117 лет назад умер Антон Павлович Чехов

Эта тема въехала в мой компьютер без моего участия, самостоятельно. Внуку в школе велели прочесть «Степь» Чехова. Он начал, через некоторое время пришел к матери — моей дочери, — как она выразилась, «с выпученными глазами», сказал, что Чехов — антисемит, евреев изображает в рассказе издевательски, они у него отвратительные, но это он сам отвратительный, и читать его дальше он не будет. Никакие ее объяснения не принимал, она выставила этот случай в Фейсбуке, пришло две сотни откликов, некоторые из них я прочитал.

«Степь» — одна из самых замечательных, самых пронзительных, самых прекрасных вещей не только в русской, но и в мировой литературе. Приступать к ней в шестом классе довольно неразумно, я читал ее несколько раз, последний — на восьмом десятке, и каждое следующее впечатление оказывалось оглушительнее предыдущего. Сам автор называл ее рассказом, хотя там сто страниц, это, между прочим, тоже могло сыграть свою роль в отказе мальчика от чтения. В Фейсбуке я не участвую, так что мог бы ограничиться простым обзором этого, с участием близких членов моей семьи, обсуждения, для газеты было бы достаточно. Но я не нашел в нем мнений, схожих, не говоря уже совпадающих, со своим, а это повод написать, что сам на сей счет думаю.

Прежде всего — о сцене на постоялом дворе Моисея Моисеича. Она, безусловно, юдофобская — с двумя оговорками. Первая — что хозяин ведет себя, в общем, так, как должен вести себя любой хозяин — русский, татарин, кавказец: гостеприимно, услужливо, расположенно. Если назойливо, то в приемлемых границах. Если в помещении у него грязно и душно, то это общее место русской прозы XIX века с ее тараканами, затхлостью и жуткими постелями. Вторая — что для читателей сегодняшних, века XXI, ничего неожиданного в том, чтобы иметь с проезжающих выгоду, нет, и опять-таки национальной окраски эта сторона не имеет. Кроме того: весь этот постоялый двор не столько реальность, сколько контрастная декорация для развития действия и характеров главных персонажей. Не случайно Чехов написал, что дом стоял посреди степи неогороженный и «возле него никакого двора не было». Брат хозяина Соломон, что и говорить, фигура неприятная, но в первую очередь как бунтующий тип, скорее как нигилист и революционер, чем как еврей. Юдофобство заключается в подходе автора, в угле зрения: в жилетке с рыжими цветами, «похожими на гигантских клопов», смехе, «похожем на лай болонки», в птичьих носах, ощипанности и некоторой карикатурности русской речи хозяев.

Антисемит Чехов или нет, я не знаю, по совокупности фактов выводы можно делать то за, то против. Меня это не интересует нисколько, думаю, если бы мы оказались знакомы, чувствовать себя и разговаривать с ним можно было бы свободно. С антисемитизмом все обстоит, вообще, не просто, края его размыты до неразличимости. Есть антисемитизм интернетских комментов, когда пишут: «неправильно Абрашка прогнал тренера» — про олигарха Абрамовича. (Вообще-то, простым производным от фамилии его могли назвать и не потому, что он еврей, а походя или человечески недолюбливая.) Это антисемитизм бытовой, так сказать, реактивный — зло не большее, чем зимняя стужа и скользь, из-за которых можно отморозить руки-ноги и поломать кости. И есть — крестовых походов, погромов, Холокоста: кровавый, истребительный. Но это всё рассуждения, лежащие на поверхности, — то, к чему, как правило, и сводятся обвинения в антисемитизме, переносимые на личности; то, что перетирается в тысячах разборок и миллионах приводимых примеров.

Для меня главное в антисемитизме — что это явление из тех, которые людям разгадать до конца не дано. Начало его по причинам, которые никак не назвать притянутыми за уши и от которых не отмахнуться, совпадает с появлением христианства. Не в том смысле, что появилось зловредное племя с врожденной антиеврейской направленностью, а в том, что произошло нечто, в чем нельзя не видеть вмешательства нездешней воли, или, как принято говорить, — вмешательства свыше. В глухой провинции земного шара произошло нечто, эпизод местного, районного значения, который и туземными-то его свидетелями не очень был замечен. В результате чего через некоторое время, два-три столетия, стала меняться и в конце концов радикально изменилась цивилизация вселенной. Эпизод с самого начала и по самой сути был связан с евреями, среди них и из них родилось главное действующее лицо, ими же было отвергнуто и их стараниями умерщвлено. Само событие можно трактовать так, эдак, можно — кто хочет — опровергать. Но результат не опровергнешь.

Когда это лицо и его учение приобрели первых, а затем и основную массу последователей, евреи вышли на авансцену истории вместе с ним. Оказалось, что ни в каком другом народе оно родиться не могло, так как его признали помазанником Единого Бога, в которого верили на земле только евреи. Еще оказалось, что они не неведомые чуды-юды, а знакомые другим народам индивиды, к примеру, пара-тройка живущих в одном с ними городке или селе. Правда, привлекавшие внимание обособленностью, обычаями и внешностью и этим вызывавшие известную подозрительность, как все чужаки. Когда выяснилось, что они играли в истории этого лица одну из ключевых ролей, выхвачена из нее была и негласно обозначена № 1 та составляющая, что его травля и трагический конец — их вина. Не конкретно тогдашних и тамошних, а всех — народа. Теперь становилось возможным и даже напрашивалось их невзлюбить, а при желании и возненавидеть. Повод для этого найти нетрудно — как по отношению ко всем, с кем оказываешься в общежитии, а к этим еще и дополнительно из-за их активности.

Ничего неизвестного прежде я своим объяснением не сообщил. В зависимости от времени и места антисемитизм меняется, но, возникнув не в силу только несовершенства человеческой натуры, а и мистически, по причине схождения обстоятельств посю- и потусторонних, человеком же лишь поддержанных, исчезнуть он, пока не случится другое подобное схождение, очевидно, не может. Прискорбно, а то и ужасно, но так. С евреями всё — так. И нечего на бедного Чехова пенять.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 640)