В любом государстве или устойчиво существующем достаточно многочисленном полиэтническом обществе устное фольклорное творчество, в данном случае – этнический анекдот, неизбежно с определенной степенью объективности отражает настроения, противоречия и проблемы отношений между этническими группами или общинами. В Израиле, преимущественно еврейском государстве, это в полной мере относится к бытовым, межличностным, а нередко прорывающимся и в широкую печать характеристикам утрированно негативных черт характера, приписываемых представителям разных общин и выходцам из различных стран мира.

Представители каждой значительной по численности этнической волны (общины) по прибытии в Палестину (с 1948 г. – Израиль) немедленно получали характерное наименование. Все они – евреи, но в Израиле становились «русскими», «поляками», «румынами», «венграми», «немцами», «грузинами», «курдами», «йеменцами», «марокканцами», «персами» и т. д.

На вершине израильской национально-социальной стереотипизации находится «сабра». Не успев родиться на земле предков, «сабра» уже был запрограммирован стать тем, кем не был еврей в диаспоре – патриотом, знающим и ценящим свои корни, мужественным воином-победителем.

Вместе с тем, как свидетельствует современный израильский писатель и публицист Эхуд Бен-Эзер, «первоначально прозвище «цабар»  или «сабрес» (в идишском произношении) звучало пренебрежительно в устах представителей второй и третьей «алии» по отношению к простым крестьянским парням, уроженцам Палестины». Эти настроения мы встречаем и позднее, например, у сатирика Эфраима Кишона в рассказе начала 50-х гг. прошлого века:

«Вчера довелось мне поговорить с Ювалем-саброй, и я его спросил, какой город, по его мнению, является столицей Испании.

– Куба, – ответил Юваль-сабра, на что я заметил, что не Куба, а Мадрид.

– Ну, – сказал Юваль, – пусть будет Мадрид.

После этого содержательного диалога я погрузился в размышления и спросил себя: что хотел сказать Юваль этим “ну” перед словом “Мадрид”, однако не нашел ответа».

Тем не менее, уже в 30-е и тем более в 40-е гг. прошлого века понятие «сабра» было устойчиво сопряжено с общественным одобрением и национальной надеждой. В психологическо-поведенческом плане у «сабры» обнаруживаются корни акцентировавшихся позднее резкости, «крутости» и мачоизма последующих поколений.

Тем не менее, в 60–70-е гг. прошлого века в общественном сознании началось раздвоение понятия «сабра». По мере того, как в израильское общество вливались значительные массы относительно однородных в этнокультурном плане эмигрантов из ряда стран («марокаим», «парсим», «русим» и т. д.), социально-экономический статус «сабры» в Израиле возрастал. Вместе с тем общество становилось более многообразным и менее закрытым. Это вело к тому, что в менявшейся ивритской прозе, поэзии и драме мифологический образ «сабры» размывался.

Его место занимали разнообразные типы израильтян – люди из плоти и крови, многоликое большинство. Символичным завершением означенного процесса стала публикация в 1995 г. сборника статей известного писателя Ханоха Бартова «Я не мифический сабра». Литератор писал: «Так можно ли быть “мифологическим саброй”? Конечно же, нет, когда каждый десятый израильтянин прибыл только вчера».

«Вонючие русские украли у нас страну», в сердцах говорили (или, уж точно, думали) в 70–80е гг. прошлого века многие коренные израильтяне, раздраженные социально-экономическими льготами и выплатами новоприбывшим из тогдашнего СССР. Аналогичные настроения присутствуют в израильском обществе и спустя двадцать лет.

В 90-е гг. XX в. в израильских СМИ муссировался миф о «русской мафии» и «русской проституции» в Израиле, хотя до сих пор все попытки доказать социально устойчивое существование этих явлений окончились ничем. Множество газетных публикаций, содержащих непроверенную и неподтвержденную информацию о «русской мафии» в Израиле сформировали у коренного населения страны устойчивый отрицательный стереотип выходцев из России. Самая известная в Израиле сатирическая эстрадная группа «Бледнолицый следопыт» многие годы исполняла на своих представлениях такую сценку-анекдот:

«В купе поезда едут англичанин, русский и израильтянин. Открыв бутылку виски, англичанин делает глоток-другой и выбрасывает ее в окно:

– У нас в Англии этого навалом.

Русский, откусив от бутерброда с икрой, выбрасывает его в окно:

– У нас в России этого навалом.

Израильтянин выбрасывает в окно русского:

– У нас в Израиле этих русских – навалом».

Публика в зале радостно смеется и охотно аплодирует…

Даже у обычно корректного в своей сатире

Э. Кишона в рассказе «Русские идут!» один из героев – коренной израильтянин – не на шутку пугается, когда чиновник предлагает ему хотя бы временно принять семью «братьев» – иммигрантов из России. Герой: «…они встают рано, начинают шуметь, вы ведь знаете этих пьяниц – поют и пляшут весь день. От них можно с ума сойти. Более того: у них в каждой семье по два-три ребенка. Они совсем не как наши евреи…»

В одном из выпусков телевизионной программы «Слово – не воробей» очень популярный в Израиле актер и ведущий Дуду Топаз изображает «русского», т. е. еврея из России, который открыл в Израиле свой бизнес и очень доволен. Выясняется, что бизнесмен – фальшивомонетчик. На суде его спрашивают: «Какие вы можете дать показания?» – на что персонаж отвечает: «Я – из России и приехал не для того, чтобы давать, а чтобы брать»…

«Марокканец-нож» отражало взрывной темперамент и опасные брутально-криминальные наклонности выходцев из Марокко. Последнее во многом объективно предопределялось низким образовательным уровнем, соответственно – приниженным социальным статусом в Израиле и отсюда – неприязнью к «белому» ашкеназийскому истеблишменту.

«В поезде из Тель-Авива в Хайфу едут рядом “руси” и “мароккаи”. “Руси” без конца пиликает на скрипке, выводя из себя “мароккаи”.

– Может, прекратишь, – говорит последний. – Я хочу спать.

– У меня сейчас репетиция, – отвечает “руси”, – а в Хайфе – концерт.

Все последующие просьбы “мароккаи” также остались без внимания. Тогда он раздевается догола и начинает мастурбировать.

– Что ты делаешь? – кричит “руси” в ужасе.

– У меня сейчас репетиция, – отвечает “мароккаи”, – а в Хайфе я тебя трахну».

Персонажами многих израильских анекдотов служат выходцы из Ирана, в просторечии – «парсим». Основная черта характера иранских евреев в уличном фольклоре – бережливость, граничащая с патологической скупостью. Характерный пример:  

«“Парси” выводит жену на прогулку по тель-авивскому району “А-Тиква”, где множество ресторанно-закусочных заведений. Запах жарящихся на углях шашлыков вызывает у супругов обильное слюноотделение.

– Дорогой, может, зайдем? – робко спрашивает жена, задержавшись у входа в ресторан.

– Нет! – отрезает муж. – Давай пройдем мимо еще раз, а ты нюхай, втягивай воздух, дыши глубже – это бесплатно».

Если «парси» в анекдотах фантастически жаден, то «курди» – предельно глуп, как, впрочем, и «теймани».

– Как парси посылает деньги сыну, который учится за границей?

– По факсу.

«Парси» спрашивает у товарища:

– Который час?

– Без четверти два, – отвечает тот.

– А нельзя чуть поменьше? – интересуется первый.

В Тель-Авиве группа новых олим из Йемена входит в двухэтажный автобус и стоит на передней площадке. Им предлагают не толпиться и подняться на второй этаж – там свободно. «Вы что, с ума сошли, – отвечают йемениты, – там же нет водителя».

(Анекдот начала 1950-х гг.).

– Почему курдов нельзя принимать на работу жестянщиками?

– Если один из них будет стучать по жести, остальные примутся танцевать.

30-е гг. XX века ознаменовались в Палестине приездом нескольких сотен тысяч евреев из Германии, спасавшихся от нацизма. Составлявшие значительную часть интеллектуальной элиты Германии еврейские профессора, ученые, инженеры, врачи, люди со средствами образовали тогда и в Палестине достаточно замкнутую социально-экономическую группу населения. Аккуратисты и педанты, одетые в шерстяные костюмы в жару (отсюда прозвище «йеке» – «жакет, пиджак), они казались местным евреям недалекими и неприспособленными к жизни на Востоке.

Вот как этот социально-культурный феномен на промежуточном этапе (в Израиле 50–60-х гг. прошлого века) в своей манере – с тонким юмором и мягкой сатирой – отразил Э. Кишон.

«В тот трагический вечер  я был в гостях у доктора Файнгольца. Я отвел его в сторонку, чтобы рассказать замечательный анекдот.

– Послушайте, – начал я. – Два еврея едут в поезде…

– Извините, – остановил меня д-р Файнгольц и надел очки. – Кто эти евреи?

– Просто евреи. Не важно…

– Из Палестины?

– Не важно. Ну, скажем из Палестины. Из Израиля. Итак…

– А, я понимаю. Этим вы хотите сказать, что действие происходит после провозглашения Государства Израиль?

– Верно. Не важно. Итак, едут они в поезде…

– Куда?

– Не важно, скажем, в Хайфу. Не важно. Главное: вдруг поезд въезжает в длинный тоннель…

– Тысяча извинений, но по дороге в Хайфу нет тоннеля.                            

– Ну, так они ехали в Иерусалим! Не важно. Итак…

– Но и на пути в Иерусалим нет тоннеля. Хотя в 1923 году и хотели построить тоннель под горой Кастель, но мандатные власти…

– Не важно! Скажем, они едут не здесь, а в… в Швейцарии! Не важно. Итак…

– В Швейцарии! А какой это тоннель, если позволено спросить? Литсберг или Симплон? Может быть, Сен-Готард или Арлберг?

– Да это не важно! – закричал я. – По мне, так пусть будет хоть тоннель Шлезингера!

– Тоннель Шлезингера (типично-собирательная фамилия немецких евреев. – А. К.)? – д-р Файнгольц разразился искренним смехом. – Чудесно! Тоннель Шлезингера, а?! Классно! Отличный анекдот. Извините меня, я просто обязан рассказать его остальным гостям.

И через минуту я услышал, как все они хохочут. А я тихонько вышел в коридор и не спеша повесился» (Перевод мой. – А. К.).

Примеры из фольклора:

Гуляет пара пожилых «йеке» – муж и жена. На мужа какнула птичка, и он спрашивает жену – нет ли у нее туалетной бумаги?

– А зачем, – отвечает та. – Ведь птичка-то уже улетела.

В культовом израильском фильме 70-х годов «Высота Хальфон не отвечает» один из героев – еврей, выходец из Ирака, – говорит египтянину, как бы своему, восточному: «Ты что?! Сумасшедший ашкенази? Кто же так варит кофе!..»

Евреи – выходцы из Польши – в фольклоре почему-то считаются дураками:

«Поляку удалили половину мозга.

– Как дела? – спрашивают у него.

– Порядок, – отвечает он с марокканским акцентом».

Евреек из Польши, в свою очередь, израильский фольклор наделил таким страшно позорным на Востоке качеством, как фригидность.

«Сидят два поляка в баре.

– Смотри, – говорит один другому, – в стакане плавает ледышка с дыркой.

– Да что тут интересного – я на такой двадцать лет женат».

Внизу своеобразной лестницы израильских национально-социальных стереотипов – араб. Он – собирательный образ всех негативных черт, отмеченных выше у представителей восточных общин. Соответственно, обширно количество негативных наименований, кличек и эвфемизмов, обозначающих араба и все с ним связанное.

На сленге арабов могут презрительно называть и «индианим» – то есть, «индейцы, местные, туземцы, аборигены».

В романе «Негодяи» современного израильского прозаика Йорама  Канюка встречаем такой этнический анекдот:

«Один араб разбил чайник, что засвистел на примусе. Однажды этот араб шел по шпалам, услышал сзади свист, но не обернулся. Его сбил паровоз. После выхода из больницы, заслышав свист чайника, араб разбивает его, приговаривая: «Их нужно убивать, пока они еще маленькие!»

На фоне не прекращающейся уже несколько десятков лет вербальной конфронтации в последние два десятилетия в Израиле отмечается неуклонно развивающаяся общая тенденция на вульгаризацию, огрубление и даже брутализацию разговорного иврита. Это касается практически всех слоев израильского общества и всех уровней языка – от иврита улицы до выступлений депутатов кнессета. «Не только приезжающие из-за границы, но и многие израильтяне живут с ощущением, что их страна – одно из самых вульгарных мест во вселенной», – пишет журналист газеты «А-Арец» Урия Шавит в статье «Страна вульгаризма».

Допустимый уровень употребления инвективной лексики в израильском обществе занижен, что приводит к ее достаточно широкому распространению в повседневной жизни – средствах массовой информации, на театральной и эстрадной сцене, теле- и киноэкране, в художественной литературе. Темпераментные (или бесцеремонные?) израильтяне не стесняются в выборе выражений, где бы они ни находились и кем бы они ни были. Так, в 1990-х гг. корреспондент одной из израильских газет, аккредитованный в кнессете, подсчитал, какое огромное количество всякого рода ругательств и оскорблений в течение года использовали народные избранники в стенах законодательного органа страны. В этой связи комитет по этике кнессета позднее даже был вынужден составить список из 68 ругательных слов и выражений, которые запрещалось озвучивать парламентариям в ходе заседаний. 

В конце 80-х гг., когда в Израиль пришло из США и стран Западной Европы понятие политкорректности, шовинистические национально-этнические стереотипы стали было размываться и заменяться формулой «не важно, из какой общины». Но очень скоро началось активное возрождение националистического «общинного юмора». Некорректные оскорбительные анекдоты и шутки звучат не только на уровне межличностного общения, но и появляются в средствах массовой информации, в том числе – на телевидении. Так, например, «Ципора», приложение к еженедельнику «А-Ир», вот уже более десятилетия публикует в каждом выпуске так называемый «субботний анекдот». Он очень быстро расходится по Израилю, зачастую становясь популярным еще до того, как очередной номер газеты покидает типографию. По 2-му каналу израильского телевидения по вечерам в пятницу идет программа «Джокер», участники которой, собираясь в студии, по очереди рассказывают анекдоты разного рода, стремясь сорвать самые громкие аплодисменты. Рейтинг программы «Джокер» стабильно и постоянно растет.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 165)