Его хоронили ранней весной. Было мало слов и много музыки. Гражданская панихида проходила в Доме композиторов. Двадцать пять лет назад музыкальная Москва прощалась с легендой отечественной эстрады Давидом Владимировичем Ашкенази. Друзья и коллеги называли его Додиком. В этом ласковом прозвище не было ни фамильярности, ни непочтительности — только теплота и безмерное уважение.

Давид Ашкенази родился в Нижнем Новгороде в семье бухгалтера. Учить его музыке родители не собирались, на рояле занимался старший брат, а Давид все играл по слуху. И быть бы ему, наверное, токарем по эбониту, чему он успешно обучался, если бы не один эпизод в Клубе кожевников, где его попросили сесть за рояль. Музыкальные фантазии мальчика произвели впечатление — Давиду предложили сочинить музыку к «Живой газете». Вышло удачно, и некоторое время все участники, в том числе Давид, выступали с этой программой на разных площадках.

Шел двадцать восьмой год, год, когда очень популярным было немое кино. Сеанс обычно сопровождал пианист. Однажды двенадцатилетний Давид попросил разрешения у пожилой дамы-концертмейстера поиграть во время показа картины. На экране бушевала «Цыганская любовь», и Давид вторил ей то бурными раскатами, то лирическими напевами.

Через полвека композитор Никита Богословский написал песню «Немое кино», которую исполнила Валентина Толкунова в сопровождении Давида Ашкенази. Каждый раз, когда звучала эта песня, Давид Владимирович вспоминал себя двенадцатилетним мальчиком, с увлечением переживающим за фортепьяно все перипетии сентиментальных и комедийных фильмов тех далеких лет.

Играть в кино Давиду понравилось, тем более что платили два рубля за сеанс, а на два рубля можно было купить три плитки шоколада. Появилась возможность зарабатывать и помогать семье. В это время пришло решение серьезно учиться музыке. Тем не менее о музыке как о профессии Давид задумывается, когда местные артисты начинают приглашать его участвовать в серьезных концертах. В 1936 году Давид заканчивает музыкальное училище, а в 1937-м его жена, студентка театрального училища Евстолия Григорьевна, дарит ему сына Владимира, которому было суждено прославить фамилию Ашкенази. (Кстати, когда я брала интервью у Давида Владимировича для музыкального журнала, он, человек необыкновенной скромности, был искренне удивлен, что материал будет о нем, а не о сыне, всемирно известном пианисте и дирижере.)

В Москву Давид Владимирович попал по приглашению профессора Московской консерватории Шацкеса, который предложил молодому музыканту посещать его класс. Жить было негде, приходилось с семьей снимать комнату. В то время состоялась встреча Ашкенази с популярным певцом Вадимом Козиным, и началось их многолетнее плодотворное содружество. «Осень», «Нищая», «Ехали на тройке с бубенцами», десятки других песен и романсов пользовались огромным успехом. В сорок первом году, когда началась война, Давид Владимирович отправил жену и сына в Горький, а сам, вместе с Козиным, ездил по стране и обслуживал воинские части. Выступать приходилось в разных условиях. Запомнился, например, один концерт на аэродроме, когда летчики слушали выступление, сидя в кабинах самолетов в полной боевой готовности. По сигналу тревоги они вылетали на задание и, если могли, возвращались на выступление.

У Давида Ашкенази была в то время такая популярность, что он получил отсрочку от армии, но на своем посту отслужил всю войну. Концертные бригады по стране передвигались по железной дороге, в вагоне, где стояло пианино. На фронтовых площадках Давид играл на аккордеоне.

А в 1943 году произошло несчастье — Козина арестовали. Ему инкриминировали разложение армии, антисоветские разговоры, упадническое настроение его песен, которое не соответствовало бодрым сочинениям большинства тогдашних композиторов. Арест Козина оставил Давида Владимировича без солиста. Надо было начинать новую жизнь. Те годы ознаменовались сотрудничеством с Рашидом Бейбутовым, Изабеллой Юрьевой, а после войны работой в Театре эстрады. Там Ашкенази писал оригинальную музыку к программам Ильи Набатова, Марии Мироновой и Александра Менакера, выступал с оперными певцами. Не многие наши современники знают и помнят, что Давид Владимирович аккомпанировал в Большом зале консерватории Алле Соленковой, концертировал по Финляндии с Ириной Архиповой и, по его словам, «испытывал такое же наслаждение и высокую удовлетворенность, как при работе с любимыми моими певцами Клавдией Шульженко, Марком Бернесом, Леонидом Утесовым».

В семидесятые годы Давид Владимирович начинает сотрудничество с Валентиной Толкуновой, становится ее учителем, нравственным и художественным камертоном на эстраде. В молодой певице его привлекла непосредственность, скромность, чистота и прозрачность голоса. «С ней я заново пережил рождение романсов «Нищая» и «Сероглазый король», когда протянулась ниточка к моему концертному прошлому с Вадимом Козиным. С Козиным мы встретились в Магадане, почти через полвека после трагических событий. Как и в те далекие годы, он был очень популярен, и каждый житель города мог показать путь к его одинокому жилищу».

Незадолго до своего восьмидесятилетия Давид Владимирович тяжело заболел. Он был «выбит из седла» как-то сразу, неожиданно, и растерялся: не представлял свою жизнь без музыки. Как только немного полегчало, Давид Владимирович стал тренировать пальцы. Сначала на больничной тумбочке, потом дома, на пианино. К радости родных и друзей, он смог присутствовать в Доме актера на вечере, посвященном его юбилею. Парад гостей открыл Борис Брунов, предоставив слово Владимиру Зельдину, неповторимому «учителю танцев». Зельдина сменяет Александра Пахмутова, потом Иосиф Кобзон, который исполняет романс, обращенный к Давиду Владимировичу: «Ты еще не стар, но уже не юн…». После Кобзона говорит Юрий Саульский: «Существует школа Давида Ашкенази. Когда он выступает с певцом, хочется слушать каждый проигрыш. Аккомпанемент воспринимаешь с таким же интересом, как и вокальную партию. Низкий поклон патриарху отечественной эстрады». Людмила Гурченко: «Судьба свела меня с Давидом Владимировичем в начале семидесятых, когда мы вместе бывали в поездках. Гастроли проходили в самых глухих закоулках нашей страны. Суровая зима и неотапливаемые помещения. Тусклый свет, снег на валенках, руки примерзают к микрофону. На сцене пианино без половины клавиш, за ним — волшебник Ашкенази. Мы давали по три-четыре концерта в день, в том числе «сборную солянку», где Давиду Владимировичу приходилось аккомпанировать всем участникам, даже тем, кого он видел впервые, — и каждый раз фантастический успех!»

В тот вечер в зале был Владимир Ашкенази, который, прервав гастроли, прилетел поздравить отца.

— Мои детские впечатления о доме — всегда полно людей. Жонглеры, певцы, даже акробаты — и все репетируют с отцом. Сегодня много говорили о его особом таланте. Я обязан отцу музыкальным воспитанием. Дар свободного чтения с листа, способность импровизировать — это от него…

Слова, слова — теплые, проникновенные, благодарные. И самое главное — пожелания здоровья и надежда, что совсем скоро поклонники Давида Владимировича услышат: «У рояля Давид Ашкенази»…

Не услышали, не сбылось. 

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 88)