500 лет назад, в апреле 1521 года, Мартин Лютер впервые вступил в контакт с евреями в Вормсе, где в ту пору существовала крупная еврейская община. Не Лютер, а евреи искали встречи с ним, желая понять, что представляет собой этот отважный монах из Виттенберга, в чем суть его учения и что может принести им его победа. Участники «круглого стола» признались, что Лютер евреям понравился.

Имя Мартина Лютера вызывает в еврейской среде однозначную реакцию: «Юдофоб!» Что тут возразить?! Репутация вполне заслуженная. Но очень немногие знают, что приверженцы Римской церкви называли отца Реформации при жизни не иначе как «объевреившийся Лютер», а если не щадить чувств читателя и говорить без обиняков, то звали его — «полжида». Чем заслужил он такую «честь»? И как совместить несовместимое?

В XVI веке к традиционным обвинениям в адрес евреев Германии прибавилось еще одно: они якобы повинны в начавшейся Реформации. Подозревать, будто протестантское движение развязали евреи, было абсурдом, но ведь обвиняли же евреев в использовании христианской крови в ритуальных целях, в осквернении христианских святынь и даже в шпионаже в пользу турок. Это тоже были нелепицы, наветы, но им верили. Новое обвинение противоречило очевидным фактам: Реформацию в Германии осуществил Мартин Лютер, его сторонники и последователи из числа его единоверцев-христиан. Однако повод у противников Реформации все же был. Речь идет о еврейском «колорите» раннего протестантизма (особенно его левого крыла), о присутствии иудейского элемента в реформистском христианстве.

Несмотря на возраставшее напряжение в отношениях между евреями и христианами, каждое реформистское движение, будь то гуситы, лютеране или пуритане, анабаптисты (перекрещенцы) или субботники, сопровождалось стремлением к обновлению христианства в апостольском духе, возвращением к истокам христианства, к Ветхому Завету, а следовательно — к еврейским духовным ценностям. Ведь и Иисус, и Павел (Савл), создатель христианской церкви, вышли из еврейского народа.

Надежды на духовное возрождение занимали умы на протяжении многих веков. XIII век прошел в Италии, на родине Ренессанса, под девизом: Renovatio, reformatio (обновление, изменение). Этот девиз увлек Данте. Помните, как об этом у Блока?

Лишь по ночам, склонясь к долинам,

Ведя векам грядущим счет,

Тень Данта с профилем орлиным

О Новой Жизни мне поет. 

Vita nuova (Новая жизнь) Данте и впрямь развивает концепцию обновления мира, в основе которой — христианская идея возрождения. Это новозаветное понятие второго рождения вырастает из представлений об обновлении, которыми изобилуют ветхозаветные Псалмы и Пророки.

А что происходит в Германии в начале XVI века? Там зарождается и набирает силу движение за обновление церкви — Реформация. Очевидно стремление реформаторов превратить Библию в основополагающий центр христианской жизни. Наблюдается демонстративный отказ от пышности католицизма, доходящий до иконоборчества. Ширится протест против сложной системы католической теологии. Налицо намерение устранить посредническую функцию священников, возврат к простоте раннего христианства. Заметен растущий интерес христианских теологов к древнееврейскому языку, попытки прочесть древние писания в оригинале (эта тенденция усилилась после «спора о еврейских книгах» и победы Ройхлина), предпочтение персонажей Ветхого Завета в качестве образцов для подражания. Все это давало почву папистам обвинять Лютера в «иудаизации», как обвиняли они в том гуманистов и Ройхлина, Меланхтона и Сервета, родоначальника унитаристского движения, Кальвина и пуритан. По мнению папистов, лютеранство ведет к кальвинизму, кальвинизм — к унитаризму, унитаризм — к адвентизму (субботники), а от адвентизма до иудаизма — один шаг. Но так ли велика была опасность«иудаизации», исходящая от отца Реформации? И как соединить не известные большинству из нас обвинения Римской церкви против Лютера в иудаизации с его стойкой в нашем сознании репутацией страшного юдофоба? Писания Лютера против евреев следует рассматривать не изолированно, а в совокупности с другими работами, где он позитивно пишет о евреях. Но еще важнее включить еврейскую тему в общий разговор о личности, жизни, учении и деяниях Мартина Лютера. Только в таком контексте может быть понята амплитуда его высказываний по еврейскому вопросу.

Мартин Лютер родился в 1483 году в маленьком городке Эйслебене в Мансфельдском графстве. Там он и умер в 1546 году. Отец, дед, все его предки были крестьянами. Его детство прошло в жестокой бедности и крайней строгости. И в родительском доме, и в школе, куда его отдали восьмилетним, он знал лишь побои и голод. «Дайте хлеба ради Б-га!» — этот жалобный припев сопровождал его детство и отрочество. Милостыней жил он поначалу и в Эйзенахе, в церковной школе, куда отец отослал его в тринадцать лет. Здесь улыбнулась ему судьба в образе умной, доброй и состоятельной Урсулы Котт, которая стала опекать отрока, разгадав его незаурядность. Благодаря ей смог он в семнадцать лет поступить в лучший в Германии Эрфуртский университет, получить в 1502 году степень бакалавра, а через три года стать магистром философии.

Добрая слава о нем дошла до отца, который к этому времени поправил свои дела и даже стал высылать сыну пособие. Отец в мечтах видел его юристом, законником. Мартин подчинился его воле, но летом 1507 года неожиданно для всех принял постриг в монастыре августинцев. Закону он предпочел веру. Внешняя жизнь его шла своим чередом, а внутренняя, по его собственному признанию, «была адом»: «Под наружной святостью в сердце моем было сомнение, страх и тайное желание ненавидеть Б-га». При этом он страстно любил Иисуса Христа, это была мужицкая, простосердечная страсть. Он хотел общаться с Б-гом прямо, без посредников, пусть хоть им будет сам Папа. Он и говорил со своим Б-гом «бесцеремонно», по выражению Ницше. Так станет ли он церемониться со смертными?!

Главный наместник Августинского братства Иоганн Штаупиц, ставший духовным отцом и другом Лютера, направляет его в Виттенбергский университет, где он получает первую, а затем вторую ученую степень — уже не по философии, а по теологии. В 1510 году по делам ордена он был послан в Рим, куда шел три недели как паломник с посохом и котомкой и явился чуть живой. В Риме он пробыл четыре месяца, не переставая удивляться и негодовать на этот «вертеп негодяев», где царит древняя Волчица — алчность, где, по словам Данте, «каждый день продается Христос». На обратном пути он посетил Зальцбург, чтобы повидать Штаупица и поделиться римскими впечатлениями. Тот молча слушал его, а затем сказал: «Потерпи немного, сын мой. Не минует Б-жья кара этих злодеев. Сохранилось древнее пророчество, что все это рухнет, когда монах Августинова братства восстанет на Рим». Ни старец, ни брат Мартин, беседуя, не подозревают, что время это не за горами, а повстанец-монах — тот и вовсе сидит за столом напротив наместника.

Осенью 1512 года Лютер получил степень доктора теологии в Виттенбергском университете. Во время «спора о еврейских книгах» он был на стороне Ройхлина, осудив в 1514 году разнузданные выпады в адрес ученого со стороны доминиканца Ортуина Грация. Когда Лютера будут в дальнейшем упрекать в «иудаизации», он станет сравнивать себя с Ройхлином, защитником еврейских книг. Однако современные евреи не находились в центре интересов Лютера, как, впрочем, и Ройхлина. Его представления о них — всецело в духе средневековой христианской традиции, т.е. книжные, основанные на Евангелии и трудах отцов церкви. Он видит в них народ, отверженный Б-гом за то, что они не признали Его Сына и распяли его. Признаки Божьего гнева налицо: разрушение Храма, само рассеяние евреев и их тщетное ожидание прихода Мессии. В его глазах, это — упрямый народ, отрекшийся от правды и упорствующий   в   своих   заблуждениях.

Вслед за средневековыми теологами Лютер резко высказывается против Талмуда, хотя его не знает. Он обвиняет евреев в богохульстве, считает, что их верования враждебны христианству, и не собирается деятельно участвовать в судьбе еврейства.

В 1516 году Лютер начинает учить древнееврейский язык, пользуясь учебником Ройхлина и грамматикой Кимхи, достаточно быстро продвигаясь в нем. Этот шаг продиктован его намерением перевести заново Библию, помогая себе текстом на языке оригинала. Древнееврейский язык для него — язык Б-жественный, богатый и простой одновременно. Он усваивает гневные интонации грозного еврейского Б-га. Его ученик, а в дальнейшем друг и сподвижник Меланхтон, слушавший Лютера с университетской кафедры, запишет: «Молниям были подобны иные слова твои, Лютер». Это были еще не молнии, а зарницы великой грозы, которая разразилась в 1517 году.

В Германию прибыли посланники из Рима с папской буллой о великом Отпущении грехов. Саксонский курфюрст Фридрих Мудрый запретил продажу индульгенций в своих владениях, но горожане сбегались толпами в соседний городок поглазеть на торжественное шествие, послушать проповедь. Падали, падали монеты в железную кружку со многими печатями, и получали уплатившие пергаментные грамоты Папы. «Денежка в ящике звяк — душа из чистилища прыг!» — приговаривал монах-доминиканец.

«Нас, германцев, за скотов почитают в Италии». Отпущение грехов, в глазах Лютера, — все равно что разрешение грешить вновь. 31 октября, в канун Всех Святых, он прибил к церковным дверям виттенбергского замка свои «95 тезисов», общий смысл которых выражен в одном из них: «Вечному осуждению подвергаются те, кто учит, и те, кто верит, будто бы Отпущением грехов люди спасаются». Решаясь на этот шаг, Лютер следовал примеру Христа, а быть может, и чувствовал себя Христом, изгоняющим торговцев из Храма.

В течение месяца Тезисы распространились по всей Европе. Святейшая инквизиция донесла на еретика Лютера. Римская волчица ощетинилась. Продажа индульгенций — дело доходное. Папе нужны деньги, он строит собор Св. Петра в Ватикане. Лев X не собирается менять планы из-за какого-то взбунтовавшегося монаха. Желая потушить пламя пожара как можно быстрее, папа вызывает Лютера в Рим. Но Фридрих Мудрый, понимая, что дело пахнет костром, — а он не собирается лишать свое детище, Виттенбергский университет, такого авторитета, как Лютер, — просит перенести разбирательство в Аугсбург. Таковое состоялось в октябре 1518 года. Фридрих выхлопотал для своего подопечного императорскую охранную грамоту, но ведь в свое время подобная грамота не спасла Яна Гуса… Папскому легату не удалось склонить Лютера к покаянию в Аугсбурге. 

В Лейпциге назначен диспут Лютера с доминиканцем доктором Экком. Он продолжался шесть дней. Присутствовали герцог Георг Саксонский, множество священников, монахов, аббатов, докторов богословия. В этом споре впервые со всей ясностью был поставлен вопрос: кто глава Вселенской церкви — Папа или Христос? Экк и вся Римская церковь отвечают: «Папа!» Лютер и протестантство отвечают: «Христос!» Принципиально разошелся Лютер с католиками и в том, что на первый план поставил индивидуальную, личную веру и противопоставил ее выполнению церковных обрядов (по Лютеру, важно, чтобы Б-г был в сердце). Человек может спасти свою душу только посредством веры, которая непосредственно даруется Б-гом, без помощи церкви. «Вера всегда есть дар Б-жий». «Б-г не может и не хочет позволять господствовать над душой никому, разве лишь самому себе», — таковы положения Лютера. Истинная религия — это религия откровения. Учение Лютера о спасении или оправдании верой в искупительную жертву Христа стало одним из главных догматов протестантизма. Лютер пришел к отрицанию папства, духовной иерархии, целибата и даже монашества, как учреждений, которые извратили дух первоначального христианства.

За диспутом последовало отлучение еретика Лютера от церкви. Лютер публично сжигает папскую буллу об отлучении, понося «чертову свинью Папу» последними словами (натура страстная и притом мужицкая, он не стеснялся в выражениях). Однако и в пору открытой борьбы с Римом Лютера не покидают мучительные сомнения, и почти одновременно произносит он противоречащие слова: «Я готов подчиниться Папе, как самому Христу», — и: «Я теперь несомненно, уверен, что Папа — Антихрист». На от лучение он отвечает обращением «К христианскому дворянству немецкой нации», призывая к реформе церкви. Единственным авторитетом в вопросах веры им было признано Священное Писание.

Папа Лев Медичи, утонченный флорентиец, друг Рафаэля, человек Ренессанса со всеми его достоинствами и пороками, «вероятно, посмеивался над бедным, целомудренным, наивным монахом, вообразившим, будто Евангелие есть конституционная хартия христианства и будто хартия эта есть истина!» — напишет позже Гейне. Возможно, Папа и не заметил, чего хотел Лютер, но этот немец ему мешал. Нужно заставить его молчать.

Далее последовал вызов на рейхстаг, в Вормс, где Лютер продолжал стоять на своем:

«Я не верю ни в Папу, ни в соборы. Я не могу и не хочу отречься ни от одного из своих слов» (Hier stehe ich — ich kann nicht anders). Его упорство в отстаивании своей позиции потрясло не только очевидцев его речи, но спустя столетия стало, по верному замечанию С. Аверинцева, назиданием всем нам. Лютеровы слова стали девизом для Осипа Мандельштама, их можно найти в набросках к стихотворению «К немецкой речи». Поэт вначале переводит изречение Лютера буквально: «Здесь я стою — я не могу иначе», — а затем появляется другой вариант: «Вот я стою — и нет со мною сладу».

Сладить с ним и впрямь не удалось. Папа в послании к императору требовал «покончить с этой чумой». Но Карл V не хотел восстановить против себя народ: «Здесь, в Германии, действие Лютера на все умы таково, что схватить и казнить его… значило бы поднять во всем народе восстание».

Лютер беспрепятственно покинул Вормс и исчез. Указом императора он был объявлен вне закона. Ходили слухи о том, что он убит католиками (такие попытки и впрямь предпринимались). На самом деле Фридрих Мудрый, глава оппозиции против императора, предоставил Лютеру убежище в своем замке Вартбург в Тюрингии, где триста лет назад проходили знаменитые турниры миннезингеров.

Поначалу он жил там как узник, но с отъездом императора на войну с Франциском I начались послабления. Лютер много работал. Иногда день и ночь напролет читал, писал. Продолжал изучать древнееврейский и греческий. Здесь написано им много акафистов, проповедей, трактатов, книга «О Христе и Антихристе». К этому времени у Лютера сложилась концепция религиозной свободы. Она на удивление близка еврейской трактовке. У язычников человек был всецело подчинен богам. Четыре тысячи лет назад между евреями и остальным языческим миром возникла пропасть именно в силу особого понимания отношений между евреем и Б-гом. «Согласно еврейской религии, Б-г наделил человека свободой воли, а потому он может по своему выбору либо обратиться к Б-гу, либо отвернуться от Него. По еврейским представлениям, не всякая удача обусловлена благословением Б-жьим» (М. Даймонт). Человек может преуспеть и потому, что идет на все, вплоть до преступления, ради достижения цели, не считаясь с моралью, с другими людьми, и в этом случае он добивается успеха вовсе не потому, что ему помогает Б-г. Это дает, в свою очередь, свободу Б-гу возлагать на человека ответственность за совершенные поступки, как за добрые, так и за злые. Лютеровская трактовка отношений человека с Б-гом близка к еврейской. Так что упреки, которые бросали Лютеру в «объевреивании», были не совсем беспочвенны.

Впервые Лютер вступил в контакт с евреями в апреле 1521 года в Вормсе, где в ту пору существовала крупная еврейская община. Не Лютер, а евреи искали встречи с ним, желая понять, что представляет собой этот отважный монах из Виттенберга, в чем суть его учения и что может принести им его победа. Он принял их приглашение. Лютер говорил о том, что христианство, которое преследовало евреев в средние века, далеко от настоящего Евангелия. Из-за Папы, этого антихриста, из-за его дополнений и искажений учение превратилось в искусственный свод правил.  Вполне закономерно, что евреи отшатнулись от извращенного христианства. Будь я евреем, я бы предпочел десять раз подвергнуться колесованию, чем принять папизм». Участники «круглого стола» признались, что Лютер евреям понравился.

Будучи не только теоретиком, но и практиком, Лютер, оказавшись в Вартбурге, вплотную берется за «решение еврейского вопроса». Прежде всего нужно переломить общественное мнение, необходимо расположить народ к евреям. В первом же сочинении, написанном в июне 1521 года, Лютер, цитируя слова девы Марии из Евангелия от Луки («Как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века»), утверждает, что милость Б-жия, которой Израиль сподобился через рождение Христа, в Авраамовом семени, т.е. в евреях, будет длиться вечно. Лютер стыдил единоверцев за недружественное отношение к иудеям и объяснял, что «евреи — лучшая кровь на земле». «Только через них Святой Дух пожелал дать Священное Писание миру; они — Б-жьи дети, а мы — гости и чужие; мы, подобно ханаанской жене, должны довольны быть тем, что, как псы, питаемся крошками, падающими со стола своих господ».

Эрцгерцог Фердинанд Австрийский, брат императора Карла V, на рейхстаге в Нюрнберге обвинил Лютера в том, что он, причисляя Христа к Авраамову семени, отвергнул его Б-жественное происхождение, а это — богохульство. Вот тогда-то и пишет Лютер свой памфлет Иисус Христос, рожденный евреем (1523). Он адресуется не евреям, а единоверцам. Он всегда пишет о евреях в третьем лице: мы, христиане, — они, евреи. Он заключает памфлет призывом: «Советую, прошу каждого поступать с евреями по доброте и обучать их Евангелию. В таком случае мы можем надеяться, что они придут к нам. Если же мы употребляем грубую силу и поносим их, обвиняем их в использовании христианской крови, чтобы освободиться от зловония, и не знаю, в каком еще вздоре, поступаем с ними как с собаками, то чего доброго мы можем ждать от них? Наконец, как мы можем ждать их исправления, когда мы запрещаем им трудиться среди нас в нашем сообществе, вынуждаем их заниматься ростовщиком? Если мы хотим им помочь, то мы должны относиться к ним не по папистскому закону, а по правилам христианского милосердия. Мы должны по-дружески их принимать, позволить им жить и работать вместе с нами, и тогда они сердцем будут с нами, а если некоторые и останутся при своем упорстве, что плохого в том? И из нас не каждый — добрый христианин!»

Эти слова дали основание видеть в Лютере друга евреев. Во всяком случае, немецкие евреи радостно приветствовали реформатора из Виттенберга, они даже отправили сочинение Лютера своим единоверцам в Испанию (в 1524 году вышел его перевод на латинский), ибо он даровал надежду. Их можно понять: на протяжении нескольких столетий перед евреями маячила угроза изгнания. Сердца их возрадовались, услышав защитительные речи Лютера, направленные против лживых наветов и дискриминации.

Однако нужно иметь в виду, что главная цель Лютера была миссионерской: он хотел обратить часть еврейства в свою веру, убедив их в ошибочности ожидания Мессии, поскольку он уже явился в образе Христа. В памфлете доказывается, что в Ветхом Завете содержатся зашифрованные упоминания о Богоматери, предсказания о рождении Христа, которые злодеи-талмудисты якобы скрывали от евреев, толкуя слово Б-жие вкривь и вкось. И если евреи прочтут Тору без «помощи» талмудистов, они обретут истину. В его попытке объединить христиан и евреев на основе Священного Писания не было никакого коварства. Осуждая насильственное крещение, которым прославилась Римская церковь, Реформатор предлагал евреям вернуться к вере праотцев и пророков, не извращенной толкованиями (кстати, и в еврейской среде находились противники Талмуда — секта караимов IX–X вв.). Лютер призывал христиан протянуть евреям руку, ибо Библия учит: мы все — братья. Он понимал, что присоединение евреев было бы веским аргументом в глазах той огромной массы немцев, которые колебались между католицизмом и протестантизмом.

Следует помнить, что главной его заботой были все же не евреи, а немцы. Весной 1522 года Лютер закончил перевод Нового Завета на немецкий. «Я хочу говорить по-немецки, а не по-латински и по-гречески». «Я для моих немцев рожден, им и хочу послужить». Новый Завет в немецком переводе Лютера распространялся по германским землям, как пожар по сухому лесу. Очевидец вспоминает, что все, кто умел читать, жадно читали и перечитывали его, обсуждали, спорили о нем и меж собой, и с людьми духовного звания. Появилось множество проповедников Евангелия, ходивших из дома в дом, из деревни в деревню. Мысль о равенстве перед Б-гом овладела умами бедняков. «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был господином?» — вопрос этот не сходил с уст.

Весной 1524 года появились «Жалобы крестьян с двенадцатью просьбами». Швабские крестьяне, апеллируя к Лютеру, ссылались на его же книгу «О христианской свободе». Они просили его стать их ходатаем перед господами. Он отказался, а вместо того выпустил в 1525 году «Увещевание к миру в ответ на двенадцать требований швабских крестьян». Но примирить волков и овец было невозможно. Кто знает, представлял ли сам Лютер масштабы последствий его выступления против Рима и Папы? Вряд ли он предвидел, ударив в набат, какой крови это будет стоить. Вот уж поистине, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется»…

Германия заполыхала. Восставших возглавил бывший францисканский монах, доктор теологии, последователь Лютера, Томас Мюнцер. В толковании слова Б-жьего он оказался радикальнее учителя. Обращаясь к народу, он цитировал писание: «Говорил же Христос: я принес не мир, но меч». Себя Мюнцер называл «мечом Гедеона». Он стал проповедником Евангелия, которое, по его мнению, предписывало равенство и братство людей на земле: «Все да будет общим!» Этот девиз одушевлял тысячные толпы крестьян. Только в Швабии число восставших достигло трехсот тысяч. «Бей, бей, бей! Куй железо, пока горячо!

Раздувай огонь, не давай мечу простыть от крови, не щади никого… Бей, бей, бей!» — это призывы Мюнцера из его воззвания к народу.

Лютера, осуждающего мятежную ересь, восставшие не слышат. Никогда он не был так глубоко ранен. Напрасно он взывает к ним: «Б-г запрещает восстание… Дьявол радуется ему…» Не слышат. Они внимают Томасу Мюнцеру: «Смотрите, самые подонки лихоимства, воровства и разбоя — вот кто есть наши великие мира и господа… Они распространяют заповедь Господню среди бедных и говорят: «Господь повелел: не укради!» Так они отягощают всех людей, бедного земледельца, ремесленника, и все, что живет, обдирают и обчищают, а если бедняк согрешит перед Всесвятейшим, то должен быть повешен. И тут доктор Лгун (так он аттестует Мартина Лютера. — Г.И.) говорит: «Аминь». Господа сами виной тому, что бедный человек — враг им. Причину восстания они не хотят уничтожить, как же это может продолжаться? Так говорю я, и вот я подымаюсь, вперед же!»

Крестьянская война всколыхнула население многих городов, в особенности тех, что были подчинены сюзеренам-епископам. Она охватила не всю Германию, а больше южногерманские земли: тюринго-саксонский и швабско-шварцвальдский районы, Франконию, Тироль. Крестьяне штурмовали и захватывали замки и монастыри, занимали города. Все это оборачивалось большой кровью.

Вюрцбург столетиями страдал от зависимости со стороны епископов. Город встал на защиту восставших крестьян и горько за это поплатился. Войска епископа разбили крестьян, и началось жестокое избиение повстанцев. Так происходило повсеместно. Восставшие во главе с Мюнцером захватили власть в Мюльхаузене, их поддержали не только городские низы, но и мелкие бюргеры. Но отряд Мюнцера продержался недолго. Сам он был взят в плен, подвергнут пытке и обезглавлен. Он был в ту пору в возрасте Христа. Последователи его были казнены — повешены или обезглавлены — в зависимости от происхождения.

Лютер осудил насильственные действия крестьян, поддержал князей, призвал владык «бить, душить, колоть восставших тайно и открыто, как поступают с бешеными собаками». Сто тысяч человек погибло в течение восьми месяцев. Крестьянское восстание в Германии походило на пугачевщину, на русский бунт, который Пушкин, как известно, назвал «бессмысленным и беспощадным». Восстание внушало Лютеру ужас, восставшие рождали в нем ярость. Лютер сам не пролил крови, но он произнес страшные слова: «Я, Мартин Лютер, истребил восставших крестьян; я велел их казнить. Кровь их на мне, но я вознесу ее к Б-гу, потому что это Он повелел мне говорить и делать то, что я говорил и делал».

Однако вина перед крестьянами жгла Лютера. Сам того не желая, он спровоцировал их на бунт. Не в силах их удержать и остановить, он не пошел с ними. Он слышал их ропот. «Предатель! Ты не хочешь признать этих бунтовщиков своими учениками, да они-то признают тебя своим учителем», — написал ему ненавистный Эразм. Прошло время, когда они глядели, как им казалось, в одном направлении, теперь пути их разошлись. Предметом спора стал вопрос о свободной воле. Они скрестили мечи. Их оружие — книги. Эразм пишет работу «О свободной воле». Лютер парирует удар, отвечая сочинением «О порабощенной воле». Эразм утверждал, что человек в основе своей добр, надо только его соответственно воспитывать. По мнению Лютера, человек ничего не может сделать для своего исправления, потому что его воля — рабыня греха, и помочь ему может лишь милость Б-жья. «Мир спасется разумным сомнением» (Эразм). «Мир спасется безумною верою» (Лютер). Этот спор привел к их окончательному разрыву. Несдержанный на язык Лютер назвал Эразма ядовитой гадиной, отъявленным негодяем и Иудой-предателем.

Куда более тяжким ударом для Лютера станут расхождения с его любимым учеником Филиппом Меланхтоном (его имя носит сегодня теологическая академия Кельна — Melanchton Akademie), с которым совместно написаны основные вероучительные документы лютеранства — «Аугсбургское вероисповедание» и «Апология». Меланхтон, который не порывал с Лютером, несмотря на требования воспитавшего его Ройхлина, хотя, согласно завещанию дяди, племянник мог унаследовать его обширную библиотеку лишь при соблюдении этого условия, в конце концов стал тяготиться союзом с Реформатором. Он жаловался Эразму на крайности, грубость и неуступчивость учителя, которые мешают в деле объединения Церкви. Умеренный Меланхтон занял промежуточную между Лютером и Эразмом позицию в вопросе о свободе человеческой воли, за что удостоился грубого окрика. Он не отступился от Реформатора, но они чувствовали глубокое недовольство друг другом.

Расхождения Лютера и гуманистов не носят личного характера, они имеют более глубокую основу. Дело в том, что содержание и дух ренессансного гуманизма и Реформации развивались в одном русле или параллельно лишь небольшой отрезок пути. В своих истоках Ренессанс и Реформация имели одну идею — духовное обновление. В целом же протестантизм был продолжением средневековых культурных идеалов.

Как пишет Ницше в своей книге для свободных умов «Человеческое, слишком человеческое», немецкая Реформация на фоне Возрождения «выделяется как энергичный протест отсталых умов, которые еще не насытились миросозерцанием средних веков и ощущали признаки его разложения не с восхищением, как это следовало, а с глубоким недовольством». Строгое благочестие протестантов, их пуританизм и неистовая потребность в действии явно противоречат стремлению гуманистов к спокойствию, их индифферентности, их сосредоточенности на этико-литературных аспектах. Истинно народный (а по Ницше — плебейский) характер Реформации противостоял ученой элитарности Ренессанса, потому и неизбежны были расхождения Лютера с гуманистами. Конечно, такие значительные личности, как Лютер, Кальвин, Томас Мюнцер, столь характерные для XVI века, явно неренессансны.

В конце 1533 года дух Томаса Мюнцера, «бич гнева Б-жия», ожил в Мюнстере, где подняли мятеж анабаптисты (второкрещенцы). Было объявлено, что Христос возвращается на землю, чтобы установить царство справедливости. Лидер восставших Иоанн Лейденский объявил себя Мессией и царем Нового Израиля. Мюнстер переименовали в Новый Иерусалим. Переименовали все улицы, дни недели. Население обязано было принять новое крещение, сопротивлявшихся убивали. Горожане стали называть друг друга «братья» и «сестры». Все имущество и съестные припасы были обобщены, деньги отменены. Все книги, кроме Ветхого Завета, были сожжены перед кафедральным собором. После краткого периода аскетизма установилась полигамия, многоженство. Город выдерживал осаду почти полтора года, живя по законам «военного коммунизма». Это был настоящий Апокалипсис.

«Что же мне сказать об этих жалких людях?» — так начинает Лютер свою «Новейшую летопись о второкрещенцах в Мюнстере». Главное в книге — не столько оценка безумных деяний мюнстерских еретиков, не иначе как одержимых дьяволом, по мнению Лютера, сколько его пророческие предостережения. Вот главное из них: «Нет столь малой искры, которой не мог бы диавол при попущении Б-жьем, раздуть во всемирный пожар».

Предостережениям Лютера внемлют лишь истинно верующие, остальные используют его вероучение для решения своих проблем. Крестьянская война — тому лучшее свидетельство. Лютер переживает крушение многих иллюзий. Среди них — его надежды на обращение евреев. Его все больше раздражает их упорство и «слепота». Натолкнувшись на глухое сопротивление, Лютер уже не надеется на диалог и видит в евреях противников.

Когда в 1537 году известный ходатай по делам евреев Йосельман из Росхайма, заручившись поддержкой и рекомендациями реформатора Капито из Страсбурга, обратится к Лютеру с просьбой воззвать к курфюрсту Саксонии Фридриху умерить его гнев против евреев (речь шла об их изгнании из саксонской земли), тот в ответном письме откажет Йосельману, признавшись в том, что евреи не оправдали его надежд и разочаровали.

Узнав о многих случаях, когда крестившиеся было евреи возвращались в лоно своей веры, Лютер напрочь отказывает им в доверии. В «Застольных беседах», которые велись в 1532 году, читаем: «Если я найду еврея, желающего креститься, я отведу его на мост через Эльбу, повешу ему на шею камень и столкну в воду. Эти канальи смеются над нами и над нашей религией.

У них нет постоянного местожительства, они прозябают в нищете и, как последние бездельники, все ожидают прихода Мессии. И тут же кичатся своим величием и особой ролью, которую возложил на них Б-г, выделив их из всех прочих народов».

 До Лютера доходят слухи, что «канальи» еще и занимаются миссионерской деятельностью. На самом деле евреи никогда не стремились кого-то обратить в свою веру, но левое крыло Реформации само тяготело к Ветхому Завету. Лютер узнает, что Михаэль Сервет в 1531 году выпустил свой первый трактат «Об ошибках в учении Троицы», в котором оправдывал еврейский монотеизм, и, что особенно нестерпимо, реформатор Капито якобы отчасти с ним согласен. А второкрещенцы Мюнстера! Они ведь в 1534 году явно копировали древний Израиль. А признание Яна Лейденского Мессией — что это как не богохульство? А где истоки ереси? В иудаизме! Евреи все еще ждут своего Мессию, не признавая его в Иисусе Христе. Лютер считает, что второкрещенцы заслуживают еще большего наказания, чем евреи.

А разве не погряз в иудаизме его бывший последователь, реформатор Карлштадт из Богемии?! И вообще, что творят там саббатианцы-субботники?! Совершают обряд обрезания, празднуют субботу. Эти так называемые христиане просто объевреились! И Лютер разражается первым, по существу, антиеврейским памфлетом «Против саббатианцев» (1538), где он полемизирует с еврейским Законом. Он взывает к христианам, не к евреям. И печально-знаменитые памфлеты 1542 года «Против евреев и их лжи», «Шем Хамфорас», «Последние речения Давидовы» обращены к христианам.

Лютер, как известно, был несдержан на язык и часто использовал оскорбительные выражения не только против евреев, но и против папистов и еретиков. Но тут он превзошел себя. И потому швейцарские протестанты, ознакомившись с антиеврейскими памфлетами Лютера, осудили их. Их мнение однозначно: «Даже если бы «Шем Хамфорас» был написан пастором свиней, а не пастором душ человеческих, его невозможно было бы оправдать». Их возмутил тон, непотребная ругань, но не содержание. Содержание отвечало духу времени. Юдофобией были поражены даже такие прославленные гуманисты, как Эразм и Ройхлин. У Лютера на этой стезе было много предшественников — от блаженного Августина и Фомы Аквинского до Буцера.

Памфлет «Против евреев и их лжи» достаточно пространен (175 страниц!). В первой части Лютер повторяет обвинения в том, что евреи возводят хулу на Христа и Деву Марию, называют ее шлюхой, а ее сына — бастардом. «Они не понимают, что за это они прокляты Б-гом. Упорствуя, они умножают свои мучения: до сих пор у них нет своего государства, они скитаются по земле, оставаясь всем чуждыми». И даже еврейскому ожиданию Мессии Лютер дает свое истолкование: они, дескать, его ждут потому, что видят в нем всемирного царя, который, как они надеются, уничтожит христиан, поделит мир между евреями и сделает их господами. Вот откуда берут начало бредни о всемирном жидо-масонском заговоре!

Во второй части памфлета Лютер впервые выдвигает против евреев аргументацию не теологического, а экономического порядка. Он обвиняет их в ростовщичестве, в алчности, нечестности и паразитизме: «Евреи, будучи чужестранцами, не должны ничем владеть, а то, чем они владеют, должно принадлежать нам, поскольку они не работают, а мы не приносим им даров. Тем не менее у них находятся наши деньги и наше добро, а они стали нашими хозяевами в нашей собственной стране и в их изгнании… Они гордятся этим, укрепляя свою веру и ненависть к нам, и говорят друг другу: “Удостоверьтесь, что Г-сподь не покидает свой народ в рассеянии. Мы не работаем, предаемся безделью, приятно проводим время, а проклятые гои должны работать на нас, и нам достаются их деньги. В результате мы оказываемся их господами, а они — нашими слугами!”» Лютер использует силу своего красноречия, чтобы восстановить, или, как он представляет дело, предостеречь, христиан против евреев. А для этого все средства хороши. Он воскрешает легенды о том, что еврейские врачи тайно медленно отравляют пациентов-христиан. Он внушает пастве, что евреи — дьявольское отродье.

Семь советов-рекомендаций относительно того, как вести себя с евреями, которые он дает властям, говорят сами за себя и не требуют комментария.

«Во-первых, поджечь их синагоги и школы, а что не сгорит, сровнять с землей, чтобы ни камня, ни пепла не осталось. И это нужно делать во славу нашего Господа и христианства, если мы и впрямь христиане.

Во-вторых, нужно разорить и разрушить их дома, тогда им негде будет укрыться, они будут изгнаны, как изгнаны из школ. Пусть поживут на чердаке и в хлеву, как цыгане, тогда они узнают, что не хозяева на нашей земле, как они похваляются.

В-третьих, схватить всех их книжников и талмудистов, пусть в темницах себе лгут, проклинают и богохульствуют.

В-четвертых, запретить их раввинам под страхом смерти учить народ.

В-пятых, полностью лишить евреев охраны и выделения им улиц.

В-шестых, запретить им ростовщичество и отнять наличность и ценности из серебра и золота, пусть это станет предупреждением.

В-седьмых, дать в руки каждому молодому, сильному еврею и еврейке цеп, топор, лопату, прялку, веретено и заставить их в поте лица добывать хлеб свой…»

Таким образом, от теологической аргументации Лютер переходит к практическим рекомендациям. Он не призывает к уничтожению евреев, но советует уничтожить их образ жизни.

В пору Реформации Лютер был не единственным «преобразователем» еврейского уклада. За пять лет до него страсбургский реформатор, бывший монах-доминиканец Мартин Буцер советовал ландграфу Гессенскому принудить евреев, ведущих денежные дела, заниматься тяжким физическим трудом: они должны работать в каменоломнях, лесорубами, углекопами, трубочистами, убирать падаль и чистить отхожие места. Хотя Лютер часто упрекал Буцера в отступничестве и непостоянстве, он явно опирался на этот документ, когда сочинял свои рекомендации.

Изменение отношения Лютера к евреям связано и с теми переменами, которые произошли с ним в последний период его жизни, когда он пересмотрел многие свои позиции. Крестьянская война его «сломала». В одном из писем есть такое признание: «Я доныне думал, что можно управлять людьми по Евангелию… Но теперь (после восстания) я понял, что люди презирают Евангелие; чтобы ими управлять, нужен государственный закон, меч и насилие». Лютеранство рассматривало мирскую деятельность человека как служение Б-гу. Католики, призывая служить Г-споду, убеждали в необходимости отвернуться от земного. Лютер утверждал противоположное: не в бегстве от мира, а в земной жизни человек должен искать спасения, но для этого его жизнь должна быть нравственной. Само по себе это — прекрасное утверждение, но что считать нравственным?

Специфически немецкие понятия долга (Pflicht) и нравственности (Sittlichkeit) не поддаются точному переводу на другой, в том числе и русский, язык. Добросовестно исполненный долг (Pflicht) — это и есть, согласно Лютеру, добродетель (Sittlichkeit). Долг немца, учит Лютер, есть послушание, в нем — добродетель, а сама добродетель, по Лютеру, и есть благодать Б-жия. Такова была мораль, которую он завещал немцам и которой они следовали несколько веков.

«Протестантство оказало самое благое влияние, способствуя той чистоте нравов и той строгости в исполнении долга, которую мы обычно называем моралью», — свидетельствует Гейне. Ницше же видит негативные последствия лютеровской Реформации в обмелении европейского духа. «Одобродушивание изрядно продвинулось вперед», но оборотной стороной этого одобродушивания стало плебейство духа, по мнению философа.

Внутренней свободе, о которой Лютер говорил поначалу, он с годами противопоставил непоколебимый порядок вещей, установленный в мире Б-гом. Долг послушания выходит на первый план, христианин должен быть покорным и преданным подданным. В обмен на заповеди блаженства и царства Господа внутри человека Реформатор внушал немцам безусловную покорность государю, существующим законам, соблюдение порядка. Позиция Лютера однозначна: народ нужно держать в узде. Вот откуда растет знаменитый немецкий Ordnung! Бунтовщик превращается в апостола послушания, повиновения, покорности. Со времен Лютера послушание стало национальной добродетелью: от правителей к пасторам, от пасторов к пастве существует неразрывная связь. Дух Реформации радикально повлиял на образ жизни и образ мысли немцев.

Проходит 250 лет, и великий немецкий философ Иммануил Кант записывает: «Среди всех цивилизованных народов немцы легче и проще всех поддаются управлению; они противники новшеств и сопротивления установленному порядку вещей».

Французская писательница мадам де Сталь, хотя и была настроена пронемецки, тоже писала, что «современные немцы лишены того, что можно назвать силой характера. Как частные лица, отцы семейства, администраторы они обладают добродетелью и цельностью натуры, но их непринужденная и искренняя готовность служить власти ранит сердце…» Она говорила об их «почтении к власти и умилении страхом, превращающим это почтение в восхищение». Почтение к власти, переходящее в восхищение, — сказано метко и сильно. Тот, кто читал роман Генриха Манна «Верноподданный», поймет, что имела в виду французская писательница. Она подметила эту черту — верноподданничество — в начале XIX века. Генрих Манн написал роман в 1914 году, т.е. спустя столетие. Как видите, лютеровский завет продолжал действовать.

Никто не может сравниться с ним по степени воздействия на чувства и сознание немцев. Ни одна личность не оставила в Германии столь глубокого следа, как он. Причем любопытно, что с течением времени это влияние еще больше возрастало. Если верить Томасу Манну, а у нас нет основания не доверять ему, немецкая интеллигенция вплоть до первой мировой войны воспитывалась на Лютере. Как у всякой медали, и у этой оказалось две стороны. В условиях нацизма удушающие требования подчинения, долга связали руки значительной части немецкой культурной элиты. Один человек оставил на века свою печать на народе, но какой это был человек! За все приходится платить. И немцы заплатили, но от Лютера не отреклись.

Лютер дал своему народу главное — язык. Он дал его вместе с Библией, над переводом которой работал долгих двенадцать лет. В крепости Вартбург, в комнате, где Лютер приступил к этому неподъемному труду, еще сегодня показывают на стене коричневое пятно. Говорят, что во время работы Лютеру явился дьявол и он запустил в него чернильницей. Возможно, это видение было воплощением дьявольской трудности, с которой он сталкивался как переводчик. Но скорее всего ему и впрямь привиделся нечистый, мучил, искушал, соблазнял. Лютер верил в нечистую силу, боялся ее, как большинство нижнесаксонских крестьян. Ведь он происходил из семьи рудокопов, а рудокопы — народ суеверный. Но и сам дьявол не мог остановить этого человека, который принадлежал к тому грубо-кряжистому мужественному племени, среди которого христианство пришлось внедрять огнем и мечом, но, уверовав, они за свою веру стояли насмерть и готовы были других жечь (сжег же Кальвин за расхождения в трактовке христианских таинств ученого реформатора Сервета!). Непреклонность и упорство — характерные черты этих людей.

В сочетании с гениальностью они помогли Лютеру в свершении и этого подвига — перевода Библии. Мне довелось в университетской библиотеке Вроцлава (некогда Бреслау) за железными дверями книгохранилища увидеть первое издание немецкой Библии — книгу в серой коже, с металлическими застежками: «Ветхий Завет на немецком. М. Лютер. Виттенберг». Книгу иллюстрировал друг Лютера художник Лукас Кранах-старший. Он тоже жил и работал в Виттенберге. Сохранился графический портрет молодого Лютера его работы, в ту пору худого и стройного, и писанный маслом портрет его матери, Маргариты, измученной тяжким трудом крестьянки.

Работая над переводом Библии, Лютер обнаружил поразительное чувство языка. Гейне признается, что для него остается загадкой, как возник тот язык, который мы находим в Лютеровой Библии. Он уверен лишь в том, что в течение нескольких лет язык этот распространился по всей Германии и возвысился до всеобщего литературного языка «Все выражения и обороты, принятые в Библии Лютера, — немецкие, и писатель все еще может употреблять их и в наше время», — свидетельствует Гейне. Шедевром немецкой прозы называет Лютерову Библию Ницше, упирая на то, что это шедевр величайшего немецкого проповедника: «Она вросла в немецкие сердца».

Лютер сам себя наставлял учиться родному языку «у матери в доме, у детей на улице, у простолюдина на рынке и смотреть им в рот, как они говорят, и сообразно с этим переводить, тогда они уразумеют и заметят, что с ними говорят по-немецки». Народное красноречие явственно и в его проповедях, посланиях и памфлетах. В полемических писаниях он не избегает плебейской грубости, которая может одновременно и отталкивать, и привлекать. Манеру Лютера нанизывать и громоздить обвинения против своих врагов Ницше называет «болтливостью гнева». Наблюдая, как этот мужицкий апостол забрасывает противников словесными глыбами, Гейне называет его религиозным Дантоном. Впрочем, громовое красноречие Лютера заставляет вспомнить и Саванаролу.                            

Опираясь на традицию народных песен, Лютер создавал религиозные гимны и псалмы. Он любил музыку, и песни его были мелодичными. Он сочинил лютеранский церковный гимн «Наш Б-г — нерушимая крепость», который называют Марсельезой Реформации. Вступая в Вормс со своими спутниками в 1521 году, он пел с ними эту боевую песню:

Господь — наш истинный оплот, 

Оружье и твердыня, 

Господь нас вызволит, спасет 

В беде, грозящей ныне.

Роль Лютера в развитии немецкого языка можно уподобить роли Ломоносова и Пушкина в России. Томас Манн поставил его имя рядом с именем Гете, называя обоих великими творцами языка. Третьим столпом он назвал Ницше.

Лютер — фигура сложная, неоднозначная. Это отмечал Генрих Гейне пытаясь определить значение Лютера для немцев, для истории. Он исходил из того, что Лютер — не только самая значительная, но и самая немецкая фигура в истории Германии, что в его натуре грандиозно сочетались все добродетели и все недостатки немцев. Гейне глубоко постиг и точно обрисовал двойственный, амбивалентный характер Лютеровой натуры: «Он обладал качествами, сочетание которых крайне редко и которые обыкновенно представляются нам враждебно противоположными. Он был одновременно мечтательным мистиком и человеком практического действия. У его мыслей были не только крылья, но и руки. Он говорил и действовал. Это был не только язык, но и меч своего времени. Это был одновременно и холодный, схоластический буквоед, и восторженный, упоенный Б-жеством пророк. …Этот человек, который мог ругаться, как торговка рыбой, бывал и мягким, как нежная девушка. Временами он неистовствовал, как буря, вырывающая с корнем дубы, потом вновь становился кротким. Он был исполнен трепетнейшего страха Б-жьего, полон самопожертвования во славу Святого Духа. Он способен был погрузиться в область чистой духовности; и, однако, он очень хорошо знал прелести жизни сей и умел их ценить, и с уст его слетело чудесное изречение: «Кто к вину, женщинам и песням не тянется, на всю жизнь дураком останется…» В нем было нечто первозданное, непостижимое, чудодейственное, что мы встречаем у всех избранников, нечто наивно-ужасное, нечто нескладно-умное, нечто возвышенно-ограниченное, нечто неодолимо-демоническое». 

Немецкий еврей Гейне связывает с деяниями Лютера начало новой эпохи в Германии: Реформация нанесла смертельный удар по феодальной системе. Лютер отделил церковь от государства. По мере падения авторитета церкви вопрос об обращении евреев тоже терял свою остроту. И хотя Гейне крещение принял, он явно испытывал к Лютеру благодарное чувство. Нигде и никогда не упоминает он о юдофобии отца Реформации. Между тем в двухтомной «Истории антисемитизма» Льва Полякова (перевод на русский язык появился в 1997 году) Лютеру отведено «почетное» место. В глазах современного еврейства он — враг.

Предполагать, что Гейне не были известны антиеврейские памфлеты Лютера, смешно. Он знал о них, хотя в середине XIX века их не цитировали. Они вообще не имели широкого хождения ни в XVII, ни в XVIII вв. Скорее всего он их не читал, как не читал он, думается мне, «Аугсбургское вероисповедание», ему вполне хватало Лютеровых «Застольных бесед». Любопытно наблюдать, как Гейне в статьях 1834 года, образовавших книгу «К истории религии и философии Германии», идентифицирует себя с немцами. «Мы, немцы, — пишет Гейне, — сильнейший и умнейший народ. Наши царствующие роды восседают на всех европейских престолах, наши Ротшильды господствуют на биржах всего мира, наши ученые верховенствуют во всех науках…» Обратите внимание на эти строки. Все это плоды еврейской эмансипации. Ротшильды у Гейне в одном ряду с Гогенцоллернами, и для себя поэт тоже находит место в германском строю. Хоть он находится в Париже, он не отделяет себя от Германии, и потому в его устах совершенно естественно звучат признания, касающиеся Лютера: «Нам не пристало жаловаться на ограниченность его взглядов. …Еще менее пристало нам изрекать суровый приговор о его недостатках; эти недостатки принесли нам больше пользы, чем добродетели тысячи других». В 30-е годы XIX столетия еврей Гейне мог отпустить Лютеру его грехи. Спустя сто с лишним лет сделать это уже невозможно. Наш исторический опыт, память о Холокосте не позволяют.

Мне довелось штудировать труд раввина д-ра Райнхарда Левина «Отношение Лютера к евреям». Книга вышла в Берлине в 1911 году. Автор завершает ее такими словами: «Семена ненависти к евреям, которые он посеял, дали при его жизни очень слабые всходы. Но они не исчезли бесследно, напротив, они прорастали спустя столетия; и всегда каждый, кто по каким-либо мотивам выступал против евреев, был уверен, что имеет право торжественно ссылаться на Лютера». Почтенный доктор имел в виду Т. Фриша, который в своем «Катехизисе антисемита» (1887) щедро цитировал поздние памфлеты Лютера.

В 1920-е годы антиеврейские писания Лютера использовал паталогический антисемит Гитлер, а двумя десятилетиями позже его именем нацисты станут оправдывать свои зверства против еврейского народа. Во время Нюрнбергского процесса в апреле 1946 года был заслушан нацистский преступник Юлиус Штрайхер, редактор скандальной антисемитской газеты «Штюрмер», которую Гитлер прочитывал от корки до корки. Вот что он заявил суду: «Сегодня на моем месте на скамье подсудимых мог бы сидеть Мартин Лютер, если бы суду было представлено его сочинение “О евреях и их лжи”».

Нацисты охотно прикрывались авторитетом Лютера. Они извлекли из его наследия то, что было им выгодно, закрыв глаза на остальное, противоречившее их идеологии. Геббельс подчеркивал, что они следуют за Лютером в своих оценках евреев, почти ничего к ним не добавляя. Геббельс привычно лгал, ибо Лютер не призывал к убийству евреев, но нацисты действительно использовали антиеврейские сочинения Реформатора как обоснование своих преступных действий.

Вы помните, когда произошел всегерманский погром, когда запылали синагоги по всей Германии? 10 ноября 1938 года — в день рождения Мартина Лютера. Такой вот «подарок» приготовили «благодарные наци» великому Реформатору. Один из отцов церкви, поддержавший «новый порядок», Мартин Зассе, епископ Тюрингии, обращаясь к пастве с памфлетом «Мартин Лютер о евреях: вон их!» (вышел стотысячным тиражом), радостно приветствовал «эту акцию, которой увенчалась Б-гом благословенная борьба нашего фюрера за полное освобождение нашего народа. В эти часы должен быть слышен голос немецкого пророка XVI века, — продолжает он, — который начал по неведению как друг евреев, но затем, движимый своим знанием, опытом и побуждаемый реальностью, стал величайшим антисемитом своего времени, предостерегшим свой народ против евреев». Тезка Реформатора, пособник нацистов, прощает Лютеру грех молодости: по неведению, дескать, отнесся к евреям по-человечески, зато впоследствии полностью искупил грех, теперь он наш.

Антиеврейские советы Лютера долго дожидались своего часа. При Гитлере они были претворены в жизнь. Плох тот ученик, который не мечтает превзойти учителя. Нацисты же превзошли. Лютер не распространял свои советы на крещеных евреев. Они считались интегрированными в христианское общество. Нацисты не признавали силы крещения, они следовали своим расовым теориям, которые были возведены в закон (Нюрнбергские законы 1935 года). Сейчас апологеты Лютера доказывают, что его юдофобия имела религиозную основу, была проявлением традиционного средневекового мировоззрения. И это так. Он был далек от расовых теорий, составляющих основу современного антисемитизма. И это тоже правда. И все же нельзя не заметить, что различие между юдофобией Лютера и антисемитизмом нацистов не столь уж велико.

В 1946 году известный немецкий философ Карл Ясперс принимал в Гейдельберге молодого американского писателя. Тот пытался говорить о немецком прошлом, упомянул было Гете, Лессинга, но Ясперс прервал его: «Оставьте, этот черт давно сидит в нас. Хотите взглянуть на источник? — И, обернувшись к полке, он снял книжку Лютера «О евреях и их лжи». — Вот он! Здесь уже вся программа гитлеровского периода. Что Гитлер делал, то Лютер советовал, разве что кроме убийств в газовых камерах».

Отвратительный портрет еврея, который создал Лютер, несомненно, повлиял на общественное мнение, поддерживая если не ненависть, то неприязнь к евреям в немецкой среде. Об истории и исторических личностях не говорят в сослагательном наклонении, но если бы Лютеру довелось узнать всю правду о Холокосте или хотя бы прочитать «Черную книгу», составленную Василием Гроссманом и Ильей Оренбургом, то он до смертного часа покаянно бы повторял: «Меа culpa, mea maxima culpa!» (слова из молитвы — «Мой грех, мой великий грех!») и, быть может, отрекся бы от своих «советов»…

В 1983 году Германия отметила пятисотлетие со дня рождения Лютера. Юбилей этот был непохож на другие: ни шумных торжеств, ни новых памятников. И все из-за отношения юбиляра к евреям. Немцы не могут гордиться и славить Лютера после Холокоста, как славил его Генрих Гейне. Он оказался запятнан. Как быть с национальным гением? Неужто отдать его нацистам? Спустя два года после юбилея вышел из печати толстенный том статей «Мартин Лютер и евреи — Евреи и Мартин Лютер». Его предваряет вступительное слово Иоханнеса Pay. Похоже, это его речь на юбилейном собрании. Читая «Слово», почти физически ощущаешь, как мучительно немцам касаться столь непростой темы. Немалое мужество нужно иметь, чтобы публично оглашать эту неприятную, если не сказать — постыдную, страницу родной истории, куда легче промолчать, перелистнуть или, как здесь говорят, сунуть ее под ковер.

«Сегодня мы должны сказать, хотя нам невыносимо это слышать, что у Аушвица есть христианская предыстория, — говорит Pay. — Мы не можем после Аушвица не думать о том, что евреи умирали не только от ядовитых газов в его камерах, но также из-за антисемитского ядовитого облака, которому уже сотни лет».

Сотни лет ждали евреи этого слова.

Когда Вилли Брандт встал на колени на месте бывшего варшавского гетто, он каялся и просил простить не нацистов, а немецкий народ, а стало быть, и Мартина Лютера. Зная, кем был Лютер и каков он был, никто не вправе проклинать его и предавать суду истории, но дать честную оценку его заблуждениям необходимо. Столь же важно восстановить историческую справедливость по отношению к евреям. К этому призвал Иоханнес Pay, ссылаясь на пример немецкого теолога Карла Барта, который сразу встал в оппозицию к Гитлеру, эмигрировал в Швейцарию в 1935 году, а в 1945 году сформулировал свои тезисы о коллективной вине немцев. Pay напомнил напутствие Барта тому, кто в наши дни продирается сквозь тернии своей истории. Сегодня нужно открыто сказать: еврей — естественный исторический памятник любви и верности Б-жьей, конкретное воплощение Его избранничества и милости, живой комментарий к Ветхому Завету и к тому же единственное убедительное, помимо Библии, свидетельство о Б-ге. «Чему мы хотели бы его учить, чего бы он уже не знал, чему, скорее, мы должны были бы у него учиться?!» Pay согласен с подходом Барта. Без пересмотра и переоценки несправедливого Лютерова и собственного отношения к евреям невозможен еврейско-христианский диалог, который только-только начинается.

А действительно ли он так необходим немцам, этот диалог с евреями? Ответом сомневающимся может служить маленькая, но весьма существенная деталь из разговора Фридриха Великого с Вольтером, которую так к месту напомнил Иоханнес Pay: «Приведите мне хоть одно доказательство существования Б-га!» — потребовал прусский король. «Ваше величество, евреи», — ответствовал французский философ. Исчерпывающий ответ, не так ли?

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №123-126)