Еврейское книгопечатание на Пиренейском полуострове
В издательстве «Книжники» готовится к выходу в свет монография востоковеда‑гебраиста, исследователя еврейской средневековой книги Семена Мордуховича Якерсона под названием «Еврейские инкунабулы». «Лехаим» публикует фрагмент из книги, посвященный испанским еврейским инкунабулам.
Мидраш о марранах
«<…> иудействующий, отсутствующий беглец, предстал в аутодафе в изображении, с отличительными знаками оcужденного; приговор был ему прочтен, и был он отпущен и выдан светскому правосудию и власти, с конфискацией имущества» .
Одной из основных причин полного изгнания иудеев из Испании в 1492 году было то, что они своим присутствием и, соответственно, развитием собственной культуры (считай, не в последнюю очередь развитием книгопечатания) отрицательно влияли на новых христиан, то есть евреев, по тем или иным причинам принимавшим католичество в период с конца XIV по конец XV века и еще не окрепшим до конца в новой вере. Наличие рядом сохранивших преданность учению отцов собратьев, естественно, должно было «смущать» ренегатов и помогать им в тайне сохранять приверженность вере отцов (эта причина была прямо указана в эдикте об изгнании). Новые христиане получили прозвище «марраны» . В 1481 году в Испании была учреждена инквизиция, одной из основных задач которой был поиск и разоблачение «скрытых иудеев» в среде марранов. Вскоре кастильскую инквизицию возглавил печально известный в еврейской истории Томас де Торквемада (1420–1498), ставший основным инициатором окончательного изгнания евреев из Испании в 1492 году.
В истории раннего периода книгопечатания в Испании известно «дело», которое вела испанская инквизиция против маррана Хуана де Люсены (Juan de Lucena). Сам де Люсена, когда тучи над ним сгустились, сумел убежать сначала в соседнюю Португалию, а потом и дальше — в папскую Италию, где он был недоступен испанской инквизиции. Однако из допросов членов его семьи, соседей и прислуги, которые велись инквизицией начиная с 1481 года в течение пятидесяти (!) лет , следует, что в начале семидесятых годов Хуан де Люсена втайне занимался печатанием еврейских книг — сначала в своем родном городе Толедо, а затем в Монтальбане (Montalban). Под давлением инквизиции дочери обвиняемого сознались в том, что в юные годы в доме своего отца были вовлечены в частичное соблюдение заповедей иудаизма (мицвот) и помогали отцу в печатании еврейских книг. Но, несмотря на то что инквизиция вела допросы с пристрастием, подробно вникая во всевозможные детали «измены», никаких конкретных фактов, связанных с якобы имевшей место книгопечатной деятельностью Хуана де Люсены узнать из протоколов допросов так и не удается (хотя бы названия книг, которые он печатал). Пожалуй, единственным исключением могут считаться показания соседки Инес де Сальяс (Ines de Çallas), которая «вспомнила» на следствии, что однажды ее посетили дочери Хуана де Люсены и случайно оставили у нее в спальне еврейский молитвенник. Но, по сути, и это свидетельство не несет никакой книговедческой информации. Из него не вытекает, что речь идет именно о печатной книге, а тем более о книге, напечатанной самим де Люсеной. В сохранившихся еврейских инкунабулах, напечатанных в Испании, также нет никаких упоминаний об этом мифическом первопечатнике, образ которого не раз соблазнял исследователей: и именно ему, без всякого на то основания, приписывали издание многочисленных анонимных сефардских инкунабулов и фрагментов . Сложно представить себе, чтобы марран решился на такое предприятие — создание целой типографии! Такое «дело» практически невозможно спрятать от сторонних любопытных глаз. Если и допустить, что Хуан де Люсена пытался заниматься распространением еврейских знаний, то скорее стоило бы предположить, что он решился переписывать книги… Тем не менее имя этого мифического типографа переходило из одной библиографической работы в другую на протяжении многих десятилетий .
* * *
Возникновение книгопечатания в Испании можно датировать, опираясь на различные документальные источники, приблизительно 1472–1473 годами; в этом случае его началом будет считаться издание анонимных книг в Сеговии, Барселоне и Валенсии. Первая датированная книга на испанской земле вышла в свет в Валенсии 23 февраля 1475 года, а 15 октября этого же года появилась и первая книга с указанием имени типографа — Маттеуса Фландлера . По всей видимости, примерно в это же время появилось в Испании и еврейское книгопечатание. Во всяком случае, самая ранняя еврейская книга с указанием даты в колофоне — все тот же сверхпопулярный комментарий Раши к Пятикнижию, с издания которого началась и датированная история еврейского книгопечатания в Италии, — увидела свет в Кастилии, в Гвадалахаре (Guadalajara), скорее всего, в 1476 году . Эта осторожная поправка требует уточнения. Дело в том, что гвадалахарский типограф Шломо бен Моше а‑Леви Алкабец (אלקאבץ) , обозначил год завершения работы в виде гематрии букв в словосочетании: אל הר יעלני («на гору он вознесет меня» ). Издание сохранилось всего в одном экземпляре (хранится в Biblioteca Capitolare в Вероне), который был обнаружен и введен в научный оборот И. Сонне . Само слово הר (хар, гора) то есть 205, как справедливо отмечает Сонне, не может обозначать год публикации книги, так как в соответствующем ему 1445 году по современному летосчислению книгопечатания еще толком не существовало (уж во всяком случае за пределами Германии); числовое значение букв всей фразы также неприемлемо, так как приводит нас в 1646 год… Значит, остается словосочетание אל הר (эль хар, на гору), числовое значение букв которого, 236, дает нам вполне приемлемую дату — 1476 год. Немного смущает в этом подсчете одно обстоятельство. В опубликованных самим Сонне фотографиях колофона отчетливо видно, что графическое выделение точкой стоит не после последней буквы слова «хар», не над ней (то есть не над буквой реш, ר), а над первой буквой слова — хе (ה), соответствующей пяти. В таком случае у нас остается возможность предположить, что в гематрии выделены пять тысяч и, соответственно, год может быть прочитан как ה’רל״א (5231), то есть 1471. Правда, вероятность этого невелика, так как практика подобного обозначения даты ни в других изданиях Шломо Алкабеца, ни вообще в сефардских первопечатных книгах — в отличие от рукописей — не зафиксирована , да и водяной знак на бумаге «Комментария» («перчатка, из среднего пальца которой выходит линия, завершающаяся короной») более всего схож с рисунком, который датируется у Брике 1479–1484 годами . Однако правила подразумевают и исключения, а водяной знак у Брике очень похож, но все же не идентичен нашему, так что полностью игнорировать возможность прочтения этой даты как 1471 года нельзя . Нет сомнения в том, что это если не первый, то, во всяком случае, один из самых первых образцов печати данной типографии. Об этом свидетельствует как и относительно несовершенная (в сравнении с другими) форма набора, так и слова самого печатника, сетующего на низкий профессиональный уровень своих подмастерьев, который значительно вырос к концу работы над книгой .
Шломо Алкабец издал достаточно много книг (некоторые из них сегодня уникумы или сохранились лишь в виде фрагментов), но лишь три из его изданий датированы, то есть до определенной степени очерчивают перед нами хронологические рамки его книгопечатной деятельности. Все три книги уже были упомянуты. Это комментарий Шломо бен Ицхака (Раши) к Пятикнижию 1476(?) года, один из «туров» Яакова бен Ашера 1480 года и комментарий Давида Кимхи к поздним пророкам 1481/1482 года . Повторю еще раз, что на сегодняшнем этапе развития науки у нас нет никаких доказательств того, что 1476 и 1482 годы являются terminus post quem и terminus ante quem типографской активности этого первопечатника, а также, с нашей точки зрения, нет никакой возможности определить последовательность выхода в свет остальных изданий (недатированных или сохранившихся лишь в виде фрагментов). Говоря о шрифтах, которые использовал Шломо Алкабец (квадратный и полукурсивный шрифты сефардского типа), следует отметить, что в полукурсивном шрифте на определенном этапе развития типографии (после 1481 года) произошли некоторые изменения: изменилась форма конечной буквы пе — от относительно необычной формы до стандартной , уменьшился размер вертикальной части буквы ламед и значительно уменьшилось количество используемых лигатур.
Второй «остановкой» на пути следования еврейского книгопечатания в Испании стал один из центральных городов Арагона Ихар (вариант: Хиджар, Hijar, Ixar). Еврейская типография Элиэзера бен Авраама существовала там не менее пяти лет (с 1485 по 1490 год). Сегодня нам известно пять напечатанных там книг: два первых «тура» Яакова бен Ашера, два Пятикнижия и одно издание последних пророков. Из этих пяти изданий четыре датированы; соответственно, датами выхода в свет самой ранней и самой поздней из этих книг и ограничивается, до некоторой степени условно, периодизация работы этой типографии: первый «тур» был завершен в августе‑сентябре 1485 года , а одно из Пятикнижий — в июле‑августе 1490 года .
Три колофона датированных изданий написаны Элиэзером Алантанси в виде квантитативных стихотворений и являются прекрасной иллюстрацией последнего взлета жанра светской поэзии в Испании. По‑моему, особенно интересным и наиболее сложным с точки зрения поэтической просодии является колофон издания «Обучающего знанию» (Й̄oре д̄e‘̄a) 1486–1487 годов. Особенности данного колофона можно сформулировать следующим образом: это единственный из всех квантитативных колофонов, который написан исключительно сложным размером «а‑миткарев»; внутри данного размера автор выбрал усложненную структуру «четырехгранника» (мерубба‘; ивр. מרובע): каждый байт разбивается на четыре части, части первая, вторая и третья рифмуются между собой, четвертая часть оканчивается единой «опоясывающей» рифмой всего стихотворения; колофон написан в форме акростиха с именем автора; все рифмы, как внутренние, так и опоясывающая, являются сложными, в которых рифмуются два и более слогов; в тексте есть элементы омонимической игры слов (т. е. используются слова с одинаковым написанием и различным значением); в отдельных строках присутствует аллитерация, придающая особый ритм строке; в тексте наличествуют элементы мозаичного стиля, когда в ткань стихотворения вплетаются прямые цитаты или парафразы из Библии; год издания книги указан в виде хронограммы c цитированием библейского стиха. Этот колофон можно «разложить» на следующие составные части: обращение к мудрецам‑книгочеям, хвала Всевышнему, призыв обратить внимание на данную книгу и поддержать богоугодное дело книгопечатания, выходные данные, описание бедствий и скитаний еврейского народа в диаспоре, упование на скорейший приход избавления, завершающее обращение к Г‑споду с просьбой о милости и о вразумлении заблудшего народа .
Об Элиэзере Алантанси нужно добавить, что он был первым (и в XV веке — единственным) еврейским типографом, имевшим свой «фирменный» типографский знак — щит с изображением стоящего на задних лапах льва .
Третьим и последним из точно известных нам сегодня мест, в которых существовала еврейская типография, был город Самора (Zamora). Первая типография в Саморе была открыта христианским мастером Антонио де Сентенерой (Antonio de Centenera), очевидно, в 1481 году и продолжала существовать в городе вплоть до 1490 года. О времени возникновении в Саморе еврейского книгопечатания мы имеем самое смутное представление. Сохранился всего один экземпляр из единственного издания — комментария Раши на Пятикнижие . Правда, издание датировано, но дата, переданная в колофоне в виде гематрии букв слова זמרה (песнопение), оставляет нам два возможных варианта года: наиболее вероятной является дата по малому счету, то есть (5)252 (1492) год, и менее вероятной, но все же возможной — дата по большому счету, то есть 5247 (1487) год. Существенно, что в колофоне книги печатник Шмуэль бен Муса (שמואל בן מוסה) отмечает, что это его третья работа: בראשית גם תפלות אל עשוים שלישי ראש לביאור רב שלמה («Бере’шит [то есть Пятикнижие], а также молитвы Г‑споду [то есть молитвенник] изготовлены, третья [книга] — главный комментарий учителя Шломо») . Соответственно, дата ее завершения отдалена от периода становления самой типографии. Кстати, в этом колофоне мы находим еще одно описание самого процесса печати, которое еще раз показывает, в чем, собственно, сами мастера видели принципиальное отличие своего метода изготовления книг от переписки. Вот этот текст: הלא נכתב באין אצבע מרובע בלי שרטוט בקו ישר בתומו. עלי דיו נייר שלא כדרך ואל עלה עלי קולמוס מקומו («Ведь написано без пальца квадратно, без разлиновки линией прямой исключительно. На чернила бумага [положена], а не как принято [в рукописи, то есть когда чернилами пишут по бумаге] и листа место над пером» ).
<…>
В силу трагических обстоятельств, которые привели к уничтожению еврейской культуры на Пиренейском полуострове, а затем и к систематическому уничтожению ее следов (книг как носителей культуры в первую очередь) на этой земле, состояние дошедших до нас первенцев испанской и португальской печати значительно хуже, чем их итальянских ровесников. В первую очередь это касается испанских инкунабулов, большинство из которых уцелело или в виде фрагментов, или в виде одиночных и, как правило, дефектных экземпляров .
Чтобы ощутить весь трагизм ситуации сефардских евреев, вспомним судьбу лишь одного из испанских беженцев — экзегета, проповедника и каббалиста Авраама бен Яакова Сабы (ивр. סבע; ум. ок. 1508). Авраам Саба сумел перебраться из Испании в Португалию, но именно в Португалии с ним произошли самые трагические события: его сыновья были отобраны у него и насильственно крещены, его библиотека разорена, а собственные рукописи он был вынужден уничтожить по пути к последнему пристанищу беженцев — Лиссабону. Вот как он описывает этот последний этап своего бегства в предисловии к книге «Эшкол а‑кофер» («Кисть кипрея» , ивр. אשכול הכופר) :
«И я, самый незначительный в своем роду, малый из учащихся Авраам, сын господина моего благочестивого рабби Яакова Саба, да будет память его благословенна, решил прокомментировать пять свитков . «Так как рука Б-га моего благодеющая была на мне» , удостоил меня Г-сподь, да будет имя Его благословенно, прокомментировать их и завершить их [комментарий]. А тогда «разгневался Б-г на народ Его » и были изгнаны все евреи, что [находились] в Португалии указом (гезера) короля Мануэла, да будет стерто имя его и память о нем. И этого было недостаточно ему, так еще повелел он забрать/изъять все [еврейские] книги, что в его королевстве! И это после того, как приказал он отобрать у нас сыновей и дочерей и дома собраний наших. И я оставил все свои книги в городе Порто по повелению короля, но, подвергаясь опасности, я привез с собой в Лиссабон комментарий Пятикнижия, что я сочинил вместе с комментарием трактата «Авот» и с комментарием пяти свитков и с сочинением «Церор а-кесеф» , повествующим о законах, которое я написал во дни юности своей. Но когда я добрался до Лиссабона, то пришли ко мне евреи [и сообщили], что объявили повсюду, что любой еврей, у которого будет найдена с собой книга или филактерии , будет убит. И сразу, прежде чем пойти в пристанище мое, которое было за границей города, я взял эти книги в руки и пошел вместе с еще двумя евреями, и они вырыли [яму] под одним оливковым деревом и схоронили их там. И, несмотря на то что олива эта была цветущей и плодоносной, но из-за Торы, что была погребена под ней, я прозвал ее «древо плача» , ибо там я схоронил все самое дорогое , это мои комментарии к Торе и заповедям, которые дороже мне были гор злата червонного, ибо ими я, бывало, утешался о двух сыновьях моих, коих забрали помимо их воли, дабы сменить им веру. И я, бывало, говаривал: «Это удел рабов Г-спода», и они дороже/краше мне сыновей и дочерей. Таким образом [зарыв их], остался я наг и больше никогда их не видел, ибо сразу [по прибытии в Лиссабон] меня бросили в узилище, в которое заключены были царские узники. И находился я там, дрожа [от страха], около шести месяцев. А после того, как удостоил меня Г-сподь за доблесть предков моих выйти оттуда и добраться до королевства Феса, я смог восстановить былое величие [Закона] и, вспомнив кое-что из того, что было написано, я смог сочинить снова комментарий Торы и комментарий трактата «Авот», а ныне я хочу прокомментировать пять свитков с Б-жьей помощью, согласно тому, что помню…»