин. Герман купил аппарат по служебной надобности, а тот лично для себя или для перепродажи по двойной цене.

Вечером Герман поехал на Калужское шоссе в дом отдыха «Сосны». У коттеджа Агишева стояли несколько черных машин. Две «чайки», остальные «волги». Водители сгрудились возле Леши, шофера директора, и болтали о политике. Все они знали, как вести себя в обществе, поэтому говорили беззлобно и ничего лишнего. Среди советских руководителей такого ранга было принято проявлять показную заботу о подчиненных — шоферов надо было обязательно накормить. В данном случае им вынесли большой поднос с бутербродами и каждому по бутылке газированного напитка. Когда Герман подъехал, водители еще дожевывали дареную снедь и были в хорошем настроении. Уже зная некоторые порядки, он отозвал Лешу и попросил его отнести коробку хозяину (все шоферы называли своих начальников не иначе как «хозяин»). Но Леша был в курсе, он сказал, что его ждут лично и ровно в семь часов. Герман заранее предвидел ответ Леши, но решил перестраховаться. Он потоптался еще несколько минут и вошел в коттедж. Агишев заметил его сразу, подошел, принял коробку с подарком и тихо спросил, что там внутри. Он хотел ответить коротко: «Фотоаппарат», но не удержался и изложил не только высочайшие технические характеристики заграничной камеры, но и ее преимущества перед многими другими. Как ни странно, академик выслушал его со вниманием и пригласил за стол. Впрочем, Герман понял его правильно и отказался. Академик не настаивал.

Позднее Герман обсудил эту историю с Ветой, и они стали ждать последствий. Стоимость фотоаппарата была немалой, почти месячная зарплата, но Германа волновало другое: было два варианта. Он мог предложить Агишеву взять камеру на баланс отдела информации, что обычно и делалось, и потом как‑то списать — или предложить ему оплатить личными деньгами. Они с Ветой решили, что лучше пусть платит. В тактическом плане можно было бы сделать шефу приятное. Но в стратегическом этого допускать было нельзя. Агишев мог остаться с мыслью, что Герман и в дальнейшем сможет допускать такие вольности, иногда даже прикрываясь его именем.

Только через неделю Дина пригласила Германа к директору. На сей раз он не пересаживался за журнальный столик, а сразу спросил:

— Герман, ты на свои деньги покупал камеру?

— Да, на свои.

— Сколько я тебе должен?

Герман протянул ему чек. Об оплате за гравировку говорить не стал. Тут было не до мелочей. Директор достал портмоне и отсчитал нужную сумму.

— Подарок получился отличный. Гость остался доволен. Спасибо тебе.

Дина опять удивила. Она была в курсе, как будто только что сидела в кабинете директора:

— Он доволен и подарком, и тем, как ты себя повел (имелось в виду, что он не принял приглашение остаться). А деньги ты получил?

— Да.

— Правильно сделал.

Герман пошутил:

— Жена ночью посоветовала.

— Жена у тебя, видимо, умница. Но в следующей раз не отвлекай ее по ночам, а советуйся со мной и в дневное время.

В 1970‑х годах начался заметный исход евреев в Израиль. Знакомые Германа рассказывали, что часть их выезжает якобы в Израиль, а на самом деле едет в Америку или остается в Европе. Эти решения они принимают на перевалочных базах в Вене и Риме. Долгое время семья Германа была далека от этих проблем, эмигрировать они не собирались. Однако некоторые друзья были этим крайне озабочены. С Юрой Гальпериным и его женой Жанной они периодически обменивались визитами. Это была приятная гостеприимная пара. Оба сочиняли и пели песни и даже ездили на бардовские фестивали. Доставали билеты на вечера поэзии, которые начали проходить в переполненном зале Лужников. Там выступали молодые звезды, такие как Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина и другие. Несмотря на то, что сердце Германа давно и навсегда принадлежало поэтам Серебряного века, вечера эти вызывали интерес. Вета, к сожалению, на вечера не ходила, объясняя это демофобией Боязнь большого количества людей. . В первый раз Герман этому несколько удивился, так как в других ситуациях ничего подобного от нее не слышал, но смирился и стал ходить один.

В последнее время Гальперины все больше и больше говорили об Израиле, рассказывали последние новости об эмиграции, об отказниках, о странных законах, принятых по этому поводу. Например, законе о возмещении средств, потраченных на высшее образование выезжающего в Израиль. Когда Юра с Жанной пришли в гости в очередной раз, Вета похвалилась новыми сувенирами. Две палехские шкатулки стояли в серванте на видном месте. Юра открыл сервант, взял их в руки и стал тщательно рассматривать. Он попросил лупу и с ней еще раз повторил осмотр обеих шкатулок:

— Обе они настоящий Палех. Это очень ценные экземпляры, учитывая то, что на рынке полно подделок.

В дальнейшем выяснилось, что в Израиле эти коробочки особенно никому не нужны, но в Европе и Америке пользуются большим спросом. Стоят они там намного дороже, а если учесть, что оплата производится в валюте, то цена увеличивается от номинала в 2–3 раза. Ранее Юра никогда не был замечен в интересе к бизнесу, но теперь все изменилось. Узнав, что у друга есть знакомство в отделе сувениров ГУМа, главного в стране получателя лаковой миниатюры, он рассказал, что это мечта каждого еврея, собирающегося эмигрировать. И что там есть такая грубиянка Василиса, к которой не подступиться. Юра сообщил, что существуют не только шкатулки, но и панно с лаковой миниатюрой, которые ценятся еще выше. Но и это еще не все. Есть еще такие сувениры как гжель. Это фарфор бело‑синего цвета, который производит завод под Москвой. Там делают разные изделия, от статуэток до ваз, и все это с кобальтовой росписью, нарисованной вручную опытными художниками. Гжель занимает второе место в списке товаров, которые эмигранты везут при выезде из страны и которые так же трудно достать, как и лаковую миниатюру. Она тоже в основном поступает в сувенирную секцию ГУМа.

Герман решил помочь Юре. Дина без разговоров состряпала ему еще одно письмо руководству ГУМа. Василиса встретила его как друга и даже поцеловала в щеку. Он вручил ей букет цветов и письмо, которое она небрежно бросила на стол. В ее крошечном кабинетике было не повернуться, а она не садилась за стол, а стояла рядом, слегка касаясь его своим значительным телом. Поняв, что произвела достаточное на первый случай впечатление, Василиса взяла его за руку и повела в отдел.

Она сама выбрала две шкатулки, две фигурки из гжели и, по собственной инициативе, флакон французских духов Givenchy. В ответ на вопросительный взгляд Германа она игриво улыбнулась:

— Это чтобы твоя жена тебя ко мне не ревновала.

Василиса незаметно перешла на ты. Герман правильно понял ее намеки, но счел их неопасными — просто флирт, хотя не совсем случайный.

Вечером приехал Юра. Герман вручил ему сувениры и чек. Спустя два дня приятель явился и отдал деньги. Герман пересчитал: оказалось в два раза больше, чем он заплатил. Он подумал немного, повертел их в руках и положил в шкафчик, где всегда лежали небогатые семейные сбережения. Юра сказал, что таким образом может пристроить любое количество лаковой миниатюры и гжели. Герман ничего не ответил. Вета предложила Юре остаться поужинать. Но тот был взволнован, сослался на дела и уехал.

Семье Германа всегда не хватало денег. С первого дня женитьбы, когда Вета училась на последнем курсе института, а Герман работал мелким служащим в Госснабе, и по сегодняшний день. Все время приходилось одалживать или просить у родителей. Но родители Веты и Германа год назад почти одновременно ушли на пенсию. Вместе они сделали детям шикарный подарок — «жигули» первой модели, которую прозвали «копейка». Было ясно, что обращаться к родителям‑пенсионерам больше нельзя. Они и так сделали все, что могли, и даже больше. Обстоятельства, конечно, изменились. Вета защитила диссертацию и стала старшим научным сотрудником в Институте повышения квалификации педработников, а Герман — начальником отдела академического института. Общие доходы увеличились в два раза. Но, к их удивлению, положение мало изменилось — денег по‑прежнему не хватало. Конечно, больше стали тратить на отдых, на питании не экономили, на одежде тоже. Так как в магазинах купить что‑либо модное было невозможно, покупали по блату с переплатой или у знакомого фарцовщика Илюши. Он приходил и, как заморский купец, раскладывал свой товар. Он знал вкус и размеры Веты и обычно приносил то, от чего трудно было отказаться. К Герману он относился как к человеку, не заслуживающему внимания. Хотя и ему кое‑что перепадало. Вета не была расточительной, но любила хорошо одеваться и не жалела денег на вещи, которые ей казались необходимыми. Это происходило нечасто, и Герман никогда не осуждал ее, тем более что Вета никогда не покупала в долг. Если денег не было, Илюша уходил без навара, но и без обид. Герману всегда казалось, что он недостаточно обеспечивает любимую жену. Он не ленился, всеми способами пытался заработать что‑то сверх зарплаты. Преподавал вечерами на курсах повышения квалификации, проводил аудиторские проверки в разных организациях, редактировал статьи в газете «Снабженец». Это, конечно, помогало, но проблему не решало. Он был готов и на другие виды подработки, но варианты особо не попадались.

Время шло, Герман постепенно стал выполнять личные поручения Агишева. Они были не совсем личные, в основном связанные с работой института. Иногда задания давал сам директор, но чаще через Дину. Все они были несложные, но требовали определенных навыков и конфиденциальности. У отдела информации был официальный куратор — один из заместителей директора. Он был человек занятой и, наблюдая, как складывается обстановка, отошел от руководства отделом. Хотя официально это не оформлялось, фактически бразды правления незаметно перешли к Дине. Это устраивало всех. И Дину, и Германа, и куратора отдела, и Агишева. Выполняя деликатные, но не криминальные поручения, Герман обрастал знакомствами, которые всегда могли пригодиться в будущем. Так, например, он отвозил фотографии и документы, изготовленные в отделе информации, в комиссию по присуждению государственных премий и познакомился с важным членом этой комиссии, Сергеевым. Тот отметил качество работ и попросил Германа привести в такой же порядок некоторые материалы комиссии. Герман все сделал в срок и не забыл доложить это Дине. На следующий день Дина сообщила, что Агишев одобрил инициативу Германа. Впоследствии это знакомство оказалось очень полезным. Таким же образом Герман познакомился с начальником московского ГАИ А. П. Ноздряковым, главным врачом Центральной больницы Минздрава А. А. Тимофеевой, начальником отдела по распределению путевок в Совмине П. А. Дерюгой и многими другими.

Пришло время описать отдел информации. Как было уже сказано, в нем работали 35 человек. Наиболее полезным Герман считал издательский сектор. При нем имелись небольшая типография, корректор, редактор и вспомогательный персонал. Почти все, с кем имел дело Герман, просили что‑либо напечатать. Особенно хорошо получались грамоты и поздравительные адреса к юбилеям и другим знаменательным датам. Еще была служба фотографии из трех человек. Они всегда были заняты. К ним существовала предварительная запись, которую вел лично Герман. Те, кто хотел срочной работы, одалживались именно у него. Фотографы были высокой квалификации — сами проявляли и печатали как черно‑белые, так и цветные снимки. Особенно много было работы по съемкам научных текстов как из новых, так и из старых и даже старинных фолиантов. Перед праздниками наступал аврал. Готовились фото передовиков для «Доски почета» и фотографии с мест проведения праздничных мероприятий. Затем шла группа репортеров, которая продвигала в прессу, на радио и на телевидение достижения института…

Совершенно не владея научными знаниями по тематике института, работали они лишь над организацией выступлений или публикаций ученых.

Еще были художники и макетчики. Они устраивали выставки по работе подразделений, приуроченные к семинарам и конференциям.

Была даже своя бухгалтерия и другие подсобные службы. За все время с начала своей работы Герман никого не уволил и никого нового не принял. Ему нравилось, что в отделе не было склок и скандалов. А самое главное — не было анонимок, которые иногда парализовали работу целых подразделений. Конечно, Герман хотел бы поменять некоторых сотрудников, особенно из группы репортеров, но боялся, что кто‑то из новичков окажется интриганом, а потому оставлял все как есть.

Для нужд отдела информации была выделена машина. На самом деле разъездов было много. Это и расходные материалы для типографии, и поездки фотографов на съемки, и поездки репортеров по разным СМИ. Старенький «Москвич» в любом случае не мог справиться со всеми заявками. Герман договорился с сотрудниками, что им будут доплачивать за использование личного транспорта. Тем более что почти у всех были «Жигули». Главный бухгалтер института пошел навстречу и выделил специальный фонд на непредвиденные расходы. Таким образом «Москвич» с водителем Гочей оказался в полном распоряжении Германа и его семьи. Молодой грузин Гоча был хорош только одним — он все время молчал. Сослуживцы про него говорили, что он неболтлив и никому не рассказывает о том, кого возит и что о ком знает. В остальном он был полон недостатков. Он плохо знал Москву, был неточен во времени, не умел сам чинить машину. Но Германа Гоча устраивал. И окончательно он понял это после следующего случая.

Начальник одного из отделов как‑то позвонил и попросил зайти в любое удобное для него время.

— Герман, у меня к тебе личная просьба. Одолжи мне твоего Гочу часа на три. В любой день, но на этой неделе.

— Никаких проблем. А в чем дело? Вы же можете в любое время взять разъездную машину.

— Дело в том, что у моей жены юбилей и мне надо закупить выпивку в разных магазинах, а шофер обязательно проболтается. Про Гочу говорят, что он молчит, как партизан.

Через некоторое время примерно с такой же просьбой неожиданно обратилась Дина, у которой были неограниченные возможности пользоваться автотранспортом института. После поездки она позвонила Герману:

— Спасибо за Гочу, но я не знала, что у тебя «Москвич», да еще такой старый. Вопрос этот надо решить. Я подумаю как. Но тогда в Гоче мне не отказывай.

Через несколько дней утром, когда все сидели за завтраком, раздался звонок. За дверью стоял Гоча. Он взял Германа за руку и подвел к окну.

Во дворе стояла бежевая «Волга». Сам Гоча страшно волновался и не скрывал этого, тем более что получил «волгу» утром совершенно неожиданно. Заявил, что теперь он в полном Германа распоряжении, готов работать днем и ночью, возить его и всю семью в любом направлении и на любые расстояния. Гоча понимал, что при его аттестации как водителя ему бы никогда не получить новую машину без внезапной помощи неизвестного ангела. После всего этого Герман еще раз утвердился в своем мнении о тайном могуществе помощницы академика Агишева.

Была суббота, и Герман с Ветой отправились в гости к Гальпериным. Кроме них, за столом оказалась еще одна пара малознакомых, но очень приятных молодых людей. Девушка ела и пила, как все, но постепенно совсем загрустила и даже всплакнула. Выяснилось, что они получили разрешение на выезд в Израиль. В отличие от многих других у них это произошло очень быстро, и они не успели к этому подготовиться. Теперь за считанные дни они должны распродать свое имущество, в том числе библиотеку, которую собирали годами. Но главная проблема была не в этом. Единственная возможность выгодно пристроить деньги — это купить лаковую миниатюру, гжель и иконы, которые можно легко продать в Европе. А поскольку иконы переправлять очень опасно, то остаются лак и гжель. Юра посмотрел Герману прямо в глаза и перевел взгляд на Вету:

— Надеюсь, вы не оставите людей в беде?

На следующий день Герман поехал в ГУМ. Он решил не дурить голову опытной Василисе письмами из Академии наук. Зашел в ее кабинетик и вручил красивый букет цветов. Василиса взяла его за руку, посмотрела прямо в глаза:

— Цветов у меня хватает и без тебя. Следующий раз цветы — деньгами. А теперь выкладывай, зачем приехал.

Герман выложил все, что знал. Василиса не удивилась. Видимо, ее многолетняя работа в главном магазине страны отучила ее от таких проявлений.

— В среду с утра приезжай ко мне домой на машине, поедем в Гжель, это километров сорок по Егорьевскому шоссе. У меня как раз подоспело очередное получение товара. Часть заберешь себе. Деньги привезешь через пару дней. Сколько, я тебе скажу. Захвати бутылку коньяка, разопьем с девочками, чтобы не возникали.

Все прошло гладко. В результате в багажнике у Гочи осталось около 20 наименований гжели разной величины: от маленьких статуэток до цветочной вазы. Гоча вел себя хорошо. За все время дороги он не сказал ни слова. Даже Василиса обратила на это внимание. Герман позвонил Юре и попросил срочно приехать. Юра понял, в чем дело, и спросил, можно ли захватить с собой ту пару, что была у них в субботу. Герман категорически отказался, намереваясь иметь дело только с одним человеком, которому доверял. Юра приехал утром, забрал товар, не спрашивая о ценах. Видимо, все они были известны. К вечеру привез деньги. Герман пересчитал — за один день он заработал половину месячной зарплаты. Вета на это никак не прореагировала.

Как‑то весной в выходной день решили прокатиться по дороге на Владимир — по части Золотого кольца. Как раз в школе учительница рассказывала про старинные города вокруг Москвы, и Алена с радостью восприняла эту идею. Выехали утром и решили проехать примерно 100 километров с заездом в интересные населенные пункты. Первым из входящих в ансамбль древнерусских городов Золотого кольца оказался Сергиев Посад. Осмотрели Троице‑Сергиеву лавру, архитектуру ХIV века.

На площади перед лаврой стояли экскурсионные автобусы, толпилось много туристов. Вета с Аленой пошли покупать воду, а Герман подошел к киоску «Союзпечать». Купил свежие газеты и журнал «Наука и жизнь», дефицитный в Москве. Рядом расположился киоск «Сувениры». Делать было нечего. Он подошел и среди скучных и обязательных в таких местах сувениров увидел яркую брошку, где на черном фоне блестел ярко‑красный цветок. Он прошел бы мимо, но глаз зацепился за подпись: «Мстера». Он вспомнил первую лекцию Василисы и понял, что перед ним лаковая миниатюра. Приветливая продавщица с удовольствием поддержала разговор и сообщила, что по всем киоскам Золотого кольца раз в неделю развозят товар и почти всегда попадаются лак и гжель. Сейчас у нее всего две брошки, но бывает, что завозят шкатулки и панно всех четырех производств лаковой миниатюры и по несколько штук изделий гжели. Герман купил две брошки и оставил девушке свои телефоны — домашний и рабочий. Она обещала позвонить, как только привезут что‑нибудь интересное. Когда он намекнул, что она может на этом подзаработать, девушка поморщилась и сказала, что ее это не интересует. Она намекнула, что трудно с продуктами и деньги тратить не на что. Герман понял ее правильно: она не будет возражать, если ей привезут что‑нибудь съестное.

Поехали дальше, в Орехово‑Зуево. Город молодой, интересные постройки только начиная с 1900 года. Здесь крепостной крестьянин Савва Морозов со своими сыновьями в 1820 году откупился на волю. А в 1845 году он организовал первое бумаготкацкое производство. На центральной площади стояли несколько туристических автобусов. Герман сразу увидел киоск «Сувениры». История повторилась. Те же две брошки, тот же разговор о дальнейших возможностях приобретения гжели и лаковой миниатюры.

Покупателей было мало, продавщица явно скучала. Она охотно рассказала, что такие же киоски есть дальше по дороге — в Покрове, Киржаче, Петушках и Владимире. По наводке киоскерши замечательно пообедали в столовой ткацкого комбината. Потом погода испортилась, и решили дальше не ехать. Поездкой все остались довольны, а Алена в школе получила пятерку за сочинение «Как я провела выходной».

Вета никак не реагировала на новое «творчество» мужа. А Герман никак не мог напрямую ее об этом спросить. Если бы Вета была категорически против, он без сомнения бросил бы этот нелегальный, но относительно безопасный бизнес. Герман решил слукавить, чего ранее он никогда не допускал в отношении жены.

Когда через две недели он получил звонок от девушки из Сергиева Посада, то спросил у Веты, не может ли она съездить. У нее как раз был свободный день, а у него много важных дел. Вета согласилась. Она купила в «придворном» гастрономе колбасу, сыр и мясо и двинулась в путь. Поехала на институтской «волге». Сомнений в преданности Гочи у Германа не было. Задание Вета выполнила на отлично. Юра был в нервном восторге. Он тут же все забрал и через день привез деньги. Он смотрел на Германа и Вету как на факиров, которые достают из рукава разные штуковины. При этом он каждый раз подчеркивал, что они делают благое дело и помогают людям, ущемленным властью. Юра говорил столь убедительно, что Герман ему верил. Верил не тому, что они с Ветой альтруисты — в этом он как раз сомневался, — а тому, что Юра именно так воспринимает происходящее.

В очередной раз позвонила Василиса. Звонила она нечасто, один‑два раза в месяц. Но всегда по делу. Она предложила Герману заехать за ней утром, чтобы вместе отправиться на главную торговую базу Мосторга на Рябиновой улице. Василиса объяснила, что в этом случае он сразу сможет забрать часть полученного товара, не заезжая в ГУМ, и что так будет более безопасно. Когда подъехали, она взяла большую клетчатую сумку и ушла. Вышла через полчаса довольная, с сумкой, набитой до отказа.

— Сейчас мы с тобой заедем на одну квартиру, где сможем спокойно рассмотреть и разделить товар. Заодно поговорим и перекусим. Ты не против?

— Нет, конечно.

Это была обычная однокомнатная квартира в панельной пятиэтажке. Но внутреннее убранство было необычным. Мебели было мало — в комнате большой раскладной диван, стол и два стула. На кухне холодильник и газовая плита. Было ясно, что квартира нежилая. Стол весь был заставлен как отечественными, так и заморскими яствами. Джин, тоник, виски, черная икра, орешки, свежие фрукты и т. д. Было видно, что кто‑то здесь побывал совсем недавно. Хлеб был не засохший, икра тоже, фрукты как будто из сада. Василиса быстро нарезала хлеб, намазала икрой, принесла лед, сама разлила виски и предложила тост за бескорыстную дружбу. Быстро выпили. Герману пить не очень хотелось. Он надеялся еще заехать на работу, но отставать от дамы было неудобно. Тем более что они выпивали первый раз и тост был такой сердечный. Но Василиса произнесла второй тост и выпила залпом, как водку. Герман последовал за ней. Вскоре бутылка опустела, а Василиса спокойно начала разливать джин в те же стаканы. Герман почувствовал себя совершенно пьяным и с интересом смотрел на Василису, которая казалась ему трезвой.

Раздевалась она легко, как бы играючи, ничуть не смущаясь. Когда окончательно обнажилась, Герман понял, что ничем хорошим это не кончится. Одетая она не казалась такой крупной и мощной. Большое было в ней все: торчком стоящая грудь, крутые бедра, мускулистые ноги, становящиеся изящными только ниже колен. За считанные секунды Герман успел подумать о многом. В обычной ситуации на это понадобился бы целый день. Он почему‑то представил себе раздетую Дину, которая была в чем‑то похожа на Василису. Если раньше он втайне подумывал о флирте с интересной помощницей директора, то теперь решил завязать даже с мыслями о ней. Потом появилась Вета в образе праведницы и блудницы одновременно. Он спросил себя: изменяет ли он своей жене? И твердо ответил: конечно, нет. Разве можно считать это изменой, если он любит только ее, свою Вету? Тут он успел вспомнить одну историю. Руководитель литературного объединения, в котором активно участвовал Герман, однажды повел их к знаменитому поэту Михаилу Светлову. Поговорив о поэзии, тот изрек куда‑то в даль: «Маша, неси чай». Маша с подносом оказалась крупной женщиной средних лет с чрезвычайно развитыми формами. Один из будущих поэтов или писателей вдруг спросил:

— Михаил Аркадьевич, это ваша жена?

Светлов не смутился:

— Что вы, зачем мне такой дворец?

«Зачем мне такой дворец?» — вслед за Светловым подумал Герман.

Василиса смотрела на него взглядом человека, который все понимает. На самом деле мысли ее не совпадали с действительностью. Ей и в голову не могло прийти, что она может кому‑то не нравиться. Опыт в интимных делах навсегда убедил ее в том, что она просто бесподобна. Начиная с мужа, профессора Института имени Плеханова Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова (ныне Российский экономический университет). , она когда‑то у него и училась, и заканчивая многочисленными поклонниками, она ничего, кроме слов восхищения, не слышала. Причем и муж, которого Василиса нежно любила, и поклонники были абсолютно искренни.

Секс не сложился. Но если для Германа это было целым событием, то для Василисы проходным эпизодом, о чем она прямо ему сказала. Так и не поняв причину его пассивности, она не стала развивать эту тему, быстро оделась и засобиралась уходить. Они разделили товар. Василиса переписала все изделия, которые перешли к Герману, и они покинули «обитель любви». Гоча ждал их как ни в чем не бывало. Довезли Василису до ГУМа, она холодно попрощалась и исчезла в потоке людей, который никогда не уменьшался от открытия и до закрытия главного магазина страны.

У Германа было несколько удобных теорий исключительно «для личного пользования». Одна из них заключалась в разделении слов: обмануть или соврать в метафизическом смысле. Где‑то он прочел у Бабеля: «С детства я был лживым ребенком». Бабель имел в виду, что без выдумок и фантазии писателю приходится очень трудно. Вранье — это что‑то вроде вымысла, мистификации, блефа. Обман — это совсем другое дело. Он может навредить, испортить людям жизнь, привести к неприятным последствиям. Герман иногда позволял себе соврать — что‑то приукрасить, что‑то преувеличить. Все это в интересах слушателя. Даже анекдоты он переделывал по своему вкусу. Но обмануть — этого Герман не допускал никогда. Нельзя сказать, что Герман был безгрешен в интимных делах. Невзирая на любовь к Вете, случались редкие случаи измены, которые Герман так никогда не называл, даже разговаривая сам с собой. Это могло случиться в командировке, где люди почему‑то сразу менялись. Особенно женщины, которые казались (а может, и были) недоступными на работе, начинали проявлять повышенную активность, как только переступали порог гостиницы. Это могло случиться и после праздничного банкета на работе. С учетом того, что только в центральном аппарате Госснаба работали около 200 женщин — по пять на каждого мужчину. Герман чаще избегал этих случайностей, чем соглашался, и сам никогда их не инициировал. Причина была одна — он не хотел обманывать Вету. Он вообще никого не хотел обманывать, а жену, которую искренне любил, особенно.

После того случая с Василисой Герман почувствовал даже облегчение, но решил не рисковать и не складывать все яйца в одну корзину. Мало ли что взбредет в голову этой даме. Он отправился в столовую для руководящего состава института, куда был прикреплен как начальник отдела. В столовой давали заказы раз в неделю, и почти каждый день можно было приобрести замороженное мясо разных сортов. Герман купил все, что можно, но так, чтобы это не вызвало подозрений. Кроме того, Вета посетила продмаг рядом с домом, который называли «придворным». Обычно она сразу подходила к знакомому продавцу мясного отдела и в упор смотрела на него до тех пор, пока он не делал ей знак, что путь свободен. Тогда она проходила в подсобку и спускалась по неопрятной лестнице в подвал непосредственно к рубщику мяса. Так было и на этот раз. Всегда угрюмый и не совсем трезвый мясник выложил три больших куска мяса разных сортов и взглядом спросил: «Чего изволите?» Разговаривать с рядовым покупателем он не считал нужным. Вета указывала ему на избранный кусок, причем голос ее невольно становился тонким и льстивым. Мясник отрубал ей 2–3 килограмма мяса без костей и называл сумму, всего на 10% выше официальной. На этот раз Вета попросила две обычные порции. Мясник отрубил, не моргнув глазом.

«Вооруженный до зубов» Герман поехал на фабрику «Гжель» по Егорьевскому шоссе в поселок Новохаритоново. Он быстро нашел здание администрации и прошел в кабинет начальника отдела сбыта. За столом сидела обычная женщина примерно 50 лет. Герман совершенно спокойно передал ей пакет с продуктами и, не дав опомниться, тут же перешел к делу. Дама выслушала его без особого удивления.

— Я вас поняла, вы не первый, кто обращается ко мне с подобной просьбой. В Европе всегда ценились наши изделия, но ажиотаж начался три года назад в связи с эмиграцией в Израиль. Но это связало мне руки. Наш отдел чуть ли не каждый день проверяют разные органы на предмет нелегального отпуска товара прямо с фабрики. Так что напрямую наши изделия я предложить вам не могу. Но помочь могу. Я дам вам список магазинов в Московской области, которые получают большие партии гжели, и работников этих магазинов, к которым вы можете обратиться от моего имени. А сейчас за ваше щедрое подношение я подарю вам десяток наших изделий с браком. Но ваши партнеры этого брака не заметят, они ведь не ОТК. Кстати, я вам дала список не всех магазинов, торгующих гжелью, так что у вас еще будет повод нас проведать. Всегда будем вам рады.

Герман занимался своим новым делом ни в коем случае не за счет работы отдела. Только государственную машину он использовал в личных целях. Гочи он совсем не стеснялся — тот был в курсе всех дел. У него оставалось время для поездок с членами своей многочисленной семьи, и он стал получать «премиальные» непосредственно от Германа. Все были довольны.

Финансовое положение семьи изменилось. Не надо было больше экономить. Фарцовщик Илюша приходил два раза в месяц. С ним не торговались и покупали то, что нравилось. Теперь, кроме Веты, отоваривались и Герман, и Алена. У того же Илюши покупали доллары и несколько раз съездили в валютный магазин на Профсоюзную улицу. Но там было довольно опасно. Могли задержать и спросить, откуда валюта. Решили не рисковать и остановиться на Илюше. Летом всей семьей съездили в Сочи. Просто так снять гостиницу в сезон оказалось нереальным, но помогли знакомые. Стоило это недешево, но экономить не стали. Отдохнули по высшему разряду. Швейцар гостиницы продал им пропуск на пляж гостиницы «Жемчужина». Пропуск стоил настолько дорого, что самому швейцару было неловко. Он стал объяснять, что сам почти ничего не зарабатывает, просто гости из южных республик подняли цены. В «Жемчужине» можно было провести весь день — там были рестораны, сауна, оборудованный пляж и приятные люди. Много известных, легко узнаваемых личностей. Билетов на обратный рейс в кассе не оказалось. Но за небольшую мзду помог все тот же скромный швейцар.

Герман понял, что лучше всего иметь дело со швейцарами. На первый взгляд они выглядели скромными служащими низового звена. Но на деле многие швейцары известных ресторанов и гостиниц были сотрудниками органов безопасности, чаще в отставке, а иногда и действующими. Это зависело от уровня заведения, который они ограждали от «нежелательных элементов». Об этом хорошо знали руководители учреждений и старались на всякий случай с ними не конфликтовать. В советское время попасть в известный ресторан было проблемой. Особенно в выходные дни или если там играл один из знаменитых на всю Москву танцевальных оркестров. Герману с друзьями путем сложных манипуляций иногда удавалось пристроиться в один из этих ресторанов. Еда и питье даже в самых шикарных стоили недорого, правда, меню было довольно однообразное и не менялось годами. Но ходили сюда в основном не из‑за еды. Главноебыли танцы. Герман был к ним равнодушен и танцевал кое‑как, зато Вета с детства любила танцы и достигла в этом деле больших успехов. Где бы ни начинались танцы, она гарантированно была ангажирована на весь вечер. Когда‑то Герману это не очень нравилось, но потом он привык, тем более что серьезных поводов для ревности не возникало.

Стали чаще ходить в театры и на концерты. С билетами на что‑то модное или значительное было трудно. Герман пытался наладить контакт с билетными кассиршами, но все они были избалованные старыми клиентами. Тут неожиданно подсуетилась Дина.

Институт имел лимит в центральной театрально‑концертной кассе. Занималась этим девушка, которая числилась в секретариате директора. Ее никто не контролировал, и у нее даже не было своего рабочего места. Дина решила, что самое оптимальное — поместить ее в отдел Германа. Даже название его отдела больше подходило для культурных мероприятий, чем секретариат. С тех пор в театры и на концерты стали ходить регулярно. Иногда даже удавалось побаловать друзей. Посмотрели почти все спектакли на «Таганке» и в «Современнике». С трудом, но попали на концерты мировых звезд эстрады, таких как Джо Дассен, «Бони М». Теперь руководство института, включая самого директора, обращалось за билетами на культурные мероприятия непосредственно к Герману, что повышало его рейтинг.

Все сувениры, которые добывал Герман, он реализовывал через Юру. Однако его беспокоила мысль, что, если с Юрой что‑либо случится, бизнес рухнет. Разрастались источники: Василиса, киоски по дороге на Владимир, еще не апробированный, но явно перспективный список магазинов с гжелью… В дальнейшем Герман намеревался лично посетить места производства лаковой миниатюры. В первую очередь ближайшие к Москве — Мстеру и Федоскино. Он понимал, что в одиночку с этими задачами не справится. Стал перебирать своих знакомых и остановился на Глебе Липкине. Глеб был сослуживцем по Госснабу. Занимался он тем, что контролировал работу подведомственных организаций и постоянно был в разъездах, а это означало, что при желании мог иметь достаточно свободного времени для решения проблем расширяющегося бизнеса. Кроме того, Глеб был человеком доброжелательным и открытым. Герман общался с ним не так много, но всегда оставался с хорошим впечатлением от него. Глеб был не чужд проделкам, не связанным с Уголовным кодексом. Однажды он случайно узнал, что в промтоварный магазин в Сокольниках завезли импортные куртки на гагачьем пуху. Было ясно, что в открытую продажу они не поступят. Он легко выяснил фамилию секретаря райкома партии, который курировал торговлю в Сокольническом районе Москвы, зашел в кабинет директора продмага и, прямо глядя ему в глаза, сообщил, что товарищ Курников просит отпустить две куртки 54‑го размера из тех, что вчера завезли. Директор, ни слова не говоря, провел Глеба в подсобку, отобрал две куртки, завернул их и попросил пробить чек при выходе из магазина. Герману понравились легкость, с которой Глеб рассказал эту историю, и то, что он не стал злоупотреблять этим методом в других ситуациях. Он был находчив, но осторожен.

Герман позвонил и пригласил Глеба с женой в гости. Тот звонку обрадовался, но сделал встречное предложение — приехать к ним. Объяснил это тем, что только вчера вернулся из командировки в Карелию и привез шматок свежей оленины. Глеб участвовал в охоте: его пригласили проверяемые им сотрудники местного отделения Госснаба в знак благодарности за жесткую, но справедливую критику.

В пятницу вечером они с Ветой отправились к Липкиным. До того Герман не встречался с Леной, женой Глеба, как и Глеб с Ветой. Знакомство оказалось очень приятным. У них была дочь такого же возраста, как Алена, и родители решили их обязательно познакомить, что впоследствии и сделали. Оленина была вкусной. Вета попросила у Лены рецепт приготовления, хотя до сих пор оленины в их доме не бывало и не предвиделось в обозримом будущем, но как дипломатический этот вопрос был очень кстати. Мужчины вышли на кухню «покурить», хотя оба не курили. Герман сразу, без обиняков, посвятил Глеба в суть проблемы. Глеб понял с полуслова, как будто давно ждал подобного предложения. Обсудили некоторые детали. Он попросил дать ему пару дней на размышления и совет с Леной. Но Герман был уверен, что договор уже заключен.

Герман постоянно думал о своих новых побочных делах. Он был достаточно разумным человеком, чтобы правильно воспринимать постоянные разговоры Юры о том, что занимается чуть ли не благотворительностью, помогая бедным евреям, отъезжающим на историческую родину. Никому он не помогал. Учитывая деловые способности евреев, подробно описанные в литературе, устных легендах и анекдотах, они бы и без него нашли выход. Герман понимал, что бизнес с сувенирами не красит его в первую очередь в собственных глазах. Слабым утешением было то, что и вреда он никому не наносил. Никакого ущерба государству, которое он не очень‑то уважал, никакого урона покупателям, которых он и в глаза не видел. Утешение было сомнительным, и его не отпускали смутные предчувствия. Как ни странно, он ни разу не подумал о том, что нарушает сразу несколько статей Уголовного кодекса и что кроме этических переживаний могут наступить неприятности другого, более прозаического рода — простое уголовное преследование.

Ранним зимним субботним утром поехали в Мстеру. По дороге решили проверить все киоски на пути до Владимира и заехать на пару часов в Суздаль. Дорога была скользкая, ехали медленно. В знакомых киосках выкупили небольшое количество лака и гжели, и эти остановки и обед в уже облюбованной харчевне заняли много времени. Погода ухудшилась. За руль сел Глеб, и к Суздалю подъехали уже в сумерках. Проехали всего 220 километров. Если бы это было летом, то ехали бы в два раза быстрее. Торговые ряды в центре города были ярко освещены. Продавались разные сельхозпродукты и сувениры для туристов. Герман и Глеб осмотрелись, не нашли для себя ничего интересного и уже собрались уходить, как Герман заметил на прилавке одной женщины среди разных предметов шкатулку лаковой миниатюры. Однако при беглом осмотре она оказалась фальшивкой. О таких в свое время рассказывала Василиса. Делалось это так: на крышку оригинальной коробочки наклеивалась картинка из книги или рекламы и сверху наносился лак. Рядовой покупатель не мог определить подделку. Герман даже обрадовался этому случаю: появилась возможность объяснить Глебу, какие бывают нюансы при покупке такого рода сувениров. Пока он высказывал продавщице свое возмущение, к ним подошла женщина, стоявшая неподалеку. Она отвела их в сторону:

— У меня есть пара шкатулок, но лучше отойти отсюда подальше. Здесь милиция строго следит, чтобы художники из Мстеры не продавали свои изделия.

— А почему это считается криминальным? Ведь они ничего не воруют, продают изделия своего труда.

— Все не так просто. Коробочки, лаки и позолоту они уносят с фабрики. Они нигде не продаются, так что эти деяния вынужденные. Идите за мной и не оглядывайтесь.

Зашли в закусочную в тех же торговых рядах. Меню неожиданно оказалось интересным, с местными русскими блюдами. Заказали для пробы. Выпили по сто граммов водки вместе с новой знакомой. Женщина наконец представилась. Ее звали Людмила. Она рассказала, что живет в Мстере и ездит продавать лак в Суздаль, так как самим художникам появляться здесь крайне опасно. Она положила на стол две шкатулки с яркими рисунками, которых Герман ранее не видел. Видимо, дома художники проявляли больше творческой смекалки, чем на производстве. Цена была приемлемая. Герман тут же купил обе, не торгуясь, и сообщил новой знакомой, что утром они собираются ехать в Мстеру. Людмила предложила с утра короткую экскурсию по Суздалю, а затем она могла бы поехать с ними в Мстеру и познакомить с нужными людьми. Герман и Глеб не стали спрашивать, где дама будет ночевать, попрощались до утра и отправились в гостиницу. На прощание Людмила предупредила, что надо быть осторожными, так как в последнее время в Суздале хозяйничают отморозки, которые заявляют, что они из местной ОПГ.

В гостинице мест не оказалось, но это не смутило Глеба. Он быстро разыскал главного администратора, показал свое удостоверение и шепотом сообщил, что они приехали из Москвы для ревизии местного подразделения Госснаба. Решили не заказывать номер заранее, так как проверка должна быть внезапной. Им тут же выделили двухместный номер. Глеб был так убедителен, что администратору и в голову не могла прийти мысль, что подразделений Госснаба в Суздале нет и быть не могло. Глядя на забавную импровизацию Глеба, Герман подумал, сделал правильный выбор и Глеб как нельзя лучше справится со всеми текущими делами.

Перед сном решили посидеть в буфете, выпить по бокалу вина, в крайнем случае по чашке чая. И тут произошел инцидент, о котором придется рассказать подробнее. На выходе их ожидали двое молодых людей, вид которых не оставлял сомнения, что эти ребята именно те, о которых предупреждала Людмила.

— Мы за вами давно следим. Что вы забыли в нашем городе? Дела тут без нас не делаются, давайте колитесь. Лучше здесь, иначе придется везти вас в нашу контору. Там командир с вами поговорит.

При этом первый одной рукой прижал Германа к стене, а другую угрожающе засунул в карман, давая понять, что может применить оружие. Второй оттеснил в сторону Глеба, и тот стоял в трех шагах, не зная, что делать. Он впервые в жизни попал в такую ситуацию, и это его сильно испугало. Надо отдать ему должное, он не убежал и был намерен любым способом защищать Германа, хотя совсем не представлял себе, что он сможет противопоставить этим вооруженным бандитам. Он смотрел на Германа и видел, что тот что‑то взволнованно объясняет бандиту. Через пять минут первый сказал второму: «Пойдем, ну их на…» Глеб стоял, не шевелясь. Он не мог поверить в такой счастливый исход дела. Герман взял его под руку и быстро повел к гостиничному номеру.

— Не волнуйся, все позади. Позднее я тебе расскажу, в чем дело. А сейчас поздно, давай спать, завтра полно дел.

Герман понимал, что Глеб ждет объяснения такой странной концовки инцидента в Суздале. Удобный момент для объяснений настал только через неделю.

Герман не очень хотел об этом говорить, но счел, что лучше ничего не скрывать от друга.

Однажды, когда Герман учился в шестом классе, детей повели на спектакль в Театр юного зрителя. Во время антракта Герман пошел в буфет и занял очередь. Когда он уже приближался к стойке, в очередь перед ним нагло вклинился парень старше Германа года на два и выше на голову. Герман дернул его за рукав, тот обернулся и поднес кулак прямо к его носу. Внезапно Герман почувствовал неведомую ему ранее решимость. Он пристально посмотрел оппоненту в глаза и заговорил, тщательно подбирая слова. Парень убрал кулак и изрек: «Ладно, живи пока». В тот день он не мог сформулировать своего отношения к происшедшему и старался о нем забыть. Но позднее понял, что это вовсе не случайность и что у него есть способность, которую он позднее сформулировал как «фактор переговорщика». Вначале это казалось ему подменой понятий. Вместо мужского выяснения отношений он использует какой‑то мистический метод. Но со временем все изменилось. Слово «переговорщик» пришло к нему не просто так. Незадолго до этого он посмотрел фильм об угоне самолета. Больше всего его поразил специально привезенный переговорщик, который, казалось, в безнадежной ситуации уговорил угонщиков сдаться.

В это время в школах еще преподавали такой предмет как логика. Единственным учебником была «Логика» С. Н. Виноградова. Ученики воспринимали этот предмет как проходной, случайный и необязательный. Но не Герман. Он был внимателен на уроках и тщательно готовился к занятиям. Преподаватель отметил его интерес к предмету. Когда он узнал, в чем заключается особый интерес Германа, посоветовал прочитать специальные книги о теории и практике переговорных процессов, такие как «Психология влияния» Роберта Чилдини, «Переговоры без компромиссов» Криса Восса, «Слова, которые меняют сознание» Шелла Шарве и другие. Уже работая в академическом институте, Герман узнал, что один из профессоров преподает логику в Высшей школе КГБ. Так как прямого доступа к этому профессору у него не было, пришлось просить Дину, которая помогла, беззастенчиво сославшись на своего шефа.

Профессор внимательно выслушал Германа. Его заинтересовала редкая увлеченность молодого сотрудника, и он выдал ему конспект лекций непосредственно о методах ведения переговоров в экстремальных условиях. Конспект был выдан сроком на три дня без права перепечатки и передачи третьим лицам. Герман выполнил все эти условия.

В нескольких безнадежных случаях он прибегал к этой крайней мере. Однажды, когда они с Ветой ждали электричку на пустынной платформе станции «Реутово», к ним подошли двое «качков». Один схватил Вету и оттащил ее на несколько метров, второй взял Германа за лацканы и прошипел:

— Вали отсюда быстро, пока цел, и не оглядывайся. Оглянешься — убью.

Это был сложный случай, но как только «качок» вступил в разговор, Герман понял, что все обойдется. Вета была настолько напугана, что вообще не поняла, что произошло, и рада, что все кончилось благополучно.

Глеб был первым, кому Герман открыл свой секрет.

Утром вчерашняя знакомая уже ждала их в холле гостиницы. Быстро осмотрели главные достопримечательности Суздаля — Покровский и Спасо‑Евфимиев монастыри, местный Кремль. Решили, что обязательно приедут сюда с семьями на несколько дней в теплое время года. Минут через сорок приехали в Мстеру. Заснеженный поселок на берегу реки Мстерки с пригорка выглядел очень живописно. Одноэтажные дома были аккуратно выкрашены и декорированы деталями деревянного зодчества: окна — резными наличниками, двери — орнаментами. Людмила провела их в дом, хозяева не удивились гостям. Создалось впечатление, что их ждали. После коротких приветственных слов хозяин принес большую коробку из‑под телевизора с изделиями собственного производства. Кроме обычных шкатулок там было несколько крупных панно, которые ценились отъезжающими в Землю обетованную особенно высоко. Все изделия были гораздо более высокого качества, чем в магазинах и сувенирных лавках, и на всех надписи «Мстера» и фамилия художника — Демидов. Каждое изделие было упаковано в фирменную коробочку. Это приобретение резко повышало рейтинг содружества Германа и Глеба. Если они хотя бы два раза в месяц смогут приезжать в Мстеру и покупать такую коллекцию, то станут монополистами в Москве и нужно будет думать только о том, как правильно употребить деньги и что вообще с ними делать. Художник Демидов был не против их плана по объему закупок и даже предложил встречаться не в Мстере, а в Суздале, а иногда и в Москве. Быстро пообедали и поехали восвояси. Домой вернулись уже ночью.

Прошла пара месяцев. Глеб отстранил всех посредников и продажами занимался лично вместе с женой. Лене купили «жигули», и она развозила заказы по городу. Самых крупных покупателей Глеб приглашал домой, принимая при этом все меры предосторожности, хотя за все время их деятельности никаких признаков опасности со стороны правоохранительных органов замечено не было.

Год назад Глеб познакомился с Ритой Зинглер. Эта 50‑летняя женщина была широко известна в московских кругах, так или иначе связанных с исходом евреев. У нее было прозвище Баронесса. Она имела одновременно еврейские и немецкие корни. Ни идиша, ни иврита она не знала, зато на немецком говорила как на родном. Была она певицей средней руки, подвизалась в разных сборных концертах, в основном выездных. По понятиям того времени она сделала головокружительную карьеру — вышла замуж за немца, строительного рабочего из Гамбурга, и переехала к нему, а через год развелась, честно выплатив обусловленную заранее сумму. Благородный строитель навсегда исчез из ее жизни. Имея два паспорта, немецкий и советский, Рита довольно легко перемещалась из одной страны в другую. Это давало ей возможность зарабатывать и на удивительном курсе валют в СССР, и на тотальном дефиците товаров ширпотреба. В последнее время она много занималась проблемой выезда евреев. Хотя она на этом зарабатывала, надо отдать ей должное : делала это по‑божески, лишь бы окупились затраты. Она жалела этих несчастных, которые уезжали в неизвестность, в основном без средств к существованию. Еще год назад Рита покупала у Глеба небольшое количество лаковой миниатюры, но постепенно снижала уровень покупок, а потом совсем перестала. Весной она опять появилась и заказала несколько дорогих панно на определенную тему. Она привезла даже репродукции из художественных журналов как примерные образцы для воспроизведения. Такие панно стоили дорого, но Рита Зинглер не торговалась. Она вообще никогда не торговалась. Эти панно предназначались не для отъезжающих евреев, а для богатых немцев, которым Рита популярно объяснила, что такая живопись не только украсит их жилища, но и создаст популярность среди друзей и знакомых. Получив свои панно, Рита пригласила Глеба и Германа посетить пивной бар в гостинице «Интурист», куда имела доступ как подданная ФРГ. Как выяснилось, пригласила она их не просто так, а для разговора на очень серьезную тему.

— Люди, которые выезжают по еврейской линии, находятся в сложной финансовой ситуации. Они лишаются квартир и имущества, нажитого за долгие годы. Продавая все, что можно, они покупают гжель и лаковую миниатюру, которые разными способами пытаются переправить за границу. Я сама перевезла много этих изделий. Часть продавала и деньги отдавала им в момент прибытия. Но конъюнктура изменилась. Сегодня рынок перенасытился гжелью и шкатулками. Цены упали в несколько раз, да и продать что‑то очень трудно. В Берлине, на площади у Бранденбургских ворот, образовался стихийный рынок этого товара. Все это продается по бросовым ценам — предложение превышает спрос. Если раньше вы зарабатывали, при этом как‑то помогая людям, то теперь вы просто их обманываете. Простите за мою прямоту. Я не могу с уверенностью сказать, как им всем помочь, но уж точно не вкладывать последние деньги в ваше предприятие. Давайте вместе съездим в одну семью, и вы поймете, о чем я говорю.

Вечером следующего дня Рита привезла Германа и Глеба в старый пятиэтажный дом в Армянском переулке. В двухкомнатной почти пустой квартире уныло сидела семья из четырех человек. Улететь они должны были через два дня, но с друзьями уже попрощались и просили их более не приходить и не провожать. Все это исключительно в целях их же безопасности. Говорили, что всех посетителей и провожающих переписывают компетентные органы и у многих уже возникли проблемы.

Эта семья распродала все что могла и на эти деньги накупила сувениры, в том числе хорошо известные Герману и Глебу. Часть из них они сумели переправить в Вену, часть таможенники разрешили отправить багажом, а остальное неприкаянно лежало на полу. С утра к ним приходили новые жильцы — очередники, получившие ордер в райисполкоме. Они по дешевке купили кухню и остатки мебели. Герман и Глеб, не сговариваясь, забрали с собой остатки гжели и лаковой миниатюры и пообещали отдать деньги Рите, а она передаст их хозяевам сувениров в Австрии или в Германии, если они туда доберутся Все евреи должны были лететь в Вену, а там еврейские организации распределяли их в Израиль, США или Германию, соответственно их желанию и обстоятельствам. В любом случае в страны, кроме Израиля, нужны были дополнительные документы, такие как приглашения и др. , уже в твердой валюте.

Все, что рассказала Рита, и все, что они увидели в еврейской семье, оказалось для Германа совершенно неожиданным. Он не раз задумывался о своей деятельности. Она ему не очень нравилась. У него часто возникали сомнения в ее нравственной составляющей, но он утешал себя мыслью, будто помогает бедным людям, понимая при этом, что это надуманное утешение. Он ждал какой‑то реакции от жены, но ее не было. Теперь, когда он рассказал Вете о своем желании немедленно прекратить этот бизнес, она сказала: всему свое время и, если он так решил, значит, так тому и быть. Глеб легко согласился с решением о прекращении торговли сувенирами. Но тесная дружба семьями продолжалась.

Как‑то позднее Глеб сознался, что вначале все это представляло какой‑то интерес, но со временем стало грузом, который он не знал, как сбросить. Оказалось, что последние несколько месяцев Лена настаивала на завершении лаковой эпопеи. Так что все встало на свои места благодаря Рите Зинглер.

Ни Герман, ни Глеб сами не собирались ни в какую эмиграцию, но решили по мере сил помогать евреям, решившимся на исход. Они не участвовали в митингах и голодовках, не подписывали петиций, не выступали в передачах западных радиостанций. Они помогали, как сейчас модно говорить, «малыми делами», испытывая при этом моральное удовлетворение. Со стороны могло показаться, что это форма раскаяния. Может быть, так и было, но наши герои об этом не думали — они просто делали то, что им хотелось делать.

Когда Герман уже стал забывать о своей двойной жизни, его неожиданно пригласили в районное отделение КГБ. В небольшом старом особняке во дворе одного из домов на Садовом кольце его принял усталый чекист средних лет. Разговор был коротким: Герман подписал предупреждение о недопустимости сотрудничества с ренегатами, которые покидают родину. Он был не очень испуган — было досадно и неприятно. Никаких последствий его визит не имел. Вероятно, в архивах правопреемника этой организации до сих пор хранится предупреждение, выданное Герману 4 марта 1985 года. До избрания Михаила Сергеевича Горбачева генеральным секретарем ЦК КПСС оставалась всего одна неделя.

Уже спустя два месяца стало ясно, что наступают новые времена. Принять их Герман не смог. Окончив факультет с идеологическим уклоном, воспитанный советскими казенными учреждениями, он растерялся. Он понимал все нелепости советского строя, возмущался ими, критиковал, правда, только среди проверенных друзей и знакомых. Но он привык к этой жизни. Эксплуатируя ее нелепости, как он считал, грамотно организовал свою жизнь.

В первые дни правления Горбачева рейтинг Института социально‑экономических исследований вырос. Директор института академик Агишев несколько раз приглашался на серьезные совещания, связанные с новой политикой. Однажды даже к самому Горбачеву.

Но постепенно, по мере омоложения кадров, интерес к институту уменьшался, пока не заглох вовсе. Агишев не уловил ветра перемен, а может, просто не мог ввиду возраста и линейного догматического мышления, к которому привык и которое выручало его долгие годы в косной социалистической системе. Он все понимал, но переделать себя не смог. Институту сократили бюджет, пошли слухи, что его ждет или переориентация, или полное упразднение. Дошлый академик Агишев быстро сориентировался и уехал в родную Казань, где позднее занялся политической деятельностью и избирался в законодательные органы СССР, а после его распада — в местные. Вслед за ним в Татарстан уехала и его бессменная помощница Дина, предварительно распространив слух, что она по национальности татарка. Даже показывала какие‑то справки. Зачем она это делала, непонятно, так как к тому времени это уже никого не интересовало.

Академики боролись за каждый сантиметр своих владений. Институт им удалось отстоять, пообещав наполнить его молодыми учеными и перестроиться на новую политику, связанную с «ускорением».

Новое руководство сразу догадалось о несоответствии штата отдела информации задачам института. Отдел сократили до семи человек и перевели в главный корпус, благо места там теперь было достаточно.

Машину у Германа забрали. Было трогательное прощание с незаменимым Гочей. Его семья так настойчиво приглашала Германа и Вету к себе домой, чтобы отметить этот скорбный день, что они вынуждены были пойти, да еще захватили Глеба с женой. Был настоящий грузинский пир с тостами и благодарными речами. Благодарили за то, что Гоча на этой «волге» наконец стал человеком, и за то, что у семьи в течение нескольких лет был личный бесплатный транспорт, особенно в выходные дни и в вечернее время.

Если раньше Герман просто грустил, то после этого светского раута впал в депрессию. Глеб, ставший лучшим другом, не только не помог ему избавиться от недуга, но, наоборот, почему‑то решил, что депрессия — лучший способ пережить неблагоприятный период и для него самого. Хорошо, что их жены Вета и Лена не примкнули к мужьям и, как могли, продолжали обыденную жизнь.

В основном здании института отделу информации выделили одну большую комнату. Утешением послужило то, что в этой комнате все‑таки был маленький кабинет, хоть и в три раза меньше, чем прежний. Теперь Герман приходил на работу вовремя даже по пятницам. Регулярность интимных четвергов сама собой прекратилась и снова приобрела бессистемный характер. Но дело было не только в этом. В своем маленьком кабинете он чувствовал себя лучше, чем дома. Он как бы замыкался в этом пространстве и отгораживался от мира, автоматически исполняя свои обязанности безо всякого интереса, которого от него, впрочем, теперь и не требовали. К нему часто заезжал Глеб. Новое руководство страны постепенно разобралось, что при наличии в Москве Госснаба СССР республиканский аналог не нужен. Он по инерции еще функционировал, но дело шло к упразднению. Дел на работе у Глеба становилось все меньше, и он зачастил к Герману. Им было о чем поговорить.

А перестройка и ускорение, провозглашенные Горбачевым, с грохотом, скрипом и проблемами катились по стране. Объявили гласность, отменили цензуру, заменили старые партийные кадры на новую команду, разрешили частное предпринимательство в виде кооперативов и совместные предприятия с зарубежными фирмами. Наши герои все сидели на своих старых чиновничьих должностях, бесконечно обсуждая свое депрессивное состояние, жалели друг друга и даже не пытались трезво посмотреть на необратимые изменения, которые происходили за стенами их кабинетов.

Их, конечно, заинтересовало решение о частном предпринимательстве, но для себя в этом ничего привлекательного они не нашли. В результате долгого общения сгладились даже те мелкие разногласия, которые были в их отношениях. Если еще оставались шероховатости в отношении быта, вопросов литературы, кино и театра, то о политике они стали мыслить совершенно одинаково. И странное дело — они не надоедали друг другу, перетирая горячие новости.

26 декабря 1991 года был официально ликвидирован СССР. Хотя морально многие к этому были готовы, сложности возникли почти в каждой семье. Уже через месяц Институт социально‑экономических исследований слили с другим институтом Академии наук, а Госснаб и вовсе ликвидировали. Глеб Липкин и Герман Гурский остались без работы и без выходного пособия. Новая страна не могла себе позволить такие необязательные расходы. Взамен они получили свободу и право на обширные возможности. Они должны были самостоятельно решать свои проблемы. Государство от них фактически устранилось.

Друзья призадумались. На их стороне были хорошее образование, опыт работы в серьезных организациях,в конце концов они были здоровы и молоды. Конечно, уже не юноши, но возраст вполне подходящий для нового дела. Только вот какого?

Последние события повлияли на то, что друзья увлеклись писателями так называемого эстетического абсурдизма. Они с интересом прочитали несколько произведений Франца Кафки и Эжена Ионеско. В них было полно крылатых выражений, разобранных на цитаты. Одно из них так понравилось, что они решили взять его на вооружение: «Есть решения, которые отрезают путь назад. Их непременно надо принимать». Они были готовы принять подобное решение, но ничего интересного в голову не приходило.

Как‑то Вета купила книгу рассказов Людмилы Улицкой, быстро входящей в моду. Рассказ «Второе лицо» особенно привлек внимание Германа. В нем состоятельный пенсионер, собиратель антиквариата, был окружен «любящими» родственниками, имеющими виды на его наследство. Иногда к нему приходил двоюродный племянник, человек странный и обездоленный. Он просил помощи для собачьего приюта, который играл главную роль в его жизни. Пенсионер категорически отказывал. Каково же было удивление родственников, граничившее с возмущением, когда после смерти старика было оглашено завещание, в котором все деньги передавались двоюродному племяннику на развитие собачьего приюта. Герман дал прочитать этот рассказ Глебу, который сразу понял намек своего друга. Таким образом Герман предлагал заняться актуальным делом, совмещенным с самыми благородными целями, а именно помощью бездомным обездоленным животным — приемом, лечением, спасением, передачей в надежные руки, естественно бесплатно. Друзья взялись за дело серьезно. Они прочитали много литературы. Узнали, что такое собачье бешенство, авитаминоз, течка, гон, историю собачьего племени, проблемы поведения брошенных собак. Посетили несколько приютов и благотворительных фондов защиты животных в Москве и Московской области. Ни одно из этих заведений бизнесом не занималось — все на основе волонтерства, благодеяния, спонсорства. Но не это остановило Глеба и Германа. Они были восхищены миссионерским трудом работников приютов. Но поняли, что сами к этому не готовы. Лучше проявить себя на другом поприще… Но в любом случае помощи людям, оказавшимся в затруднительном, а иногда и отчаянном положении. Опять раздумья и поиски вариантов…

За это время близко сдружились не только наши герои, но и их семьи. В разговорах стали принимать участие жены и даже дочки. Им обеим исполнилось по 17 лет, они самостоятельно поступили в институты, Алена в иняз, а Маша в «Плешку» См. сноска 3. , и справедливо считали, что имеют право голоса. На одной из таких посиделок Лена решила высказаться.

— Если вы не хотите заняться помощью животным из‑за нехватки знаний и отсутствия предрасположенности, это понятно. Но почему вы ограничились животными? Помощь сейчас требуется всем, и прежде всего людям. А тут вы не можете сослаться ни на отсутствие знаний, ни на отсутствие предрасположенности. Я и название вашему предприятию придумала: «Помощь». Думаю, что все согласятся в ней работать. Например, я на безвозмездной основе.

Предложение было настолько разумным, что с ним согласились все присутствующие.

Чем больше Глеб и Герман думали о новом предприятии, тем удивительнее им казалось, что они сразу до этого не додумались. Ведь именно это лежало на поверхности. Они разыскали адвоката по фамилии Плотник, который занимался созданием новых предприятий. Попасть к нему оказалось сложно. Казалось, все кому не лень ринулись создавать новые фирмы, компании, товарищества, артели и т. д. Благо, это стало несложно. Все разрешалось. Пробились вне очереди по старым связям. Оказалось, что прежние контакты не только не потеряли свое значение, но, наоборот, заиграли новыми красками. Тут на первое место вышел Глеб, поскольку его знакомства по старому Госснабу оказались неоценимыми. Адвокат понял их сразу и разъяснил: если они учредят этот фонд, то будут первопроходцами. Придется пройти тяжелый путь проб и ошибок. Все заботы по учредительным документам взял на себя. Адвокат сообщил, что, несмотря ни на что, ему нравится идея Глеба и Германа и он согласен осуществлять юридическое сопровождение фонда на постоянной основе. Затем он назначил встречу на следующей неделе для подписания договора и уточнения деталей. С договором все оказалось в порядке, и сумма была указана на удивление незначительная. Сюрпризом явились «детали» — разовая круглая сумма наличными и ежемесячная за юридическое сопровождение. Взяли три дня на раздумье. Теперь стало ясно, отчего идея «Помощи» так понравилась адвокату. За такие деньги и не такая идея должна понравиться. Глеб поехал к бывшему главному юристу бывшего Госснаба, который и рекомендовал Плотника. Прочитав договор и ознакомившись с «деталями», старый юрист сообщил, что договор адекватный, а что касается выплат за юридическое сопровождение, то оно тоже в пределах сегодняшних стандартов. Одновременно он пообещал поговорить со своим учеником о двух вещах — снижении стоимости услуг и обязательном вмешательстве в случае нашествия криминальных «элементов». Последнее происходило сплошь и рядом, особенно с новичками. Старый юрист не только выполнил свое обещание, но и сосватал помещение для аренды в здании бывшего Госснаба, который еще не успели заселить после ликвидации. Так что друзья успели выбрать себе офис из трех комнат и заключить контракт на три года по ценам, пока еще не грабительским.

Сказался опыт бюрократической работы в государственных органах страны. Благотворительный фонд «Помощь» был создан 25 января 1992 года. Была регистрация, было помещение, но было непонятно, как найти первоначальный капитал для необходимых платежей, которых стало поступать неожиданно много, с неумолимой регулярностью. Еще хорошо, что сотрудники, все члены семей, не просили зарплату. Плотник добросовестно выполнял обещание помощи по привлечению спонсоров, но все это можно было реализовать в перспективе, а средства нужны были сейчас.

Стали перебирать варианты. Одним из них оказался академик Агишев. Герман никогда не упускал его из вида. Он знал, что наряду с работой в НИИ Казани Агишев занимает важный пост в татарстанском отделении партии «Демократическая Россия». Герман разыскал телефон академика, позвонил и наткнулся на Дину. Она его сразу узнала и на просьбу соединить с Агишевым ответила:

— Сначала все подробно расскажи мне. Ты и сам знаешь, что так будет сподручнее для всех.

Герман понял, что Дина не только не утратила роли помощницы, но при переезде в Казань сделала ее еще более значимой. Он рассказал ей все без утайки. Дина внимательно выслушала, иногда задавая наводящие вопросы:

— Я все поняла, подумаю, каким образом можно получить пользу от сотрудничества. Заодно я посмотрю график Агишева и сообщу тебе, когда приехать в Казань.

Герман обратил внимание на то, что Дина не сказала, что спросит у Агишева разрешения на его визит, а взялась решить это самостоятельно. Позвонила через пару дней и сообщила, что академик ждет его. Герман решил поехать с Аленой. Пусть дочь привыкает, раз сама предложила этот вид деятельности и название фирмы…

Дина встретила их в аэропорту, но не там, где толпятся таксисты, а прямо у трапа самолета. Этим она сразу дала понять масштаб личности академика Агишева в родном Татарстане. Приехали в отель «Казань Палас», разместились в люксе. Никакой регистрации, никаких паспортов, ключи были у Дины в руках. Поехали ужинать в ресторан «Блюда Татарии». Еда оказалась очень вкусной. Вечером вернулись в гостиницу. На прощание Дина сообщила, что встреча с академиком назначена на завтрашнее утро и машина останется в их распоряжении на все время пребывания в Казани.

Вадим Бардович встретил Германа как старого друга. Герман почувствовал, что академик искренне рад ему и даже не был удивлен присутствию Алены. Он как всегда быстро уловил суть дела.

— Финансово мы вам поможем на первых порах. Для нас это не проблема. Тем более я верю, что долг вы отдадите. Но есть одно актуальное предложение. Нам нужна база в Москве. Обращаться в «останки» института, которым я руководил, я бы не хотел по разным причинам. В первое время это будет помощь чисто техническая: встретить, поселить, выделить транспорт, помещение для переговоров и т. д. Следующий этап более серьезный — нам понадобится помощь в решении финансовых и стратегических проблем республики. Эти проблемы можно решать только в Москве. Далее мы будем бороться за максимальное представительство Татарстана в Государственной Думе.

Первой свое удовлетворение переговорами высказала Алена. Ей понравилось все — как вел себя отец, как их принимал академик Агишев, и, главное, принятые решения о немедленной авансовой помощи. Она не заметила, что, пока Дина занимала ее рассказами о чудесном городе Казани, Агишев отвел Германа в соседнюю комнату.

— Я тут столкнулся с такими проблемами, которых ранее не предполагал. Времена изменились. Скоро ты сам поймешь, о чем я говорю. Будь осторожен и знай, что никакой помощи от государства ты не получишь. В милицию не обращайся ни в коем случае. Прежний опыт вряд ли пригодится, нужно получать новый. Мы живем в стране с тяжелым прошлым, трудным и опасным настоящим, но с надеждой на перспективное будущее. Если честно, я не уверен, что такие, как ты, найдут себя в новой стране. Но ты человек умный и работоспособный, надеюсь, все будет в порядке.

Герман вернулся в Москву с двояким чувством. С одной стороны, фонд был обеспечен средствами на ближайшее будущее. С другой стороны, эта помощь была временной, а так серьезно заниматься политической деятельностью и участвовать в выборной кампании он и его команда не умели и не хотели. Герман поделился своими тревожными мыслями с Ветой. Никакого понимания он не нашел. Она просто хотела жить сегодняшним днем и не заглядывать в будущее. Тем более что Алена приехала из Казани полная оптимизма, в основном от того, как папа провел переговоры, и от того, как его уважает академик. Вета и раньше мало интересовалась занятиями мужа, но сейчас это показалось Герману недопустимым. Неужели она не понимает, что время изменилось? Он не стал выговаривать это Вете, но осадок остался.

Что касается Глеба и Лены, они были довольны результатами поездки Германа в Казань, но от восторга не прыгали. Глеб в отличие от Веты полностью разделял опасения друга.

Фонд «Помощь» не стал проводить торжественного открытия, а просто начал работать. Глеб занимался поиском спонсоров, и это ему удавалось. Правда, это были небольшие организации со скромными взносами, но всем думалось, что это только начало. Что касается Германа, он сосредоточился на том, кому нужна была помощь и какого рода. Решили, что вначале не будут никого отвергать, а потом выберут свое направление.

Первыми стали приходить пожилые женщины, которые не знали, куда обратиться по бытовым и социальным вопросам в новых условиях. С этим быстро научились справляться Алена и Маша. Они заполняли типовые бланки и ходили с просителями в разные учреждения. Поступили первые благодарности. В фонд за помощью обратился детдом в Лианозове. Этим занялись Вета и Лена. Этим двум стильным дамам никто не хотел отказывать, и многие соглашались принять участие в помощи детям, правда, когда это не касалось крупных вложений. По этому делу фонд получил благодарность от гороно и отдела опеки и попечительства. Германа пригласили выступить на радиостанции «Маяк». После этого скромного выступления заметно увеличилось как число обращений, так и пожертвований. Решили, что пришло время не разбрасываться и сосредоточиться на помощи детдомам, детсадам, детским больницам, одиноким женщинам с маленькими детьми.

Спустя месяц после начала работы фонда пришли двое молодых людей с простой на первый взгляд просьбой. Они открыли маленькую фабрику по производству мебели. Особенность их замысла состояла в том, чтобы не закупать пиломатериалы. Они объезжали заброшенные деревни и села и находили в старых домах половые доски, обшивку, наличники и другие деревянные детали. Эти доски имели неприглядный вид, но на самом деле они были хорошо просушены, без древесных насекомых и оказались незаменимыми для производства мебели в деревенском стиле. Массивные полы из цельного дерева, большие обеденные столы, лавки вместо стульев и старые сундуки вместо тумбочек — как будто все это досталось по наследству. Из старых досок можно сделать практически любую мебель по заказу клиента. Ребята продали машины, дачу, взяли кредит, все это вложили в фабрику и не прогадали. Уже спустя два месяца после открытия фабрика оказалось полностью загруженной, появилась возможность расширения производства. И тут на них «наехали». Двое «качков», назвавшись представителями местной ОПГ, потребовали ежемесячных платежей в огромных размерах. В этих условиях они могли работать и даже получать скромную зарплату, но ни о каком расширении не могло быть и речи. Герман выслушал новых русских предпринимателей и сообщил, что их просьба непрофильная для фонда. Оказалось, эти двое совсем непростые ребята. Они попросили помощь не просто так, а в обмен на постоянное спонсорство. Герман попросил их организовать встречу с рэкетирами. Он хорошо понимал опасность подобной встречи, но ему захотелось повидать бандитов из ОПГ, о которых так много говорили и писали.

Встреча состоялась через три дня в конторе мебельной фабрики. Уже через пять минут разговора Герман понял, что эти двое не связаны с серьезной преступной организацией, а просто мелкие хулиганы. Он думал, что будет иметь дело с серьезными вымогателями, и надеялся с ними сторговаться. Их уступчивость будет считаться взносом в фонд «Помощь». Платить им не придется, зато они всегда будут числиться в списках спонсоров и благотворителей. Рано или поздно это им обязательно пригодится. Позднее эта идея не раз воплощалась в жизнь совсем в других случаях, уже не связанных с фондом «Помощь», но в тот раз все оказалось буднично просто. Герман позвал старшего из этой пары «покурить». Он завел разговор о невозможности для мебельщиков выплачивать такие деньги из оборота и об опасности затеянной ими авантюры. При обсуждении проблемы Герман понял, что переиграет этого мелкого бандита. Остановились на том, что рэкетиры придут в офис «Помощи» и там продолжат разговор. Мебельщикам он сообщил, что проблема решена.

Каждый раз, когда Герману приходилось использовать свою способность вести переговоры, он слабел морально и физически, и не всегда все проходило успешно. Вечером он рассказал Вете об этом эпизоде, но она никак не прореагировала. Такое отношение бывало у нее не только к Герману, но и к подругам, сослуживцам и даже к родителям. Такой у нее был характер. Герман долго надеялся, что станет исключением, но понял, что это безнадежно…

Позвонила Дина и сообщила, что через три дня Агишев приедет в Москву. Приедет ли с ним Дина, Герман спрашивать не стал, было ясно без слов. В аэропорт Внуково Герман приехал на «мерседесе». В Москве только что появился немецкий пункт проката автомобилей Sixt, и фонд «Помощь» стал одним из первых клиентов. Поселили гостей в гостинице «Президент‑отель», только что переименованной из «Октябрьской». Сняли два номера рядом — люкс для Агишева и обычный для Дины. Герман понимал, что можно было бы снять только люкс — номер Дины все равно будет простаивать, — но решил соблюсти правила приличия.

Агишев с присущей ему энергией взялся за подготовку к выборной кампании в Государственную Думу. К мероприятиям подключились все сотрудники фонда «Помощь». Но уже через несколько дней Герман и Глеб поняли, что для их фонда этот путь тупиковый. Фонд с усердием выполнял мероприятия по плану Агишева, но им стало ясно, что это чисто механическая работа и сами они ни в каких выборах участвовать не хотят, хотя академик намекал на такую возможность. Всезнающая Дина сообщила, что это действительно возможно. Перед отъездом Агишев поблагодарил за проделанную работу и сказал, что готов перевести очередной денежный транш. Герману было трудно вести разговор и обосновать отказ от дальнейшего сотрудничества:

— Вадим Бардович, вы не сомневайтесь в нашем уважении к вам лично и к той важной деятельности, которую вы развернули. Мы безмерно благодарны за помощь, оказанную нам в сложный момент становления. Но в эти дни мы убедились, что участие в выборной кампании поглощает все возможности фонда. Мы к этому не готовы. За прошедший период у фонда появилась определенная ответственность перед людьми, которые в нас поверили. Мы будем готовы всегда оказывать вам содействие, но в тех пределах, которые не затронут основную работу фонда. Что касается очередного транша, то достаточно того, что вы уже помогли нам.

Агишев удивился, но понял все правильно. Расстались по‑хорошему, как старые друзья. Пообедали в ресторане «Прага», и тот же «мерседес» отвез гостей в аэропорт. Герман и Глеб проводили их. Дина улучила момент и прошептала Герману на ухо:

— Не ожидала от тебя такой глупости. Вадим Бардович прочил тебя на высокие посты. Но теперь все кончено. Он никогда не возвращается к тому, кто ему когда‑то отказал. Кстати, я тоже.

Герман не переживал. Он, как и Глеб, никогда не думал о политической деятельности. Все политики казались ему расчетливыми и амбициозными демагогами. Герман жалел, что больше не встретится с Диной, — она всегда ему нравилась. Он был благодарен ей за хорошее отношение, которое, наверное, не заслужил. Он даже позавидовал Агишеву, что у него такая верная и умная сотрудница. Когда через несколько дней Герман увидел на счете фонда деньги из Казани, то сразу понял, что это дело рук Дины. Никто не сомневался также, что этот перевод последний.

В фонде «Помощь» трудились уже десять сотрудников. Спонсоры помогали, но особенно не раскошеливались. Однажды даже получили большую красивую грамоту от мэрии Москвы и небольшую сумму в рублях. Хватало только на содержание фонда и зарплату работникам, у которых была одна привилегия — свободный график. Сотрудников, которые добровольно пришли работать в благотворительный фонд, контролировать было бессмысленно. Иногда Герман думал, что работа налажена и фонд мог бы работать без него, если бы не дела с вымогателями, в которые он втягивался, сам того не желая.

Эти ребята, двое мебельщиков, регулярно помогая фонду по мере своих сил, решили дополнительно отблагодарить Германа, разрекламировав его способность к переговорам. Отчасти в этом был виноват сам Герман — он не предупредил их, что такая реклама ему ни к чему. Пришлось несколько раз встречаться с вымогателями. Ему было бы интересно столкнуться с настоящими представителями ОПГ… После каждого рандеву Герман чувствовал себя вымотанным и думал, что это в последний раз. Но потом оказывалось, что жалко людей, да и от взносов в фонд грех было отказываться.

Вета исправно выполняла свои обязанности в фонде, но только формально. Она не задавала никаких вопросов, не участвовала в обсуждении даже острых проблем. Герман вспомнил, что то же самое было со шкатулками и гжелью. Она делала все, о чем он ее просил, не вникая в подробности и не высказывая своего мнения. Теперь, когда он разрешил себе анализировать ее поступки, многое увидел совсем в другом свете. Эти отношения сложились с самого момента знакомства. Они познакомились на дне рождения приятеля по институту. Ее привел Никита, молодой человек, тоже приятель именинника, Герман не был с ним знаком. Оказалось, что этот высокий красивый парень серьезно относится к Вете и собирается сделать ей предложение. Вета знала об этом, но не была уверена, что согласится, хотя уже была с ним в близких отношениях. Вроде бы ее все устраивало, но не настолько, чтобы сразу выходить замуж. Вета знала себе цену. С седьмого класса вокруг нее вились поклонники, да и мама убедила дочь в ее исключительности. Ее самоуверенность оказывала влияние на мужчин. Они уже при первом знакомстве признавали ее необычность и сразу хотели жениться.

Герман влюбился моментально. Еще не было знакомства — только первый взгляд. А после того как их познакомили, после короткого разговора и совместного танго Герман решил, что ему нужна только такая жена. Свой телефон Вета дала сразу, без лишнего кокетства, но договориться о первом свидании оказалось сложнее, чем он думал. Герман узнал, что Вета увлекается балетом и является поклонницей Майи Плисецкой. Он пригласил ее в Большой театр на «Кармен‑сюиту» с Плисецкой в главной роли. Тогда он еще не был начальником отдела информации и никаких особых возможностей для приобретения дефицитных билетов в театр не имел. С тех пор Герман раз в день обязательно звонил Вете по телефону. Она общалась весьма охотно. Наступил август, а с ним и Московский международный кинофестиваль. Главным залом был кинотеатр «Россия» на Пушкинской площади. Но фильмы шли и в других кинотеатрах, а также в домах творчества. Несмотря на это, билетов было не достать. Они практически не продавались, а вместо этого распределялись каким‑то неведомым образом в важных учреждениях. Герман и сам работал в таком учреждении — Госснабе, но билеты до него не доходили. Зато директора комиссионных магазинов, директора овощных баз, стоматологи и спекулянты были их обладателями. И тут Герману повезло — в Госснаб со своими проблемами явился директор Дома композиторов. Так как сам директор и его дело не представляли никакого интереса для начальства, его направили к Герману. Дело действительно было пустячным, Герман мог его решить в пять минут. Но вдруг вспомнил, что кинофестиваль проходит и в Доме композиторов.

— Дело ваше сложное, но из уважения к вам и любви к музыке я попробую его решить быстро. У меня к вам вопрос: у вас действительно проходит показ фильмов кинофестиваля?

Как только Герман упомянул фестиваль, директор сразу понял суть дела. Он молча вынул из кармана пачку билетов.

— Тут по два билета на пять дней фестиваля.

Герман понял, что лукавить с этим человеком бессмысленно, тут же подписал все нужные бумаги, сам пошел и оформил в экспедиции и выдал на руки посетителю.

Герман отобрал лучшие фильмы, такие как «Кабаре» с потрясающей Лайзой Миннелли, «Блеф» с Челентано и «Конформист» с Жаном‑Луи Трентиньяном. Одну пару билетов он отдал Глебу и еще одну Вете — с просьбой передать ее родителям. Когда Глеб спросил, какой фильм смотрели родители и как он им понравился, Вета не смущаясь сказала, что сходила в кино сама, с Никитой. Как ни странно, Герман не обиделся, ему даже понравилось, что этот Никита сам сделать ничего не может и в кино ходит с его помощью. Вета оценила то, что Герман не стал устраивать сцену по незначительному поводу. Окончательно она сдалась, когда Герман прочитал посвященное ей стихотворение:

Хотел бы стать не просто годным,

А частью тела и души,

Вином, подарком новогодним,

Щемящей музыкой в тиши.

Ласкать серебряные руки

И пряди нежные волос.

И никогда не знать разлуки,

Просто любить тебя до слез.

С самого начала и по сегодняшний день Вета в семье была первой скрипкой, а Герман — рядовым оркестрантом. Долгое время всех это устраивало, но сейчас были необходимы ее активное участие в общем деле и моральная поддержка. Вета формально выполняла свои обязанности, не вникая в сложности работы фонда. Но самое неприятное для Германа было в том, что Вета стала отдаляться от него. В прямом и переносном смысле.

Двое мебельщиков постоянно интересовались работой фонда и по мере сил вносили свою лепту, приглашали Германа на мероприятия, проходившие на их фабрике, и были рады, когда он их навещал. Вот и сейчас его пригласили на двухлетний юбилей со дня выпуска первого изделия. Настроение у него было безрадостное. Утром с Ветой нескладно поговорили. Вернее, говорил он, а она безразлично смотрела на него, а потом вообще вышла из комнаты. У мебельщиков он всегда чувствовал себя легко и свободно. Герман не был любителем выпить и никогда не бывал пьяным, но в этот раз решил напиться. Ребята привезли его домой ночью. Дверь долго не открывали, и они нашли ключи в кармане пиджака, вошли в квартиру, бережно уложили на диван и тихо удалились. Утром, проснувшись, он ждал скандала, но произошло худшее: Вета окинула его безучастным взглядом и сообщила, что завтрак готов. Все было, как обычно.

В этот день он не пошел на работу. Вспомнил, что давно не читал стихи. Нашел книгу Мандельштама и прочел любимые строки. Стихи были грустные и настроение не улучшили. Хотел поговорить с Глебом, но как раз сегодня они с Леной и Машей улетели на неделю в Германию — их пригласили бизнесмены, знавшие его ранее по Госснабу. Погулял по улице, решил пообедать в одном из вновь открытых кооперативных ресторанов. Аппетита не было. Он поклевал немного, расплатился и вышел. Утром следующего дня почувствовал недомогание. Померил температуру — 37,7. Решил отлежаться. Потом начались выходные. Когда в понедельник он пришел в офис, то с удивлением обнаружил, что его отсутствие, а также отсутствие Глеба никто не заметил. Фонд работал как ни в чем не бывало. Это его обрадовало и огорчило одновременно. Конечно, приятно думать, что это именно он так организовал и наладил работу, что руководство уже не требовалось, но не хотелось признавать, что он теперь как мавр из драмы Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе»: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».

Приехали из Германии Глеб с Леной. На работе Глеб не появился, но позвонил и пригласил в гости. Герману не понравилось то, что Глеб не приехал в фонд, да и голос у него был странный, сдавленный и обеспокоенный. Приехали всей семьей и тут же обнаружилось, что нет Маши. Лена принялась объяснять, что дочь осталась в Германии и готовится к поступлению в университет в Дюссельдорфе. Вета вспомнила, что Маша последние три месяца занималась немецким с преподавателем. Родители как бы помогали дочери и одновременно сами усиленно занимались. Вета выразительно посмотрела на Германа, и тот сразу все понял: Глеб давно готовился к отъезду в Германию. И когда Глеб наконец объявил об этом, Герман был готов принять это известие. Оказывается, немецкую фирму, которая намеревалась начать широкую торговлю с Россией на фоне открывшихся возможностей, Глеб устраивал по всем параметрам. Им уже сняли квартиру в Дюссельдорфе и выделили машину «вольво». Вылетать они собирались через неделю.

Герман совсем не хотел ущемлять свободу выбора Глеба и был не против его нового трудоустройства, но не мог понять, почему он скрывал это в течение нескольких месяцев. Если так поступил его лучший друг и проверенный партнер, то чего ждать от других? Глеб с Леной улетели, ни разу не заехав в фонд и толком не попрощавшись. Только Вета с Аленой встретились с ними в кафе, о чем Герман случайно узнал позднее.

Мебельщики позвонили Герману и сообщили, что к ним приехал из Перми Володя Ловчев, их главный поставщик древесины, и хочет с ним познакомиться. Они могли бы заехать в фонд или встретиться на фабрике. Герман выбрал второе. Как всегда, его встретили как дорогого гостя. Ловчев оказался симпатичным мужчиной среднего возраста, почти ровесником Германа. Он был из тех, кто легко сходится с людьми и умеет всем понравиться. Пил наравне со всеми, но никогда не пьянел. В делах не упускал своей выгоды, но был честен с партнерами. Они это знали и полностью ему доверяли. В Перми у него была собственная лесопилка и как хобби, правда тоже прибыльное, — розыск в брошенных домах дальних деревень старых половых досок, наличников, остатков мебели и т. д. Часть он использовал сам, а часть отправлял в Москву нашим мебельщикам. Вечер прошел удачно, в меру выпили, хорошо поговорили. На следующий день Володя Ловчев посетил фонд «Помощь». Он обещал принять участие в работе фонда и пригласил Германа посетить его предприятие в Перми.

Через неделю Ловчев позвонил уже из Перми и повторил свое приглашение. При этом он прямо сказал, что нуждается в его помощи, но в чем конкретно, не сообщил. Настроение было такое, что Герман сразу согласился, хотя не понимал, зачем ему этот визит и чем он может помочь пермской лесопилке. Но затаенно, еще не зная причины, почувствовал, что эта поездка важна для него. Ловчев встретил его прямо у трапа самолета, и в сопровождении работника аэропорта они быстро прошли к машине. Судя по тому, как уважительно с ним разговаривал этот работник, стало ясно, что Ловчев не последний человек в этом городе. Решили сразу поехать на предприятие — оно находилось на окраине Перми, недалеко от аэропорта Большое Савино. Когда Ловчев называл свое хозяйство лесопилкой, он был слишком скромен. Это была настоящая фабрика по переработке древесины. Все оборудование самое современное, в основном немецкое. Чистота, как в больнице. Все рабочие носили форму. Работа была организована по полному циклу — от пилки бревен на доски до цеха покраски. Герман никак не ожидал такого чуда, как он сам определил это предприятие.

Пообедали в общей столовой вместе с рабочими. Обед был не простой, как принято в таких столовых, а с кулинарными изысками и из самых свежих продуктов. Ловчев сказал, что для гостя зарезервирована гостиница в центре города, но стоит посмотреть маленький пансионат при фабрике. Увидев очередное чудо, Герман никуда не поехал, а остался в номере, скромном, но стерильно чистом и со всеми удобствами.

Утром они уединились в кабинете Ловчева. Секретарше было велено ни с кем не соединять и никого не пускать. Разговор зашел об отношениях с местной ОПГ:

— Они никого не пропускают. Явились и ко мне. Это было два года назад, мы как раз отмечали пуск линии половых досок. Я пытался с ними как‑то договориться, но им все было мало. Тогда я решил идти другим путем. Я добился встречи с начальником МВД по Пермскому краю. Мне повезло — у него как раз строилась дача, я подсуетился и обеспечил его пиломатериалами. Изложил ему суть дела и заявил, что согласен платить ему любую названную им сумму, но при этом он должен навсегда избавить меня от наезда бандитов. Если он, конечно, в состоянии это сделать. Детали я опускаю — обстоятельства сложились так, что никаких денег он не взял, а мы стали друзьями. Вместе ездим на охоту в тайгу и на рыбалку на Каму. Я вас познакомлю — тебе он понравится. Бандиты от меня отстали. Приезжают иногда купить что‑то из наших изделий. Я всегда им продаю со скидкой. Не знаю почему, мог бы этого не делать.

Долго говорили о разном. Ловчев поведал Герману подробности работы фабрики: откуда берется сырье (с гордостью говорил о сибирской лиственнице, из которой изготовлены сваи почти всех зданий в Венеции), как покупается оборудование (в основном из Германии), откуда и на каких условиях поступают средства (кредиты он принципиально не берет, за исключением беспроцентных), как набирается персонал (последнее время по конкурсу) и т. д. Затем Герман был предоставлен сам себе. Он об этом сам попросил Ловчева, и они распрощались до утра. Герман с удовольствием побродил по фабрике, не мог оторваться от того, как из старых, но очень крепких и временем просушенных досок получается модная мебель. Пообедал в фабричной столовой. Зашел в местный продмаг — цены были немного ниже, чем в Москве. Ему нравилось здесь все, и главное — климат: в метафизическом смысле, а не в смысле погоды. Он прошел километра два по щебеночной дороге и увидел табличку «Деревня Щипа». Прошелся вдоль единственной улицы. Редкие прохожие вежливо с ним здоровались. Дома были однообразные, но аккуратные. Что его удивило — совсем не было заборов, только ограды из кустов. Медленно пошел обратно. Спать лег рано. Почитал недавно изданную книгу Надежды Мандельштам «Воспоминания». Герман высоко ценил Мандельштама, знал наизусть многие его стихи, но книга его жены о тяжелой жизни поэта навеяла грусть, хотя ничего нового он не узнал… Герман стал вслух, шепотом читать его стихи и быстро заснул. Проспал до утра, ни разу не просыпаясь. Такого с ним уже давно не было.

Утром разговор продолжился, и Ловчев наконец поведал Герману, зачем его пригласил:

— Фабрика работает нормально, долгов уже почти нет, но меня это не устраивает. Я хотел бы расширить производство, а для этого мне нужны постоянные заказы мебельных и строительных магазинов. Еще я планирую в сельских районах создать что‑то типа артелей для извлечения из заброшенных старых домов фрагментов для мебели. Половые доски из сибирской лиственницы у нас лучше европейских. И деревенская мебель сейчас в моде во многих странах. Необходимо провести маркетинговое исследование и серьезную рекламную кампанию. Я сам не в состоянии это сделать — у меня нет на это ни времени, ни знаний. А ты работал начальником отдела информации, тебе и карты в руки. Кстати, от мебельщиков в Москве я узнал о тебе как о необыкновенном переговорщике. Возиться с криминалом тебе не придется. Для начала я прошу хотя бы просто стать моим консультантом, а далее посмотрим. Кстати, мне доложили, что видели тебя в Щипе. Редкая в наше время деревня, и люди в ней просто удивительные.

Как Герман ни объяснял Ловчеву, что он работал при другом строе и выполнял другие задачи, убедить не смог. Сказал, что подумает. Через два дня улетел в Москву.

Дома его ждал сюрприз: Глеб пригласил всю их семью в Германию и просил прислать нужные сведения для оформления приглашения. Вета объявила это вроде бы обычным тоном, но Герман сразу понял, что за этим скрывается удовлетворение. Герман сообщил, что он не поедет, по крайней мере в ближайшее время, но будет рад, если они поедут вдвоем. Вета не стала лукавить и сказала, что она его понимает.

К удивлению Германа, Глеб легко отреагировал на его решение и прислал приглашение на двоих. Вета с Аленой получили визы и улетели в Дюссельдорф. Прощание прошло спокойно, без слез и лишних разговоров. Утром ему стало совсем грустно. Впервые более чем за 30 лет пришлось самому готовить завтрак. Было невкусно и тоскливо. Дело было, конечно, не в завтраке. Герман понял, что наступил новый период жизни. Начало его не было радостным.

Прошел месяц, а Герман так и не ответил на предложение Ловчева. Владимир периодически звонил ему — они говорили обо всем, кроме самого главного. Герман оценил деликатность Ловчева. В фонд он ходил теперь не каждый день. Он и ранее отмечал способности и трудолюбие молодой сотрудницы Татьяны Муратовой. В отличие от многих работников, которые ходили в фонд как на работу, для Татьяны это было призванием. После отъезда Глеба Герман назначил ее заместителем директора и через некоторое время понял, что на нее можно полностью положиться.

А еще через месяц позвонила Вета и безо всяких предисловий сообщила, что они остаются в Германии. Алену принимают в Дюссельдорфский университет, а ее — преподавателем английского и русского языков в школе. Диплом кандидата педагогических наук ей подтвердили. Для подготовки ей дается полгода с полным обеспечением, включая социальную жилплощадь. Самого Германа она не упомянула, получалось, что он в Германию не приглашается. И Глеб последнее время хотя и звонил как прежде, но о визите в Дюссельдорф больше не заикался. Теперь Герман сам стал звонить в Германию и разговаривал только с Аленой. Она с удовольствием рассказывала ему о своих успехах в немецком языке, о том, что все виды обучения в Германии бесплатные и можно даже претендовать на стипендию, что на всех детей до 26 лет выдают пособие, если они еще не работают. Рассказывала о том, как ей помогают Глеб с Леной, какая замечательная подруга Маша. Сообщила, что им выдали медицинскую страховку и теперь у них свой домашний врач — такой милый старик…

Герман готовил себе завтраки, похожие на времена из прежней жизни. Обедал в ресторанах или кафе, которых пооткрывалось в Москве великое множество. Вечером перечитывал стихи, в основном поэтов Серебряного века, прибавляя к ним Бродского. Прочитал несколько книг, которые обязан был прочитать гораздо раньше. Писал стихи — сначала казалось, неплохие, но, когда он читал Мандельштама или Бродского, свои вирши немедленно рвал. Стихи рождались сами собой: или от первой строчки, случайно пришедшей в голову, или от интересной рифмы. Он искренне считал себя рифмоплетом и графоманом, но ничего не мог поделать — продолжал писать и рвать на части.

Через день заходил в офис. Татьяна совсем освоилась, но из вежливости подробно докладывала Герману обстановку. Герман понимал: трое из четверых основателей фонда в Германии, а сам он не в состоянии им руководить в связи со сложным эмоциональным состоянием. Но и без них фонд будет существовать и приносить пользу.

В один из тоскливых осенних дней позвонил малознакомый предприниматель и попросил о встрече. Герман вспомнил, что слышал о нем как о благотворителе. При встрече оказалось, что на него наехали бандиты и требуют делиться. Все, как всегда. О способностях Германа этот молодой человек узнал от мебельщиков давно, но, к счастью, до сих пор не было нужды. Из разговора Герман понял, что наехали мелкие мошенники, не имевшие ничего общего с ОПГ. Парень Герману понравился. Договорились о встрече с бандитами в офисе молодого предпринимателя. Как культурные люди, поговорили о последних политических событиях и фильме «Основной инстинкт» с Шэрон Стоун в главной роли. Герман предложил вымогателю выйти «покурить». И тут случилось то, что Герман считал совершенно невозможным, — он понял, что утратил способность к переговорам. Он договорился встретиться с вымогателем через пару дней, на что тот согласился.

Герман испытал двоякое ощущение. С одной стороны, почувствовал облегчение. Дар переговорщика стал его тяготить. С другой стороны, он был испуган: ведь это произошло не просто так и может стать знаком грядущих перемен. Ночью никак не мог заснуть — задремал только на рассвете. Его разбудил звонок, который показался более резким, чем обычно. Звонила Вета.

— Надеюсь, у тебя все в порядке. Алена информирует меня о том, что у тебя происходит. Сразу перейду к делу. Нам предлагают купить квартиру в Дюссельдорфе на очень выгодных условиях в том же доме, где живут Глеб с Леной. Можно похлопотать о кредите, но мне могут его дать только на 50%, остальное надо оплатить самостоятельно и сразу. Пока я не зарегистрирована в налоговой инспекции и не подавала первую декларацию, можно перечислить на наш с Аленой счет любую сумму, и она не будет облагаться налогом.

— Я тебя понял, ты получишь деньги, можешь вносить залог за квартиру.

Герман произнес эту фразу, еще не понимая, где возьмет такие деньги, но твердо зная, что выполнит обещание. За все эти годы он ни разу не сказал Вете слова «нет». Не сказал и сейчас.

Вслед за Ветой позвонил Володя Ловчев. Он не напоминал о своем приглашении, но Герман знал, зачем он звонит.

— Володя, я решил к тебе приехать, если не на совсем, то надолго. Я хотел бы заняться именно тем, о чем мы говорили в мой приезд, но без всякой официальной должности. Мог бы ты устроить мне проживание в деревне Щипа у какой‑нибудь старушки?

— Я тебя понял, все сделаю.

Выход из сложившейся ситуации, связанной со звонком Веты, лежал на поверхности и был единственным. Надо было срочно продать квартиру. Оказалось, у Татьяны Муратовой были связи в одной из риелторских контор. Кстати, Герман последним приказом сам себя уволил, а Татьяну назначил директором фонда «Помощь», кем она уже и была по сути. Татьяна все взяла в свои руки. Покупатель нашелся сразу. Но оформление оказалось делом сложным. Договаривались о немецких марках, но в банке принимали только рубли. Покупатель вынужден был продать марки и заложить в ячейку сейфа рубли. Только через три недели нотариус разрешил передать деньги Герману. Тут за дело опять взялась Татьяна и выгодно поменяла рубли на марки. Кстати, Герману, а вернее Вете, повезло: курс за это время изменился в их пользу. Далее встал вопрос о переводе денег на счет в Deutsche Bank. Сначала этот вопрос казался неразрешимым, официально посылать деньги можно было только организациям или предприятиям при наличии двустороннего контракта. Но помог Плотник. Герман давно не общался с адвокатом, а теперь о нем вспомнил. Плотник направил Германа в «Российский дорожный банк». Несмотря на громкое название, это странное учреждение находилось в полуподвале и давно нуждалось в ремонте. За перевод взяли 2%. Уже потом Герман узнал, что это по‑божески. В других случаях доходило до 5%. В тот же день вечером Вета сообщила, что деньги уже пришли на ее счет в Дюссельдорфе…

Герман позвонил Ловчеву и сказал, что завтра утром выезжает в Пермь.

— Герман, какой рейс? Я тебя встречу.

— Встречать не надо. Я еду на машине.

— Хорошо, приезжай скорее, а то старушка в Щипе тебя уже заждалась. Кстати, ее зовут Евдокия Зиновьевна, но все ее нарекают баба Дуня.

Ранним осенним утром, еще затемно, Герман проехал по пустынной Москве и выехал на Ярославское шоссе. Ему предстояло проехать 660 километров по столбовой российской дороге. Настроение было невеселое. Наверное, навсегда, или по крайней мере надолго, он прощался с городом, который любил всем сердцем, но который в последнее время стал отторгаться от него. Сейчас, когда Герман удалялся от Москвы, вместе с грустью он почувствовал близость непривычной свободы. И вспомнил стихотворение Андрея Вознесенского:

Раб стандарта, царь природы,

Ты свободен без свободы,

Ты летишь в автомашине,

Но машина — без руля…

Стало рассветать. Над лесом появился краешек солнца. Герман сильнее сжал руль и прибавил скорости. Москва осталась далеко позади. Где‑то впереди его ждала деревня Щипа.