Свобода

И сказал Б‑г, обращаясь к Моше:
«…Иди к фараону… и скажи ему: Б‑г, Всесильный Б‑г евреев, послал меня к тебе сказать: отпусти
народ Мой, чтобы Мне он служил в пустыне».

Шмойс, 7:14‑16

Мудрецы называют Пейсах «Временем нашей свободы». Исход из Египта был не просто одним из многих избавлений в истории еврейского народа — то было первое и окончательное дарование человеку свободы. До Исхода свободы в истинном смысле этого слова не было. Получив же опыт Исхода, евреи свободны навеки. Это — неотменимо, и никакая сила на земле не может поработить их.

В основе понятия «свобода» — представление о том, что убрано всё, препятствующее развитию и самовыражению человека. Иными словами, мы полагаем свободу естественным состоянием человека. Ведь если мы освободим человека от всех внешних сил, ограничивающих и подавляющих его, то он станет поистине свободным.

Но если понятие свободы таково, то Пейсах никак не подпадает под определение «Время нашей свободы». При том, что Исход освободил нас от фараона и его надсмотрщиков, он отдал нас во власть иному Владыке — и власть эта суровей и жестче. «Когда выведешь этот народ из Египта, — говорит Б‑г Моше, явившись ему в пламени куста, “что пылает огнем, но не сгорает” у подножия горы Синай, — вы будете служить Всесильному на этой самой горе!» (Шмойс, 3:12). Эти слова сказаны сразу вслед за тем, как Б‑г открылся Моше и возложил на него миссию стать избавителем Израиля от Египетского плена. Стоя перед фараоном, Моше не просто требует от имени Б‑га: «Отпусти народ Мой», но говорит: «Отпусти народ Мой, чтобы Мне он служил в пустыне» (Шмойс, 7:16). Внутренний смысл Исхода заключался в том, чтобы привести нас к горе Синай, где на нас были возложены узы завета с Б‑гом, дабы стали мы «царством священнослужителей и народом святым» (Шмойс, 19:6).

Заметим: праздник Швуэс, когда мы отмечаем получение Торы на Синае, — единственный праздник, не имеющий фиксированной календарной даты. Ибо в Торе он связан не с определенным днем некоего месяца, а сказано: Тора дарована на 50й день после Пейсаха. Тем самым подчеркнуто, что Швуэс — продолжение и «расширение» Пейсаха, ибо цель Исхода реализовалась лишь в тот день, когда мы стояли на Синае.

Почему же тогда понятие свободы столь однозначно соотносится с праздником Пейсах и даже является определением такового? Как бы то ни было, но порабощенность Б‑гу неизмеримо предпочтительнее рабства у фараона. С другой стороны, всякий, для кого мораль — не пустой звук, согласится, что порабощенность Б‑гу предпочтительнее гедонистической «свободы» в нижнем мире. Однако рабство и свобода — по определению, диаметральные противоположности. Тогда почему суть праздника Пейсах определяется как «Время нашей свободы»? Ведь резоннее было бы назвать этот праздник «Время нашего рабства»!

Бесконечная жизнь

Чтобы понять, что такое свобода, обретенная Израилем с Исходом, мы должны рассмотреть саму природу Египетского плена Израиля.

Мудрецы замечают: «Все голусы (изгнания и гонения) названы именем “Египет”». Само слово Мицраим, используемое в иврите для обозначения Египта, означает «узы» и «принуждение», «подавление».

Всякий раз, когда нам ставятся насильственные ограничения завоевателями ли, враждебным или просто чуждым нам окружением, физическими возможностями нашего тела или субъективностью нашего мышления, теми или иными чертами нашего характера, — мы пребываем в Мицраиме. И если под свободой понимать отсутствие принуждения, тогда Мицраим будет связан с принуждением и подавлением человека на всех уровнях — физическом, эмоциональном, интеллектуальном, моральном или духовном.

Однако голус — больше, чем принуждение и ограничение. Если обратиться к Египетскому плену — прототипу всякого голуса, то этот плен был не просто темницей для тела и угнетением для духа. В Египте наши предки были рабами, чью жизнь сделали горькой «тяжким трудом над глиной и кирпичами, всяким трудом в поле, и вообще всякой работою, к какой жестоко принуждали их» (Шмойс, 1:14).

В этом отрывке для понятия «тяжелая работа» в оригинале употреблено выражение: авойдас перех. И именно оно повторено в Торе в другом месте — в рассказе о египетском голусе в тексте пасхальной Агоды — и отражено в символике пасхального сейдера. Карпас — овощи, которые макают в соленую воду в начале сейдера, призваны напоминать о «шестистах тысячах, порабощенных тяжким трудом». Но что же понимается под «тяжелой работой»? Рамбам (Законы рабства, 1:6) говорит, что это «работа, не имеющая предела и цели». Работа — даже самая тяжелая, если она конечна и есть «заданный урок», который надо выполнить, — не так деморализует, как работа бесконечная и бесполезная. Египтяне, стремясь поработить евреев, прежде всего хотели сломить их дух. А потому и нагружали их работой, которая была бесконечно рутинной, лишенной конца, смысла, логики. Египтяне заставляли евреев работать в неурочное время, давали каждому задания, наименее для этого человека подходящие, и разрушали построенное — только затем, чтобы приказать отстраивать разрушенное заново (Шмойс Раба, 1:14,15).

Фараон располагал целой армией надсмотрщиков, которые заставляли работать, угрожая кнутом и колодками. Ныне мы можем говорить о «прогрессе»: миллионы людей совершенно добровольно предаются работе, «не имеющей предела и цели». Работе, которая не ограничивается рамками пятидневной сорокачасовой рабочей недели, но поглощает всю неделю, все мысли работника. И выбор ее определяется не способностями, возможностями и склонностями исполнителя, а исключительно статусом, доходом и «престижностью». Словом, работе, не порождающей никакого конечного продукта, но существующей только ради себя самой. Она является и конечной целью производства, и своим собственным продуктом.

Силы для такой работы могут черпаться лишь из одного‑единственного источника, и этот источник — «искра Бжественности», которая составляет суть души человека (Тания, гл. 2 и далее). Физическое «я», конечно, движимо прагматизмом: оно не способно выполнять работу, «не имеющую предела и цели». Где источник той силы, что толкала людей всходить на неприступные горные вершины без всякой «практической» цели или веками искать способ превратить свинец в золото? Источник — лишь бесконечный родник Б‑жественности, составляющий сердцевину каждого из нас. Откуда ненасытная алчность в достижении вечно ускользающего материального «успеха»? Только душа может быть ее истоком, ибо только душа знает, что такое бесконечная энергия и стойкость. Ибо лишь душа, связанная с Творцом сущего, может притязать на достижение невидимых целей и обладание тем, чего нельзя исчислить.

Следовательно, душа человека подвержена угнетению в квадрате, это — голус в состоянии голуса. И душе не только положены насильственные преграды в выражении ее истинной сущности, но она подвергается давлению, вынуждающему ее проявляться и реализовываться вопреки ее истинным желаниям. Ограничением оказываются не только материальное «я» человека и мир, — душа страдает еще и оттого, что присущие ей силы узурпированы материальным «я» и они растрачиваются на служение материальному. Душа ведь способна к постижению бесконечного, и при этом она не нуждается в объективированной цели. Однако эта ее способность не только подавляется — она воистину извращается и разбазаривается, будучи направлена на бесконечную погоню за материальным преуспеянием.

Восстановление бесконечного

Дорога из Египта пролегает через Синай… Тора регулирует наши отношения с материальным миром, нашу в него погруженность. Торой заповедано: мы можем и должны творить, производить и заниматься делами шесть дней в неделю. Но на седьмой день каждому из нас не только следует прекратить всякую работу — необходимо еще принять состояние сознания, когда «вся работа твоя завершена» (Раши на Шмойс, 20:9).

В рутине же повседневности мы должны оставлять нетронутыми островки времени, посвященного изучению Торы и молитве. При этом многочисленные законы Торы определяют дозволенное и недозволенное в наших делах и поступках во всякое время.

Тора велит: «Ты будешь есть от трудов рук твоих». И мы должны добывать свое пропитание, используя лишь наименее важные из тех способностей, которыми одарены. Ибо лучшие из наших талантов, наш внутренний мир должны стремиться к достижению духовных, а не материальных целей (Теилим, 128:2). Тора настаивает на том, что все наши материальные стремления должны быть не самоцелью, а лишь сосудом для благословения Б‑га, средством для того, чтобы приготовить Б‑гу обитель в нашем мире.

Ограничивая нашу физическую жизнь, Тора освобождает души. Устанавливая предел нашим материальным интересам, Тора распахивает пространство духовного, открывая возможность для бесконечного исхода из состояния изгнания в материальность. И таким образом освобождая нас, чтобы мы могли двигаться естественно присущим нам от начала путем: служить Б‑гу, не ведая в этом служении «предела и цели». А тем самым — преодолевать ограничения нашего «я», нашу самососредоточенность и сами наши представления о «достижении цели».