Еще одна история убийства

Ирина Мак 9 марта 2015
Поделиться

Рассказывая об этом фильме, обычно упоминают, что над ним работал Хичкок. Это не так: он готов был поработать и действительно принял приглашение старого друга Сидни Бернстайна, который делал масштабный фильм о концлагерях на основе хроники, снятой в последние дни войны и первые дни мира. Но проект закрыли. И в 2014 году Андре Сингер смонтировал из старых кадров и реплик очевидцев фильм о фильме, который так и не был снят.

«Мертвые женские тела напоминали мраморные статуи», — говорит за кадром Хелен Бонем‑Картер, знаменитая актриса, и зрителям не хочется отвернуться от экрана или закрыть глаза. Картинка притягивает и не отпускает. Картинка и текст — простой точный текст, без пафоса и сантиментов, что очень выгодно отличает картину от многих фильмов, посвященных Катастрофе. Особенно от старых фильмов, в числе которых и «Обыкновенный фашизм», где авторский текст читает сам Михаил Ромм, и что ни слово у него, то приговор. Здесь же — нейтральная интонация, сдержанные эмоции, вся сила в словах. «Они смотрели, как хоронили этих несчастных — как груды тел сбрасывали в ров. А мы снимали — нам нужно было свидетельство, что они это видели», — вспоминал Сидни Бернстайн. Кадры хроники из этого фильма потом, кстати, использовали в качестве доказательств обвинения на Нюрнбергских процессах, но едва ли такой показ можно считать премьерой. Настоящая премьера состоялась спустя 70 лет.

Летом 2014‑го картину «Night will fall» увидели на Фестивале документальных фильмов в Шеффилде и Иерусалимском кинофестивале. Осенью она была в прокате, в начале января ее показали во многих странах по ТВ. 27 января 2015 года картина «Наступит ночь» демонстрировалась в Центре документального кино в Музее Москвы, на одном сеансе. Среди зрителей были президент Федерации еврейских общин России Александр Борода и глава Комитета по культуре Московского правительства Сергей Капков. Помимо сидевшего рядом со мной Олега Дормана в небольшом зале оказалось много кинематографистов и журналистов — в России фильма тогда еще не видели. Было бы лучше, если бы мир посмотрел эти пленки, когда герои событий были еще живы. Многие беды можно было бы тогда предотвратить.

Это фильм о незавершенном фильме Сидни Бернстайна «Факты о немецких концентрационных лагерях» («German Concentration Camps Factual Survey»). В конце войны британский кинорежиссер возглавлял киноотдел Psychological Warfare Division — подразделение, отвечавшее за пропаганду. Он и вооружил армию кинокамерами. Операторов было много, снимали все, что видели. Первоначально никто не собирался прицельно проводить съемки именно концлагерей — как известно, союзники не верили советским данным о лагерях смерти, полагали, что не могут «одни европейцы уничтожать других». Но в апреле 1945 года британская армия вошла в городок Берген‑Бельзен. С этого момента начинается фильм.

«Я решил, что нужно, чтобы люди из соседних с лагерем мест пришли и посмотрели, что творилось у них под боком. И что нужно снимать, как это происходит». Это тоже цитата из Бернстайна, которого успели записать в 1985 году. Одновременно с ним в начале 1980‑х записали многих кинооператоров, снимавших концлагеря, и не только британских. В фильме есть снятые американцами кадры в Бухенвальде и Дахау. И то, что наши снимали в Освенциме, тоже есть.

«Городок рядом с концлагерем», —
начинает свой рассказ американский оператор, недоумевая, как здесь можно было жить и не знать, что происходит в двух шагах. Ключевое слово — «городок». Это он о Веймаре, культурной столице, городе Шиллера и Гете. Но что американский солдат мог знать об этом Веймаре? И что знал о нем американский пенсионер?

К концу войны в Америке появилась цветная кинопленка — еще несовершенная, изображения не четкие, но что‑то из военной хроники снято уже в цвете. Смотришь и понимаешь, что мы никогда не знали реальных цветов той эпохи — а теперь знаем. Когда бывший зэк, больше похожий на скелет, говорит на камеру — это выглядит дико. Но нет, он не актер.

Казалось бы, ничего нового, факты известны, преступления давно описаны. Но не сняты так. Впервые камера фиксирует столько достоверных мелочей, исследуя каждую, боясь пропустить. Снимает все подряд, не выключая мотор, — горы мертвых тел, яблони в цвету, коровок, пасущихся на лугах. Мы следуем за оператором, глядя в глазок камеры. И вслед за ним испытываем ужас человека, оказавшегося в интерьерах фабрики смерти — но не только. За первым шоком следуют недели, месяцы наблюдений. Окрестные жители, брезгливо зажав платками носы, оттаскивают тощие тела в могилы, а смертники оживают, набираясь сил. «Никто больше не снимал этот процесс реабилитации», — говорит за кадром голос Хелен Бонем‑Картер, знаменитой актрисы. Кто‑то умирает, не пережив первых мирных недель, а кто‑то смотрится в зеркало, мечтая скинуть лагерную робу. Наряды находятся тут же, в городе. Поставщик магазина — фирма, в числе акционеров которой первые люди Третьего рейха. А экскаватор продолжает копать, и трупы падают. Один повисает на ковше. Камера изучает его члены, и, следуя за ней в течение не секунды, а пары минут, начинаешь правда воспринимать это тело как мрамор.

И нигде ни одного нациста — снято уже без них. Потому что фильм об обывателях, не о нацистах. И за это он 70 лет пролежал на полке. За эти годы предпринимались попытки закончить его и показать. Под названием «Память о лагерях» («Memory of the Camps») фильм, дополненный поздними интервью, демонстрировался в 1985 году на Берлинале. Это пять частей, вошедшие и в нынешнюю версию, общей продолжительностью 70 минут. Все газеты тогда писали о бабинах с кинопленкой, снятой в нацистских лагерях, — они были обнаружены в Имперском военном музее Соединенного Королевства (U. K.’s Imperial War Museum).

И всех привлекло тогда и сейчас привлекает имя Хичкока, которому, в частности, принадлежит идея показывать на экране карты, отмечая на них концлагеря и наглядно демонстрируя, что находилось от них на расстоянии 500 метров, километра, двух. Потому что рядом же было не выжженное поле — здесь жили, рожали детей, разводили сады, не желая ничего замечать. Хичкок, как и Бернстайн, хотел сделать фильм не о Гитлере, а о немецком народе, о том, как рождается культ фюрера, как люди теряют разум… Поэтому им и не дали его снять.

В июле 1945‑го Черчилль ушел в отставку. В британской и американской зонах оккупации начиналась новая жизнь — Запад пытался выстроить отношения с новой Германией и не желал никого обижать. 4 сентября 1945‑го британские власти, отказавшись от решения делать фильм — МИД решил «считать демонстрацию жестокости неприемлемой», — отправили отснятый материал в Голливуд. А Штаты последовали примеру союзников, и вместо того чтобы снять большое кино, заказали Билли Уайлдеру короткий фильм о нацистских преступниках. Зная, что тот не откажется: Уайлдер был беглым австрийским евреем и даже в интервью в фильме говорит по‑немецки, будучи давно американской звездой.

Уайлдер снял кино «Мельница смерти» (1945) — о преступниках — нацистах. И только о них. А Андре Сингер пошел дальше и Билли Уайлдера, и Хичкока с Бернстайном, сделав картину о том, чего можно было бы избежать, если бы… Он снял актуальное кино о вечном. Об ответственности граждан за страну и ближнего, о несделанных и непонятых уроках прошлого, о которых теперь слишком поздно жалеть.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Пятый пункт: гибель заложников, сделка с ХАМАСом, непоколебимость по-британски, Германия, «Лехаим»

Как повлияет убийство заложников на сделку с ХАМАСом? Зачем Израилю контроль над Филадельфийским коридором? И что угрожает евреям Германии? Глава департамента общественных связей ФЕОР и главный редактор журнала «Лехаим» Борух Горин представляет обзор событий недели

Спор о Б‑ге

Одни умирали ради жизни других, другие убивали ради бессмертия Темного Лорда. Для одних символ бессмертия — змея, выползающая из черепа, для других — птица Феникс, сгорающая и восстающая из пепла. Зло кажется нам двойником добра, обезьяной добра, тенью добра, как в сказке Андерсена или в пьесе Шварца. И не крикнешь: «Тень, знай свое место!» — потому что тень своего места не знает

Мика

В начале 1970‑х он стал неотъемлемой частью Того‑Чего‑Не‑Может‑Быть — независимого еврейского движения в СССР. Он любил всю жизнь Израиль, но не уезжал, даже не пытался. Будто чувствовал, что тут без него прервется цепь. Он был связующим звеном между тем, подпольным еврейством СССР — и нынешним, структурированным и вполне легальным. Не ворчал, не предавался сладкой ностальгии, а просто жил как всегда — с любопытством