Зима 2000 года. Я учусь в университете и подрабатываю охранником в тель‑авивской больнице. К воротам приближаются три молодые женщины. У одной — ребенок на руках: «Он уже два часа кричит! Где здесь приемный покой?» По коридорам троица передвигается слаженно. Сестры? Подружки?

Вскоре из такси высаживается невысокий полноватый старичок. Длинные седые волосы делают его похожим на индийского монаха. К визитеру тут же подбегают мать плачущего младенца и ее спутницы. Приглядываюсь: ба, этого человека я уже видел. Буквально на прошлой неделе, на первой странице «Йедиот ахаронот»: «Секта в Тель‑Авиве! Гоэль Рацон и его многочисленные наложницы!»

Через десять лет и после вороха публикаций 64‑летний обладатель звучного имени (ивр. Гоэль — «освободитель», Рацон — «воля») был арестован. Одна из двадцати двух сектанток, проживающих вместе с ним в особняке где‑то на юге Тель‑Авива, подала на седовласого гуру жалобу в полицию. До того формальных оснований врываться в гарем не было: мало ли кто и с каким количеством женщин живет?

На суде начали вскрываться подробности: Рацон является отцом свыше пятидесяти детей, наложницы должны были отдавать зарплату в «общий котел» и раз в неделю изучать свод законов секты: разговаривать друг с дружкой можно только в гостиной (штраф — 2000 шекелей), сидеть без дела нельзя (штраф — 2000 шекелей), разговаривать с мужчинами запрещается (штраф — 3000 шекелей). Четкой религиозной составляющей не было, хотя сам Рацон недвусмысленно называл отпрысков «детьми бога».

В эпоху, предшествующую разрушению Храма, на территории Эрец‑Исраэль действовало 24 секты (см.: Сангедрин, 10:6). В современном Израиле их количество исчисляется сотнями. Сект, идеология которых в той или иной мере зиждется на постулатах иудаизма, немного, но каждая из них по‑своему уникальна.

Давид Дваш на четыре года моложе Гоэля Рацона. Соль земли, кибуцник, военную службу прошел в спецназе «Шакед». После смерти матери Дваш стал религиозным, примкнул к брацлавскому хасидизму и получил прозвище «ахи‑тов» (ивр. «лучше не бывает»). Давида Дваша можно было встретить неподалеку от пещеры Махпела, где под несложный аккомпанемент гитары он распевал песни собственного сочинения: «Лучше не бывает, будет только лучше».

Жители поселений Бат‑Аин и Кирьят‑Арба, где попеременно проживал оптимистичный длиннобородый экс‑спецназовец, были шокированы, узнав из газет о том, что Дваш на протяжении нескольких лет принуждал дюжину женщин разных возрастов заниматься любовью с палестинцами и суданскими гастарбайтерами, чтобы‑де ускорить приход Мессии. В интервью СМИ жертвы обаяния Давида Дваша — не трудные подростки, как в случае с Рацоном, а образованные жительницы центральных городов Израиля — рассказывали о харизматичном лекторе, который после череды занятий нейтрально‑религиозного характера убедил их в важности «священного разврата».

Жриц Дваш расслаблял алкоголем и наркотиками. Плату за любовь забирал себе. Бессребреником он не был и раньше — в 2006‑м гитарист‑любитель подал в суд на рекламное агентство, в роликах которого был задействован персонаж по имени Давид Ахи‑Тов. Гуру, который не поскупился на втершегося в доверие к рекламщикам частного сыщика, получил почти полумиллионную компенсацию с формулировкой «за нарушение авторских прав».

Приближать Мессию можно и в кардинально другом направлении, ужесточая законы скромности. Разгуливающие по ультраортодоксальным кварталам Бейт‑Шемеша и Иерусалима женщины в черной парандже — отнюдь не арабки. По некоторым данным, этот элемент одежды добровольно надели от трех до десяти тысяч религиозных евреек. В качестве подтверждения своей правоты «Женщины в парандже» цитируют Рамбама, который считал, что за пределами дома женщины должны покрывать волосы шалью. Ну и что, что Рамбам жил не в современном Израиле, а в средневековом мусульманском окружении, которое диктовало дресс‑код? Ну и что, что шаль — не совсем паранджа? Сектантки эту и любую другую аргументацию отвергают.

Неофициальным лидером секты является, точнее, являлась Брурья Керен, которая пять лет тому назад была осуждена за издевательства над собственными детьми (их у нее двенадцать). За малейшую провинность Керен избивала их скалкой и электрическим кабелем, морила голодом и выгоняла из дому. Она ходила в парандже даже дома — некоторые дети с рождения не видели ее лица.

Талибанки, как их насмешливо называют в мейнстримной религиозной среде, практикуют обеты молчания, не отсылают детей в учебные заведения, а также предпочитают рожать дома. В одном из случаев функции акушера пришлось выполнять отцу сектантки. Ребенок родился недоношенным, но мать отказалась вызывать карету «скорой помощи». Узнав об этом, вполне ортодоксальные соседи ворвались в квартиру и увезли ребенка самостоятельно. Его удалось спасти.

Ультраортодоксальный раввинский истеблишмент предпочитает не критиковать талибанок напрямую. Борьба с «нескромной одеждой», чулками не того цвета, юбками не той длины и париками не из тех волос ведется повсеместно, поэтому к «Женщинам в парандже» относятся снисходительно, как к фанатичным стахановцам, которые проводят в шахте круглые сутки. А вот не позволять детям посещать хедеры, ешивы и семинары — это таки нехорошо. Поэтому талибанок один раз заклеймили, назвав «группой женщин, искореняющих Тору из среды народа Израиля». Паранджа при этом упомянута не была.

Как правило, среди основателей околоиудейских сект нет обладателей раввинских дипломов, но зато немало неофитов. Выросший в иерусалимском районе Кирьят‑Йовель Эрез‑Шломо Эльбарнес, сын нерелигиозных выходцев из Югославии, стал религиозным после бар мицвы, образование получил в престижной ешиве «Итри», среди выпускников которой — бывший раввин Нагарии каббалист Давид Абухацера и ныне покойный раввин Текоа Менахем Фроман.

На каком‑то этапе Эльбарнес сблизился с сатмарскими хасидами и придал своей фамилии восточноевропейское звучание — Гельбранц. Он перенял антисионистскую идеологию, переехал в США и открыл ешиву «Лев тахор» (ивр. «Чистое сердце»). В 1994 году у Шломо Гельбранца впервые начались проблемы с законом. Американские власти обвинили его в попытке похищения 13‑летнего Шая Пхимы, которого Гельбранц пытался «спасти» от нерелигиозной матери. Глава ешивы отсидел два года в федеральной тюрьме, создав любопытный прецедент — при традиционном фотографировании новоприбывшего он отказался сбривать бороду. Тюремщикам пришлось воспользоваться компьютерной программой, которая смоделировала изображение безбородого заключенного.

Лишившись американской визы, Гельбранц с приверженцами переехал в Квебек. Заявления о том, что его преследуют сионисты, попали на благодатную почву — Канада предоставила экс‑зэку статус беженца. Вскоре в городе Сент‑Агат была основана община «Лев тахор». Ограничения, установленные Шломо Гельбранцем, представляли дикую смесь из нью‑эйджа и Алахи в ее радикальном преломлении: он запрещал питаться курятиной, рыбой и зерновыми культурами, потому что они‑де прошли генное модифицирование, с трех лет девочки должны были закутываться в паранджу, а «трудных подростков» обязывали принимать психотропные лекарства.

Тем временем за секту взялись канадские власти. По многочисленным свидетельствам, дети членов общины не посещали учебные заведения, их родители отказывались от приобретения медицинской страховки. Результаты проверки, проведенной социальными работниками в 2013 году, шокировали их: в домах хасидов Гельбранца были обнаружены немытые и покрытые язвами дети, которые спали по четверо‑пятеро на пропитанных мочой матрасах. Десятки несовершеннолетних членов общины были переданы в приемные семьи. Тем временем взрослые хасиды предприняли попытку сбежать в Гватемалу. Некоторые выбрали в качестве конечного пункта экзотические Тринидад и Тобаго. Задержания и депортация продолжаются по сей день.

Параллельно в Израиле действуют и другие, не столь деструктивные секты. От всевозможных каббалистических кружков до движения недавно скончавшегося Шломо Кало, за которым, однако, числятся два однозначно хороших поступка: дочь Кало продолжила духовные искания, став ортодоксальной еврейкой, а его супруга, популярная в 1970‑х певица Ривка Зоар, благодаря аскетическим нравам секты избавилась от наркотической зависимости. Не было бы счастья, да несчастье помогло.