5 января в Москве на 87-м году жизни скончался писатель, эссеист, поэт и переводчик Марк Харитонов. Журнал «Лехаим» публиковал произведения Марка Сергеевича. Летом 2022 года на страницах нашего издания вышло одно из последних стихотворений поэта:

Что‑то случилось с памятью. Сочинял необычного музыканта, сюжет про него,

Обдумывал на прогулке, за своим ноутбуком, в полудреме, уже во сне,

Там говорил с ним о музыке, вникал в непонятный напев — не мог вспомнить слова…

И уже назревала догадка: не потому ли застряла мысль, что ты сам засиделся

На слишком привычном месте, все в той же удобной квартире? Уже близок конец.

Покуда хватает времени, прояснить бы, напоследок додумать самое важное,

Что однажды послышалось в захолустных местах, где так оживлялась память,

Впитавшая давнюю музыку, возникал музыкант с инструментом в руке без руки…

Значит, в прошлое, в путь на сиденье вагона лбом к дрожи стекла. Ты где‑то писал

О географии повторяющихся сновидений, когда попадаешь все в те же места,

Зная заранее, что откроется за поворотом. Узнаешь постройки, бетонные стены,

Граффити со знакомыми давними текстами. «Хочешь вспомнить? Или забыть?»

«Жди. Надейся. Терпи»… как ты сочинял для себя — один из писавших в стол.

Та же страна за окном, но другие слова на стене: «Русь, пробудись!» «За Русь!»

«Гитлер был из евреев». «Берегите детей от евреев»… Перестук колес усыпляет…

«Мимо жизни и смерти сквозь дыхание катастрофы, не желая ее замечать»…

Исчезает голос из сна. Открываешь глаза, видишь себя перед домом в полтора этажа,

Ул. Берия 3, под табличкой, ниже и рядом другие: ул. Панина, бывш. Троцкого,

Бывш. Базарная, Комсомольская, Олимпийская… Не нужно расходовать деньги

На обновленный почтовый справочник, запечатлевая смену эпох — не времен.

«Вот и ты, наконец‑то вернулся, — окликает знакомая женщина. — Свой дом узнаешь?

А меня?» Почтальонша… я слышал от мамы: во время войны она по утрам развозила

На велосипеде по здешним разбитым дорогам газеты, треугольники писем без марок,

Людей ободряя надеждой: пока доставляется почта, можно верить в порядок и смысл.

«А старик‑музыкант еще жив?» — «В нашем времени жить остаются те, кого помнят.

Он с тобою в родстве?» — «Не знаю, как и назвать. У него вся семья погибла в войну,

Когда в Яру убивали евреев, он был расстрелян со всеми. Еле выбрался из‑под тел

С раздробленной костью предплечья. Чем удалось ее заменить, не мог бы потом

Никто объяснить, кроме вдруг возникшего лекаря‑чудодея. Опередив свое время,

Тот вставил в плечо инвалиду изобретенное им же устройство. Говоря упрощенно,

Прокладка между пластин и металла при движении руки порождала звуки

Тихой музыки. Он слышал ее отовсюду, записывал без кассет, без текстов и нот.

Тут история не кончается. Война еще продолжалась, обладатель чудо‑руки

Был приглашен в институт, где от забвенья спасали, хранили песни погибших евреев,

Репертуар народных театров, память гетто и Холокоста. Подготовил работу о том,

Как прощально пели евреи, когда их гнали в последний путь, за собой оставляя

Звуки песенной музыки, слов — чувство жизни, служение ей до конца и после него.

«Гас нигн зай гезунт» — всегдашний мотив музыкантов‑клезмеров, покидающих свадьбу,

Прощальный напев. «Оставайтесь здоровы и счастливы, пусть нас с вами уже не будет»…

Но тут он был арестован. Сигналы нарушили чью‑то секретность, пришлось отсидеть.

Работу сумел продолжить, вернулся в свой институт, с ним подался в эвакуацию,

Очутился в нашем поселке, остался здесь насовсем. Как‑то шел по нестарому лесу

И услышал зовущие звуки. Видит: камень у ног впереди, на нем полустертые знаки…

Подступило вдруг к горлу: здесь осталось забытое всеми, заросшее лесом кладбище,

Под камнями в могилах покоились готовые к отклику обладатели родственных душ.

«Непросто сюда приходить, — признавался потом музыкант. — С тобою стал говорить,

Потому что услышал твой отзвук, ты, значит, тоже из способных услышать, понять.

Эта музыка — наша связь с жившими и живущими, кто‑то слышит ее у себя в небесах».

Судьбы удостаивается не каждый — лишь тот, кто ее творит, верный предназначенью.

Для каждого годится та истина, которую он способен осилить, пережить полноценно.

Воля к творчеству — воля к жизни, способность ее продолжить даже после себя.

Музыка, для кого‑то возникнув, будет храниться в его душе, в чувстве жизни.