В Москве прошел 22‑й театральный фестиваль «Золотая маска», в конкурсе которого был представлен спектакль Большого драматического театра имени Г. Товстоногова «Человек». Эта постановка — беспрецедентный опыт сценической интерпретации книги Виктора Франкла «Скажи жизни “да”: записки психолога».

Премьера спектакля «Человек» состоялась в БДТ еще летом. Эту постановку словенского режиссера Томи Янежича приурочили к двум датам: 110‑летию Франкла и 70‑летию освобождения Освенцима, где Виктор Эмиль Франкл, великий венский психиатр и психолог, один из отцов современной психотерапии, провел несколько дней во время пересылки из Терезиенштадта в Тюркхайм. В Освенциме погибла мать Франкла. Отец умер раньше, в Терезиенштадте, молодую жену убили в Берген‑Бельзене. Доктор Франкл продержался в одном из лагерей системы Дахау до дня его освобождения американскими войсками, вернулся в родную Вену и написал книгу «Сказать жизни “да”», которая с тех пор входит в число базовых и самых востребованных трудов по психологии.

Как верно заметили первые рецензенты спектакля Янежича, сегодня мучительно трудно найти адекватный тон сценического повествования о Холокосте. «После Освенцима писать стихи — варварство», — изрек Теодор Адорно, а мы вслед за ним вправе усомниться: возможно ли потрясение, равное полученному от спектакля Тадеуша Кантора «Мертвый класс»? Наверное, опыт великого польского режиссера, который «воскресил» на сцене одноклассников, представив их одновременно в виде дряхлых стариков и детей‑ манекенов, останется в истории театра непревзойденным по силе воздействия спектаклем‑раздражителем, поминками по погибшим и судилищем над палачами. Тем не менее, именно польский театр и дальше работает с болезненной темой: «Наш класс» Тадеуша Слободзянека, «(А)поллония» Кшиштофа Варликовского и множество других постановок польских режиссеров развивают сегодня линию театра Кантора.

Но Томи Янежич для спектакля по книге Франкла избрал форму лекции — довольно монотонного и безучастного рассказа о том, из чего состояла жизнь лагерных заключенных. Лекцию читает Автор с микрофоном в руках, а группа актеров служит ему живым наглядным пособием: зашла речь о горе трупов — повалились на сцену, об импровизированном концерте — запрыгали‑запели‑засмеялись. В поисках приемлемой для Франкла театральной формы особо не мудрили, решив, видимо, что сильное содержание в прихотливом обрамлении не нуждается. Что, впрочем, не увело автора от соблазна устроить на сцене выставку достижений современного театра: на экран проецируются титры с названиями «глав» спектакля и фрагменты кинохроники — мы видим, как стареющий профессор Франкл читает лекцию студентам американского университета. А в какой‑то момент в глубине сценической коробки, в мертвенном пустом пространстве появляется живая белая лошадь — веревки сковывают ее движения, она растерянно переступает ногами, и микрофоны разносят стук ее копыт. В финале будет еще живая собака‑овчарка, но и от этого «Человек» не станет спектаклем. По большому счету, это действие есть не что иное, как публичное театрализованное чтение великой книги, которую лучше бы читать наедине с собой.

Действительно, вряд ли интерпретация книги Франкла произведет столь же сильный эффект, как сосредоточенное чтение книги дома. Это не значит, что режиссерам и актерам надо оставить смелые попытки штурмовать тексты, не для театра созданные. Просто силы свои с масштабом текста, автора и его опыта — стоит соразмерять.

Дарья Борисова