— 24 февраля Россия начала спецоперацию в Украине, россияне разделились на тех, кто ее поддерживает, на тех, кто уезжает из России, и на тех, кто ожидает репрессий внутри страны. Что вы говорите своим прихожанам, как помогаете им избежать уныния и пережить «темные времена»?

— Мы находимся не в вакууме, и понятно, что это все обсуждается. Ситуация осложняется тем, что члены еврейских общин в России и в Украине — это часто близкие родственники, знакомые, друзья. И наблюдая за всем произошедшим, происходящим, невозможно не думать об этом, как о чем-то очень близком. Если кто-то может обманываться на этот предмет, считать, что это происходит где-то далеко, то для очень многих членов наших общин — это не где-то там. Это рядом: там близкие, там родственники, там иногда пожилые родители, там братья, сестры. Это тревожное состояние, тревожное время, тревожное в прямом смысле слова, потому что люди тревожатся за судьбу своих близких, в прямом смысле и за свою судьбу, потому что мы все находимся в каком-то состоянии… свободного полета. Поэтому мы, раввины, в своем обращении и в своих выступлениях пытаемся противопоставить этой ситуации определенное ощущение уверенности в Б-ге, то есть в надежде на то, что Б-г милостив, что все это рано или поздно, желательно очень быстро, закончится, и люди перестанут страдать. И в этом смысле чувство такой ни к чему не ведущей тревоги, просто депрессивное чувство — это совершенно не религиозное чувство. То есть у человека верующего в этом смысле есть много путей, как этому противостоять: можно пытаться действенно помогать кому-то, кто оказался в тяжелом положении, — это его религиозный долг. Это один тип, скажем так, кошерной тревожности, то есть твоя тревожность заключается в том, что ты беспокоишься, что люди остались без крова, или помогаешь в эвакуации своих близких и так далее.

Второе более внутреннее чувство — это ощущение собственной духовной поддержки, то есть это то, что твоя тревога должна входить в мольбу, молитву, в улучшение собственных личных качеств…

— Было не только обращение к политическим деятелям главного раввина России Берла Лазара, но и готовность выступить посредниками. Ведь религиозные деятели могут в таком случае быть немножко вне конфликта, над властью, над конфликтом и так далее, попытаться найти какие-то пути к переговорам. Насколько этот призыв был услышан? Я не могу сказать и потому, что это не стоит говорить, потому что пока процесс не пошел и это все не закончилось, и потому, что я не знаю всех обстоятельств. Но такая деятельность, несомненно, ведется постоянно, и определенные предложения такого рода звучат от руководства нашей организации — это общепубличная позиция.

— Очень многие люди уехали из России: молодые люди, опасаясь, что их могут забрать в армию, что они будут участвовать в спецоперации. Они уезжают, оставляя свои квартиры, друзей и свою жизнь. Кто-то называет это эмиграцией, кто-то — «московским исходом». Мы помним, как из Советского Союза уезжали евреи. Но по другим причинам. Спрашивают ли прихожане у вас совета: уезжать или нет? Есть такое движение?

— Да, это, конечно, самые распространенные сейчас и вопросы, и дискуссии. Но тут нет никаких общих ответов, то есть мы всегда руководствуемся в наших советах прихожанам конкретной ситуацией каждого человека. То есть, грубо говоря, если человек в этой ситуации обнищал, потому что закрылось его предприятие и так далее, если его ничего не держит больше экономически, но при этом он надеется на какую-то лучшую долю в какой-то другой части мира, то в его обстоятельствах ему, наверное, посоветуют уезжать. Если кто-то точно так же боится каких-то политических процессов и так далее….

Но, в общем, наша общая позиция не в экстремальной, не в катастрофической ситуации — такой разговор ведется, как правило, по поводу отъезда в Израиль.

Нам очень не хочется, чтобы мы там собирались, потому что в другом месте горит, и из-за того, что в другом месте появились какие-то проблемы. Это должен быть духовный выбор: а стоит ли ждать чего-то хорошего от земли Израиля? Мы пытаемся в таком случае говорить, что в самом общем вопрос стоит следующим образом: что хорошего земля Израиля может ждать от тебя? То есть на каком нравственном уровне ты находишься и так далее. Для нас это не эмиграция, а то, что называется подъем: это паломничество, это общее наше отношение к тому, грубо говоря, где должны жить евреи. То есть ты оказался в определенном месте, в определенных обстоятельствах. И если ты можешь что-то менять, можешь делать жизнь вокруг себя лучше, то ты должен быть здесь. Если есть какие-то ощущения, что это связано с опасностью для тебя, или ты не чувствуешь, что ты можешь что-то менять и при этом считаешь себя связанным духовными корнями с землей Израиля, то да, уезжай в Израиль. В этом смысле, конечно, сейчас ситуация обострилась, но вопросы эти остались: ехать или не ехать?

— Общего ответа мы не даем, а каждому конкретному человеку, выслушав его обстоятельства, раввин, конечно, даст совет, который относится к нему лично. Для разных людей это могут быть разные совершено ответы.

— Есть ли надежда на то, что ваша молитва, молитва православных, молитва мусульман (все конфессии в данном случае, несмотря на разногласия, которые у них бывают, по конфессиональным или каким-либо другим вопросам, все-таки едины в том, что ситуация должна вернуться в нормальное русло) будет услышана Б-гом и властями?

— Я абсолютно убежден, что любой человек, верящий в Б-га, в его библейском изводе, если это не какие-то древние культы смерти, а если это авраамические религии, то он, в общем-то, понимает, что самое драгоценное, что существует, — это человеческая жизнь. И поэтому я уверен, что любой верующий человек в этой ситуации молится за сохранение человеческих жизней и это не предмет для дискуссий. То есть не то, что какой-либо православный или мусульманин будет, на мой взгляд, обсуждать: стоит ли молиться за спасение невинных людей, человеческих жизней? По этому поводу мы не проводили межрелигиозных советов и так далее. То есть у нас могут быть разные взгляды на геополитику или на то, какими методами добиваться справедливости на Земле, и несправедливость ли это, но по поводу драгоценности человеческой жизни — это общая позиция. Я думаю, что в этом абсолютно все едины, если это верующие люди, а не чиновники от религии.