Иосиф Бург был «последним из могикан» в пестрой и драматичной истории еврейской литературы в Черновцах. Даже в послевоенном Советском Союзе, после ужасающего разгрома советской еврейской культуры и убийства ее ведущих деятелей, в этом небольшом городе продолжал теплиться огонек еврейского творчества. В местной филармонии выступала на идише знаменитая актриса Сиди Таль. Продолжали традицию еврейского художественного слова писатели Меир Харац, Мойше Альтман, Хаим Меламуд, Иосиф Бург.

Стоит отметить, что Бург успел поучиться на отделении германистики Венского университета, дебютировал в литературе на идише в 1934 году, прожил большую часть жизни в Черновцах, впитал в себя красочную смесь языков и культур Буковины и их взаимовлияние: немецкий, румынский, польский, русский, украинский, идиш. Этот аутентичный синтез наверняка и стал определяющим в его творчестве.

В 1988 году Черновцы были одним из первых городов в СССР, где возникли еврейские культурные объединения. Именно тогда Иосиф Бург организовал Общество еврейской культуры имени баснописца Элиэзера Штейнбарга. Он же был многолетним председателем этого общества.

В 1980 году в московском издательстве «Советский писатель» (единственное издательство в СССР, которое в 1960–1980‑х годах публиковало книги на идише) вышла книга рассказов Иосифа Бурга «Дос лэбн гейт вайтер» («Жизнь продолжается») Здесь и далее перевод с идиша автора. . Рассказы, вошедшие в этот сборник, посвящены в основном различным сторонам жизни еврейских тружеников в карпатских горах, живших в разные периоды — при власти Австро‑Венгрии, позднее Румынии и в советское время. Бург как никто был посвящен в эту тематику, так как сам родился в 1912 году в Вижнице — наиболее «еврейском» местечке Буковины (согласно местному реестру, евреи составляли 91% населения в 1939 году), рядом с рекой Черемош — естественной границей между Буковиной и Галицией, а перед Второй мировой войной — государственной границей между Польшей и Румынией. В Вижнице еще при жизни писателя одна из улиц была названа его именем.

В сборнике собраны 48 рассказов и коротких новелл, но особо следует отметить рассказ «Обручальное кольцо», в котором автор достиг совершенства во всех составляющих литературного произведения — языковой, художественной и идейно‑тематической.

Перед читателем предстает поразительно красивая пейзажная зарисовка зимних Карпат. Картину покрытых снегом карпатских гор Бург рисует настолько виртуозно, что трудно освободиться от ощущения, будто он играет словами, как драгоценными камнями. В сотканном им словесном полотне сплетаются воедино звуки, цвета, игра света и тени, слова и чувства: «Прислушайся, как свистит ветер в горах. Из затуманенных далей, будто гонимый диким страхом, несет он сдавленным дыханием свое морозно кусачее завывание. Мороз сковывает деревья в лесу, трескаются они от холода, а под ногами хрустит ослепительно сверкающий снег. Но влюбленные не чувствуют ветра…»

Мастерски соединяя многочисленные языковые художественные средства, автор создает для читателя атмосферу некоей карпатской мистерии, которая сопровождается чувством ожидания чего‑то таинственного и загадочного. В то же время описание насыщено еврейской народностью и простотой: «Отблеск морозно сверкающего зимнего дня голубовато мерцал в стекле кривого окошка, рисовал фантастические арабески. Колючий ветер безнаказанно несся по пустоши на окраине местечка, а голые деревья стонали от холода». Далее автор знакомит нас с главной героиней рассказа — «Шифрой‑прачкой, или Шифрой‑сиротой, как ее называли в местечке, хотя она уже перешагнула за сорок». Долгие годы она «простояла над чужими балиями с бельем, отчего руки ее распухли, покраснели и напоминали сырое мясо…» Портрет героини подробен, изобилует мелкими деталями, которые носят относительный характер и далеки от абсолютных утверждений. Она сидит неподвижно в своем бедном домишке, мысли ее «ползут в голове», «усталость проглядывает сквозь щелочки полузакрытых глаз». Она выглядит «несколько растерянной». В пространном портрете главной героини автор устанавливает два временных измерения: «Часы тянулись, как холод, долго и печально, каждое мгновение — будто вечность… мгновение и еще мгновение — это не два мгновения, это долгих два десятка лет…» Таким образом, рассказ разворачивается в двух пластах времени — в настоящем и 20 лет назад. «Шифра верно и преданно несла в сердце эти годы… немые, мучительные годы». В ее глазах «блестит огонек непрожитых желаний», и лишь «обручальное колечко из дешевого золота могло рассказать историю о преждевременно погасшей жизни…» Бург применяет классический литературный прием и превращает неодушевленное колечко в рассказчика. Оно, колечко, становится центром повествования и объединяет два временных пласта.

Строение рассказа выдержано в классической манере, но Бург развивает сюжет крайне оригинально, по принципу спирали. Есть фразы и предложения, которые начинают и заканчивают очередной период текста, читатель привыкает к этим фразам‑рефренам, они становятся узнаваемы, например: «мне так хорошо с тобой…», «мгновение и еще мгновение…», «прислушайся, как свистит ветер в горах…», «на улице падает снег, белый, густой снег…». Это путеводные рефрены в полотне рассказа. Они помогают читателю плавно воспринимать переходы между двумя временными плоскостями.

Героиня, Шифра, возвращается в своих воспоминаниях на 20 лет назад, когда «на улице шел снег, белый, густой снег…» В натопленной комнате широко разливается свет, столы накрыты роскошно, почти как на богатой свадьбе. Чужие люди ведут двух сирот к хупе. Шифра стоит под хупой со своим возлюбленным Зуней, молодым, симпатичным дровосеком. Она удивительно красива в своем белом платье, одолженном на один вечер с чужих плеч. Она выглядит будто «цветок, сплетенный из снега» (в фольклоре и поэзии на идише есть много примеров того, что снег символизирует воспоминания о чем‑то далеком, нечто из прошлой жизни, что никогда не вернется). Зуня надевает на палец Шифры колечко из дешевого золота и произносит традиционное «Харей ат мкудешес ли…» («Ты посвящена мне»). Души героев наполняются нежностью, радостью и «дрожью надежды», которая только что родилась, надежды двух сирот, двух одиноких сердец на лучшее будущее, на каплю человеческого счастья.

Автор был знаком с бытом евреев в карпатских горах и знал, что лес для многих из них являлся источником заработка. Более состоятельные торговали лесом, сплавляли его по рекам, а бедняки работали лесорубами. Поэтому он поясняет: «Завтра Зуня должен вернуться в горы. Он лесоруб, а зимой каждый день на вес золота. Он еле отпросился на одни сутки…» Этот факт огорчает Шифру, заставляет ее сердце сжиматься. Если бы она могла, она бы «отодвинула завтра».

Очередное упоминание о «белом густом снеге» предвещает читателю начало нового этапа в рассказе, вызывает чувство тревоги, ожидание чего‑то непредвиденного. Напряжение растет, и в то же время описание сопровождается живописной игрой цветов и звуков. Цвета: небо окрашивает снег в голубоватый цвет, черная ворона наблюдает за белой округой, радость Зуни разливается тысячей многоцветных огоньков, посреди всего этого… вплетается белоснежным цветком образ Шифры, «тлеющий пожар… распростер свое темно‑зеленое пламя».

Одновременно угрожающие звуки усиливают напряжение: «Кра‑а‑а‑а… крааа…» Зуня не внемлет этому смертоносному крику черной вороны, он не слышит предсмертные стоны дерева… В его ушах «лес поет, снег поет». Читатель ощущает резкий диссонанс — с одной стороны, красочную песнь влюбленного сердца молодого человека, с другой, грозные звуки, предупреждающие о грядущем несчастье… Ветер свирепо ломает сосну, которую Зуня в спешке не допилил накануне. И вдруг, «оглушающий взрыв между небом и землей… потом становится тихо». Это момент драматической кульминации рассказа. Двое влюбленных, полных надежды молодых людей скользят по заснеженным горам, кружатся в волшебном танце… И вдруг падает недопиленная сосна… Зуня остается лежать раздавленным под ее ветвями, а Шифра «в одну ночь была и невестой, и женой, и молодой вдовой с обручальным колечком из дешевого золота».

Во второй главе образ главной героини Шифры предстает перед нами спустя 20 лет. Ее воспоминания прерываются, когда она слышит, как кто‑то отряхнул снег с ног у ее двери. В отличие от первой главы, где действие разворачивается в воспоминаниях героини, а она сама остается пассивной, неподвижно сидящей перед маленькой печуркой, здесь появляется еще один персонаж, вполне реальный и осязаемый. Это «маленького роста еврей в поношенном тулупе, с заросшим лицом». Этот человек ходит по домам и собирает деньги на свадьбу девушки‑сироты… Точно так же «два долгих десятка лет» назад община собирала деньги и на свадьбу Шифры.

В этот момент описание наполняется многочисленными деталями, символизирующими противостояние звука и тишины, света и тени, движения и замирания. Все это помогает ощутить напряжение, которое переживает главная героиня: «В печальной тишине было слышно, как она глотает целые куски воздуха». Художественно‑языковые средства настолько выразительны и так сильно воздействуют на читателя, что он целиком вовлечен в действие, разделяет душевные терзания героини, которая «всей своей статью пыталась заслонить голую бедность, изливающуюся слезами одиночества».

Между Шифрой и гостем происходит диалог, состоящий из нескольких слов. Еврей, собирающий деньги на свадьбу сироты, знает, что Шифра небогата, надеется, что она пожертвует хотя бы пару грошей… Ей же показалось, что взгляд этого человека скользнул на обручальное кольцо. Шифра ощущает тревогу, она видит, что «еврей смотрит на нее глазами, полными мольбы. В голосе его была богобоязненная дрожь, будто он читал псалмы». Всего лишь взгляда просящего хватило, чтобы героиня, будто находясь под гипнозом, в некоем забытьи, начала стаскивать обручальное кольцо со своих красных распухших рук… впервые за долгие 20 лет. Она делает это с усилием, как физическим (закусывая губы до крови), так и душевным, «будто она рвала куски от своей несчастной жизни». Шифра прощается с кольцом — единственным свидетелем ее большой любви, ее трагедии и ее «непрожитых желаний»: «Возьмите, и пусть будет на счастье». Обручальное кольцо, которое выполняет роль рассказчика, начинает новый этап жизни, когда «будет заключен новый союз двух одиноких сирот». Именно этот новый этап вполне ассоциируется с названием сборника, в который включен рассказ, — «Жизнь продолжается».

Эпилог произведения представляет собой отдельную главу, с новыми местом и временем. Утро, снежная буря, сильный ветер, мороз… Описание природы создает эффект отчуждения. Эта пейзажная зарисовка передает читателю чувство одиночества: «Шел человек по дороге, будто он был лишним в этом мире, шел, согнувшись втрое. Кто он? Что погнало его в такой день из дома? А может, у него нет дома?» Этот человек — Шифра, героиня рассказа. Описываемое пространство меняется. Она уже не находится в своем бедном домишке. Она идет против порывов ветра, который «рвет ее на куски, убийственно сбрасывает с ног». Кажется, будто впервые в жизни она идет против течения своей горькой судьбы. Тяжелая дорога человека, «лишнего в этом мире», вызывает чувство сострадания у читателя.

Шифра приходит на кладбище, к могиле своего любимого Зуни, и там, на этом «святом месте», происходит драматичная, полная слез мольба, в которой соединились извинения за то, что она отдала обручальное кольцо, и надежда, что другая девушка‑сирота получит лучшую долю в этом мире. Мы приближаемся к пониманию третьей составляющей текста — идейно‑тематической, ибо в этом месте соединяются идишкайт и менчлехкайт — еврейские и общечеловеческие морально‑этические ценности, синтез которых является основой нашей национальной культуры. Прося у Зуни прощения за отданное кольцо, Шифра завершает свою покаянную песнь словами: «Она ведь сирота… Помолись там за нее, Зуня!» Эти слова — идейная кульминация рассказа, в них проявляются благородство и добросердечность простого человека из народа, не сломленного тяжкими ударами судьбы и не ожесточившего сердце. Это в полной мере соответствует смыслу народного выражения «форт а идиш харц» («все же еврейское сердце»). В эту грустную минуту Шифра просит не о себе, а обращается к памяти покойного мужа с традиционной просьбой: «Помолись там за нее…» Эти слова звучат как морально‑этическое завещание всего восточноевропейского еврейства, которое зиждется на чувстве общности судьбы и братской взаимопомощи.

Для иллюстрации этой идеи имеет смысл вспомнить короткое стихотворение поэта Шике (Овсея) Дриза, написанное в 1965 году, — «Хвала тебе, жизнь» Дриз Шике. Харбст. Москве: Советски писатель, 1978. :

Уже за то тебе я, жизнь, хвалу готов воздать,

Что ты рубаху дать мне не забыла.

Я рвал ее — не потому, что плохо было,

Но лишь затем, чтоб чьи‑то раны повязать.

Автор оценивает поступок своей героини фразой, которая звучит мистически, — «из глубины Шифре послышался голос Зуни: “Если бы я мог, я бы расцеловал каждый палец на твоих распухших руках”».

Иосиф Бург воплотил в этом рассказе веру в торжество еврейской и универсальной морали. Он заключает свое повествование в художественную рамку и заканчивает его той же фразой, с которой начал: «Прислушайся, как свистит ветер в горах… Его шум несет в себе отзвук другой жизни, другой любви».

Чтение «Обручального кольца» вызывает ощущение художественного совершенства. Это короткий, но многоплановый рассказ, который соединяет необычайно богатый живописный язык, мастерски оформленную художественность, интересную тему и оригинальную идею, — и все это глубоко проникнуто образом автора, «последнего из могикан» еврейской литературы в Черновцах.