В 2013/14 учебном году проект «Эшколот» провел серию встреч под общим названием «Блудницы, матери, воительницы: ветхозаветные женщины в европейском искусстве». Библеисты, религиоведы или историки в паре с искусствоведами читали лекции об интерпретациях образов библейских героинь, запечатленных на картинах западноевропейских художников из собрания Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

В этой рубрике — две лекции о Фамари, амбивалентной героине 38-й главы книги Бытия: о ее образе в европейском, преимущественно голландском, искусстве раннего Нового времени и об интерпретациях ее истории в различных еврейских традициях и дискурсивных контекстах.

Также читайте лекцию Дильшат Харман «Фамарь в Голландии».

История Фамари, изложенная в 38-й главе книги Бытия, стоит в стороне от центральной сюжетной линии: Авраам — Исаак — Иаков — Иосиф, но при этом не столь маргинальна и малозначительна, как может показаться: Фамарь и Иуда — прародители царя Давида и, соответственно, Мессии — Машиаха бен Давида, а в христианской традиции — Иисуса Христа (Фамарь — одна из упоминаемых в Евангелии от Матфея праматерей Иисуса). Однако для такой знатной генеалогической перспективы союз Иуды и Фамари слишком уж неконвенционален — блудодейство, отягченное инцестом, — и во всей истории чересчур много неудобных моментов (получается, что праотец царской династии и Мессии виновен в обмане — обещал Фамари Шелу в мужья, но не собирался его отдавать, — блуде, жестоком и неправом суде), острых тем (экзогамия и прозелиты, левиратный брак, онанизм, мужеубийство, проституция, инцест) и сложных вопросов: за что Господь умертвил Ира, первого мужа Фамари, а затем и жену Иуды? почему Иуда так и не узнал свою невестку? в каком она, собственно, была статусе — невестки или вдовы («сказал Иуда Фамари: живи вдовою в доме отца твоего») — и, во втором случае, почему не имела права заниматься проституцией? почему Фамарь родила близнецов? к чему в этом рассказе настойчиво упоминается друг Иуды Хира Одолламитянин? зачем, наконец, эта история помещена внутрь нарратива об Иосифе, прерывая его жизнеописание, как 38-я глава связана с 37-й и 39-й?

Фридрих Овербек. Братья продают Иосифа в рабство. Фрагмент фрески для дома Бартольди в Риме. 1810–1817

Ввиду такой концентрации сомнительных мест в этом рассказе некоторые авторы — например, Иосиф Флавий или компилятор «Пиркей де-рабби Элиэзер» — его вообще не упоминают, другие же, напротив, предлагают различные толкования, как правило, с целью апологии героев. Таких толкований накопилось много — от апокрифов до феминистской библейской критики; не претендуя на полноту [footnote text=’Разумеется, история интерпретации Быт., 38 не обойдена вниманием библеистов и исследователей еврейской мысли; практически по каждому из вышеупомянутых сложных мест существует одна или несколько работ — статей, глав, магистерских диссертаций; единственная, кажется, монография, полностью посвященная этой теме, это: Esther Marie Menn. Judah and Tamar (Genesis 38) in Ancient Jewish Exegesis: Studies in Literary Form and Hermeneutics. Brill, 1997.’]обзора[/footnote], мы рассмотрим следующие интерпретации: еврейско-эллинистическую, раввинистическую, лурианско-саббатианскую, хасидскую, феминистскую.

Ранние интерпретации: ксенофобия

Еврейской мысли никогда не был чужд этноконфессио­нальный пуризм; в эпоху Второго храма, эпоху включенности евреев в эллинистическое и римское политическое и культурное пространство, проблема этнической чистоты стояла особенно остро, подкрепленная к тому же эллинистической ксенофобией. Одним из отражений этих идей стала интерпретация Быт., 38 в апокрифах и псевдоэпиграфах.

В раннехристианском апокрифе «Завещания (заветы) двенадцати патриархов», составленном на греческом во II веке н. э., однако основанном, помимо собственно Библии, на постбиблейских ивритских и арамейских источниках эллинистического периода, Иуда, царь-воин, славный своими подвигами, но падкий на вино, мамону и женщин, читает потомкам мораль — воздерживаться от страстей: «И ныне говорю, дети мои: не опьяняйтесь вином, ибо вино отвращает разум от истины, и производит страсть вожделения, и вводит очи в соблазн. <…> И ныне завещаю вам, дети мои, не любить серебра и не смотреть на красоту женщин, ибо и я от серебра и золота, и от красоты соблазнился Вирсавией Хананеянкой». Вирсавия Хананеянка — жена Иуды, маргинальная и анонимная героиня в библейском тексте. Здесь же она не только получает имя, но и характер — естественно, «дурной», по причине происхождения из «дурного рода Хананеев», и на нее возлагается вина за проступки, совершенные, по Библии, другими героями: оказывается, Онан «излил семя на землю по совету матери своей», а Иуда «хотел дать Фамари и Шелу, но мать его не дозволила <…> ибо не была Фамарь из дочерей Хананеев, как она сама. <…> Она же в мое отсутствие пошла и взяла Шелу жену из Ханаана». За это Иуда «проклял ее, <…> и умерла она от грехов своих вслед за детьми своими», старший из которых, Ир, тоже был «недобрым» и не любил Фамарь за нехананейское происхождение. Тем самым раскрывается причина смерти Ира и его матери, а с Иуды снимается обвинение в намеренном обмане Фамари. Что касается его позднейшего взаимодействия с Фамарью, то причина оного — опять же в пагубном пристрастии к вину и женской красоте («я, опьяненный вином, не узнал ее, и прельстила меня красота ее»), но дальше неожиданно заключается, что «то было дано [footnote text=’Завещание Иуды, X–XII; XIV:1-5; XV:5-6; XVII:1.’]Господом[/footnote]». Завет Иуды, таким образом, утверждает патриархат и эндогамию; все зло проистекает от женщин, особенно от женщин-чужестранок, особенно таких дурных, как хананеянки. Фамарь — лучшая чужестранка, чем Вирсавия, и если в детях последней Иуда «не был счастлив», то детьми Фамари, по крайней мере, их генеалогическими перспективами он должен быть вполне удовлетворен.

В «Книге юбилеев», написанной на иврите во II веке до н. э., впоследствии оказавшей влияние на мидраши, а также переведенной на греческий и повлиявшей на христианскую экзегезу, повторяется прием с женой Иуды, которую на этот раз зовут Бефзуел: «Но Бефзуел, жена Иуды, не допускала, чтобы сын ее Шела женился на ней [Фамари]. И Бефзуел, жена Иуды, умерла…» Иуда в этом смысле чист, и Фамарь получила бы Шелу в мужья, если бы не поторопилась отдаться Иуде, то есть сама виновата. Впрочем, Фамарь как таковая рассказчика не интересует — интересует его Иуда, который скорбел и каялся в том, что «согрешил, так как открыл покров своего сына». За это раскаяние, как сообщает ему ангел Господень, «она прощена ему»; более того, снимается и вина в инцесте: «так как два его сына не ложились [с Фамарью], то семя его считается вторым поколением, и оно не будет [footnote text=’Книга Юбилеев, XLI.’]истреблено[/footnote]».

Псевдо-Филон в «Библейских древностях», написанных на иврите в I веке н. э., затем переведенных на греческий и латынь с утерей ивритского оригинала и обратным фрагментарным переводом на иврит, не столь тотально андроцентричен, как предыдущие два текста, и отзывается о Фамари весьма положительно, оставаясь при этом в теме этноконфессиональной чистоты и рисуя образ Фамари по модели Руфи — другой нееврейки-праматери Давида и Мессии: «Ибо намерение ее было не к блуду, но, не желая отделяться от сынов Израиля, она подумала и сказала: Лучше мне умереть за то, что спала со свекром моим, нежели спать с [footnote text=’Псевдо-Филон. Библейские древности. 9.5.’]язычниками[/footnote]».

Агадическая апология Иуды и Фамари

Мудрецы Талмуда, обращаясь к истории Фамари и Иуды, занимаются преимущественно тем, что всячески оправдывают главных героев. Даже проблема, волновавшая ксенофобски настроенных авторов апокрифов, а также, например, пророка [footnote text=’«Вероломно поступил Иуда, ибо унизил Иуда то, что свято Господу, то, что угодно Ему, и женился на дочери чужого бога» (Мал., 2:11).’]Малахию[/footnote], — женитьба Иуды на хананеянке — элегантно решается предложением понимать кнаани в Быт., 38:2 не как этноним («хананеянин»), а как профессионим («торговец»), как в Ос., 12:7: «Он торговец, в его руке весы [footnote text=’Вавилонский Талмуд, Псахим, 50а.’]обмана[/footnote]».

В позднем мидраше просто констатируется безусловная любовь Бога к Иуде и его племени, по причине которой ему все [footnote text=’Агадат Берешит, 54б.’]прощается[/footnote], в других мидрашах и Талмуде его заслуги и добродетели рассматриваются детально. Перед тем как «войти» к Фамари, он, хотя и не идентифицируя ее, тем не менее якобы проверил, что она ритуально чиста и не замужем. И даже узнав ее, он мог бы «войти» к невестке, поскольку дело происходило в досинайскую эпоху — еще не было соответствующего запрета. При этом кое-какие законы Торы, например законы левирата, Иуда уже знал и соблюдал — значит, он удостоился досинайского откровения, как сам Авраам. Талмуд также высоко ценит его готовность публично признать свою неправоту («она правее [footnote text=’ВТ, Сота, 10а-б.’]меня[/footnote]»).

Раввинистические экзегеты постарались связать Быт., 38 с нарративом об Иосифе, объясняя все злоключения Иуды в этой главе как наказания за его неблаговидную роль в жизни брата и авторство идеи продать его в рабство:

[Господь сказал Иуде:] У тебя нет детей, поэтому ты не знаешь горя от их потери. Ты обманул отца своего и сказал ему, что его сын умер, — и вот, ты возьмешь жену и похоронишь своих детей, чтобы ты знал горе, которое наступает от потери [footnote text=’Танхума, Ваигаш, 10.’]сыновей[/footnote].

[Господь сказал Иуде:] Ты обманул отца своего через козленка — и вот, Фамарь обманет тебя через [footnote text=’Берешит раба, 85:9. Фамарь в оплату сексуальных услуг потребовала от Иуды козленка, а в качестве гарантии того, что он пришлет козленка, взяла у него печать, перевязь и трость.’]козленка![/footnote]

[Господь сказал Иуде:] Ты сказал отцу своему: «Узнавай [одежда ли это твоего сына]», — и вот, ты услышишь: «Узнавай [чья эта печать, и перевязь, и [footnote text=’Берешит раба, 84:19.’]трость[/footnote]]».

Иуда и Фамарь. Гравюра Жерара Хоэ из книги «Библейские персонажи». 1728

Как история в Быт., 38 стала для Иуды расплатой за прегрешения в предыдущей главе, так и искупление за прегрешение с Фамарью отнесено в последующие: Иуда берет на себя вину Вениамина, чтобы тот вернулся к отцу (Быт., 44:33), поскольку понимает теперь, что значит потерять сына, и за счет этой заслуги, а также благодаря позднейшему заступничеству Моисея он будет восстановлен в сонме [footnote text=’ВТ, Сота, 7б.’]патриархов[/footnote].

Фамарь также удостаивается апологии в раввинистических источниках, разумеется, не за счет перекладывания вины на Иуду. Почему Иуда не узнал свою невестку в сидящей у дороги псевдоблуднице? Оказывается, живя в его доме, она была настолько скромна, что всегда закрывала [footnote text=’ВТ, Сота, 10б; Мегила, 10б.’]лицо[/footnote]. Перед своей авантюрой она молилась, и в ответ на молитвы сам ангел Божий сообщил ей, что Иуда направляется «в Фамну стричь скот [footnote text=’Мидраш а-гадоль, 646; ВТ, Мегила, 14а.’]свой[/footnote]». Особая заслуга Фамари в том, что она уличила Иуду не публично («послала сказать свекру своему…»), и эта тактичность и милосердие стали эталонным прецедентом в талмудической этике:

Должно человеку скорее самому броситься в огненную печь, чем публично опозорить другого. Откуда мы знаем это? Из истории Фамари — ведь ее уже подожгли [«повели», Быт., 38:25], и все-таки она не опозорила Иуду [footnote text=’ВТ, Брахот, 43б.’]публично[/footnote].

Еще одна стратегия оправдания и восхваления Фамари в указании на ее [footnote text=’И даже превосходство над нею: из двух близнецов Ревекки один — Иаков — был праведным, другой — Исав — злодеем, сыновья же Фамари оба были праведными (Берешит раба, 85:13).’]сходство[/footnote] с праматерью Ревеккой — в скромности и рождении близнецов, трактуемых как награда за скромность:

Ревекка взглянула, и увидела Исаака, и спустилась с верблюда. <…> И она взяла покрывало и покрылась. <…> И настало время родить ей: и вот близнецы в утробе ее (Быт., 24:64-65; 25:24).

Покрыла себя покрывалом [Фамарь] и, закрывшись, села у ворот Енаима. <…> Во время родов ее оказалось, что близнецы в утробе ее [footnote text=’Танхума, Вайешев, 17.’](Быт., 38:14; 27)[/footnote].

Но главным оправдательным мотивом для Фамари и Иуды становится Божественное участие во всем происшествии, снимающее с них вину в блуде, инцесте и обмане: «И голос раздался с небес: “Вы оба невиновны. Дело произошло по воле [footnote text=’Таргум Псевдо-Йонатан на Берешит, 38.’]Моей[/footnote]”».

Сходными апологетическими путями следовала и средневековая экзегеза (Раши, Рашбам, Ибн-Эзра, Рамбан).

Фамарь в юридических алахических дискуссиях: катланит

Частный случай обращения талмудических и средневековых мудрецов к истории Фамари — алахический вопрос о том, после смерти какого по счету мужа женщина считается мужеубийцей, катланит, и не должна более вступать в брак.

Вся драма Фамари проистекает из того, что по не зависящим от нее причинам умер первый ее муж, а затем и второй, но ее свекр не знал истинных причин смерти своих сыновей (неугодность Богу и онанизм) и полагал, что причина — в Фамари, а потому побоялся давать ей в мужья третьего сына:

Ир, первенец Иудин, был неугоден пред очами Господа, и умертвил его Господь <…> Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он [Онан] делал; и Он умертвил и его.

И сказал Иуда Фамари, невестке своей: живи вдовою в доме отца твоего <…> Ибо он сказал [в уме своем]: не умер бы и он [Шела] подобно братьям его (Быт., 38:7-11).

Иуда следует языческим суевериям, с которыми библейский рассказчик, разумеется, борется и опровергает их указанием подлинных причин. Апокрифы дополнительно объясняют неугодность Ира и Онана Богу, повлекшую за собой их смерть, хананейским происхождением их матери. Тем не менее суеверие это сохранялось в еврейской традиции или же в эпоху Второго храма было повторно занесено в вавилонский иудаизм из персидских верований: оно не раз упоминается в Вавилонском Талмуде — в отличие от Иерусалимского. Талмудические мудрецы и в целом ассоциировали женщин со смертью, памятуя о том, что в человеческой смертности виновна Ева: «Почему женщины идут впереди мужчин в похоронной процессии? Р. Йошуа говорит: Потому что они принесли смерть [footnote text=’Берешит раба, 17:8.’]в  мир[/footnote]». Дважды или трижды овдовевшим женщинам запрещалось выходить замуж: «Если женщина вышла замуж за человека и он умер, и за второго и он умер, она не выходит замуж за третьего. Это слова Рабби. Р. Шимон б. Гамлиэль говорит: Она не выходит замуж в четвертый [footnote text=’Тосефет Шабат, 15:8.’]раз[/footnote]». При этом Иудины подозрения в адрес Фамари служат вполне законным прецедентом для этого запрета, тем самым в раввинистическом иудаизме получает оправдание и профанная основа этого подозрения, то есть вера в приметы:

Р. Эльазар сказал: Хотя не разрешено прорицание, разрешены приметы (симан) — «Ибо он сказал: не умер бы и он подобно братьям его» [footnote text=’Берешит раба, 85:5.’](Быт., 38:11)[/footnote].

Говорят: ребенок, дом и женщина суть приметы. Женщина: она не выходит замуж в третий или четвертый раз, если ее мужья умерли один за другим после того, как имели близость с нею, и умерли без детей или сразу после близости, как Ир и Онан, которые недолго прожили с [footnote text=’Sefer Hasidim / Ed. J. Wistinetzki, J. Friemann. Frankfurt, 1924. §§ 1870–1871.’]Фамарью[/footnote].

Встреча Руфи и Вооза. Марк Шагал. 1960. Музей Библейского послания Марка Шагала. Ницца

Этот же сюжет появляется и в многослойной экзегезе на книгу Руфи, то есть на историю другой чужеземки, сложным путем, превозмогая матримониальные неудачи, прилепившейся к евреям и за это вписанной в мессианскую родословную. Мидраш раскрывает мысли ближайшего родственника, который отказался брать Руфь в жены (Руф., 4:6): «Он сказал: Первые умерли лишь потому, что женились на ней. Так следует ли мне жениться на ней? Боже [footnote text=’Рут раба, 7:7.’]упаси[/footnote]». Шломо Алькабец объясняет, кто такие эти «первые»: «Мидраш толкует, что она [Руфь] вступила в левиратный брак с Хилионом [братом своего мужа Махлона]. <…> Следовательно, я полагаю, что она была “женой-убийцей”, и такой-то [родственник Вооза] отпустил ее, чтобы не навредить себе. Но Вооз не боялся [footnote text=’Шломо Алькабец. Шореш йишай к Рут, 4:9.’]этого[/footnote]». Возможно, зря не боялся: мидраш «Рут зута» сообщает, что Вооз умер во время соития с Руфью или сразу после. Каббалистическая библия «Сефер а-Зоар» объясняет феномен катланит так: призрак первого мужа убивает последующих. И завершает линию отождествления Фамари и Руфи мнение каббалистов, часто в своих построениях использовавших идею метемпсихоза, о том, что Махлон и Хилион — перевоплощения Ира и Онана.

В средневековой алахе катланит — популярный персонаж, упоминается в более чем сотне респонсов. Наиболее прогрессивна, как водится, рационалистическая позиция Маймонида, который не только видит в этой алахически легитимированной примете «фантазию», но и связывает подверженность подобным страхам с физической слабостью, то есть, собственно, выводит предмет из правового поля в поле медицинское: «Вряд ли в этом есть опасность для жизни, страх этого проистекает из прорицаний, ворожбы, догадок и фантазий, которые временами могут воздействовать на тела слабой [footnote text=’R. Moses b. Maimon. Responsa / Ed. J. Blau. Vol. 2. Jerusalem, 1960. № 218.’]комплекции[/footnote]». И алахическое мнение Маймонида соответственно мягко, он фактически снимает запрет с третьего брака: «Дважды овдовевшая женщина “не выходит замуж в третий раз”. Но если выходит, не должна разводиться. И даже если лишь помолвлена, брак может быть [footnote text=’Рамбам. Мишне Тора. Исурей биа, 21:31.’]совершен[/footnote]». А сын Маймонида Авраам переносит медицинскую методологию и в библейскую экзегезу, толкуя позицию Иуды в Быт., 38:11 следующим образом: «…он просто отложил женитьбу Шелы, пока тот не вырастет, поскольку вообразил, что причина смерти Ира и Онана в том, что они женились, будучи слишком юными, и умерли от болезни или слабости. Он не знал их тайн [тайных [footnote text=’Perush R. Avraham b. Ha-Rambam z”l ‘al Bereshit u-Shemot / Ed. E. J. Weissenberg. London, 1958. Р. 144–145.’]грехов[/footnote]]».

К спасению через грех

Фамарь села у дороги, как читаем в Писании. На первый взгляд это непристойный путь, и история Фамари может быть источником насмешек. Но Бог, который проницает сердца и внутренности, знал намерение праведной Фамари и произвел от нее все скрытое благо [т. е. Мессию]. Это было сделано несмотря на то, что у Иуды были и другие дети, например Шела, — несмотря на все это, Он произвел царскую династию только лишь от потомков Фамари. Поэтому мы знаем, что поступок Фамари нашел милость в глазах Господа.

Так же, откуда мы знаем, что намерения Руфи были ради небес, хотя она и пришла украдкой, в ночи, и легла в его ногах и сказала: «Простри крыло твое на рабу твою»? Знаем благодаря словам: «Да будет дом твой, как дом Фареса, которого родила Фамарь» — Господь должен сделать то же самое, и да произойдут цари только лишь от того семени, которое Он даст тебе от этой молодой [footnote text=’MS. Amsterdam — Ets Haim 47 D 33 (=Institute of Microfilmed Hebrew Manuscripts #3566). Цит. по: Matt Goldish. Orthodoxy and Heterodoxy in the 1689 London Sermons of Hakham Solomon Aailion // Tradition, Heterodoxy, and Religious Culture; Judaism and Christianity in the Early Modern Period. Ed. by Chanita Goodblatt, Howard Kreisel. Beer-Sheva: Ben-Gurion University of the Negev Press, 2006. P. 163–164.’]женщины[/footnote].

Так, по модели «оправдание через последствия», рассуждал в своей проповеди 1689 года Соломон Аили­он (Гилион, Элион), рабби лондонской сефардской общины «Шеар а-шамаим» («Врата небес»). У интереса западных сефардов к образу Фамари, Руфи и других почетных библейских прозелитов есть простая причина: европейские испано-португальские еврейские общины состояли из бывших марранов, то есть пиренейских крещеных евреев, которые уже в эмиграции — сразу или постепенно, охотно или отчасти вынужденно — возвращались в веру предков. Смена веры и равноправное вхождение в лоно иудаизма — крайне актуальные для них темы, и неудивительно, что они искали в Библии положительные прецеденты.

У этого интереса есть причина и более сложная, она релевантна не для всех сефардов, но для саббатиан, к каковым относился и рабби Аилион, который в 1670-х был учеником Натана из Газы, его оппоненты даже писали о его обращении в ислам — вслед за самим Саббатаем Цви и частью его верных последователей; потом он, очевидно, раскаялся, переехал в Италию, Амстердам и, наконец, Лондон, где стал хахамом общины, от которой требовал неукоснительного соблюдения заповедей, но при этом продолжал вращаться в саббатианских кругах, писал трактаты по саббатианской каббале и цитировал Натана. В истории Фамари для саббатиан была важна именно запретность, греховность ее поступка, тем не менее приведшего к благим последствиям, — в свете выдвинутой лурианской каббалой и развитой Натаном идеи необходимости приобщения ко злу и греху ради «исправления мира» — извлечения искр Божественного света из их греховных оболочек, клипот, в процессе тикун олам. В саббатианстве в этом контексте — вслед за скандальными деяниями его лидера, публично попиравшего различные запреты и предписания, — вошел в моду антиномианизм, отрицание законов и фактическое нарушение запретов, в том числе и сексуальных табу: так, в явном противоречии с 7 и 10 заповедями, некоторые группы саббатиан, а затем дёнме (саббатиан, обратившихся в ислам) и франкистов, практиковали обмен женами и даже свальный грех. Фамарь, со своим «сидением у дороги» и намеренным инцестом со свекром, Иуда, воспользовавшийся услугами проститутки, Вооз, взявший в жены моавитянку, притом что моавитянам запрещено входить в «собрание Господне», то есть присоединяться к народу [footnote text=’Втор., 23:3. Традиционное толкование, оправдывая Вооза, уточняет, что речь идет только об аммонитянах и моавитянах мужского пола.’]Израиля[/footnote], царь Давид, переспавший с чужой женой и отправивший на верную смерть ее мужа, — все эти примеры, причем не просто из Библии, а из мессианской родословной, разумеется, не могли не радовать сердце саббатиан и дёнме, оправдывая их собственный образ жизни и подтверждая идею о том, что нарушения запретов, в том числе в сексуально-брачной сфере, необходимы на пути приближения Мессии.

Лурианскому и саббатианскому завету побеждать зло изнутри, извлекать Божественные искры, спускаясь в глубины клипот, следовали и хасидские мыслители: достичь праведности и двекута, слияния с Богом, можно, только победив свои дурные инстинкты, преодолев грех, но не обойдя его. Даже цадик грешит, чтобы опуститься на один уровень со своими хасидами, — иначе как он сможет им помочь? И в этом смысле рабби Дов-Бер из Межерича, Великий Магид, второй лидер хасидизма, оправдывает Иуду, чья интеракция с Фамарью была, оказывается, не чем иным, как извлечением искры Божественной чистоты (там) из-под грязи и горечи клипы (мар):

Имя Фамари [Тамар] состоит из слов там (чистый, невинный) и мар (горький). Чуждая [т. е. дурная] мысль горька, но на самом деле она чиста. <…> [Можно] созерцать буквы и переставлять их, и из этих букв могут быть составлены иные слова — слова Торы вместо вздора. <…> «И увидел ее Иуда и почел ее за блудницу (зона)», то есть зо наа (она красива), ибо она часть Шхины. Тогда вопрос таков: если это действительно часть Шхины, почему она облечена в такие вздорные слова? Ответ: «Потому что она закрыла лице [footnote text=’R. Dov Ber, Maggid of Mezeritch. Maggid devarav le-Yaakov / Ed. R. Shatz-Uffenheimer. Jerusalem, 1990. P. 80–81. ‘]свое[/footnote]».

Корнелис ван Харлем.
Иуда и Фамарь. 1596. Харлем, Музей Франса Хальса

Более поздний хасидский автор, основатель Избице-Радзыньской династии рабби Мордехай-Йосеф Лейнер из Избицы путем нетривиальных допущений оправдывает и возвеличивает поведение не только Иуды, но и его старших сыновей, «неугодных пред очами Господа». Прежние еврейские комментаторы, стремясь, с одной стороны, объяснить не объясненную в Писании причину неугодности Ира, а с другой — элиминировать инцестуальность из союза Фамари с Иудой, придумали, что грех Ира состоял в том же, в чем и грех Онана: оба не выполняли супружеские обязанности должным образом. В частности, предполагалось, что Ир практиковал с Фамарью анальный секс или же — как и Онан — coitus interruptus, поэтому к моменту интимной встречи со свекром она сохранила девственность, так что Иуда не «открывал покров» своих сыновей. Однако, как считалось, девственница не могла забеременеть с первого раза, поэтому, перед тем как «сесть у дороги», она сама лишила себя девственности — по наитию свыше. Если резоны Онана названы в Писании, то почему Ир вел себя так экстравагантно, нам непонятно. Раши предложил сентиментальную мотивацию для обоих братьев: они не хотели, чтобы Фамарь беременела, не желая портить ее красоту. Мордехай-Йосеф Лейнер, основываясь на Раши, спиритуализирует его трактовку, понимая «красоту» в исключительно духовном смысле и диссоциируя ее от Фамари:

Жизненная сила [букв.: истечение жизни], происходящая из духа, не может дать рождение, пока она не стала материальной в семени мужчины. И в этот момент прерывается и забывается человеком осознание Бога. Если человек постоянно фиксирует ум свой на Творце, он не может вовлечь себя в это сокрытие и забвение Бога, необходимое для произведения потомства. <…> У Ира был чистый ум, который был всегда вовлечен в общение с Богом (двекут), и потому он не хотел разрушать этот опыт. В этом смысл <слов Раши> «не желал разрушить ее красоту» — то есть красоту Израиля <в его способности к двекуту>. <…> Хотя Ир и Онан были «неугодны» пред очами Господа, их души были угодны. <…> И хотя грех Ира считается большим, чем грех Онана, тем не менее душа Ира была более великой, ибо от его души родилась душа Царства [footnote text=’Избицер Ребе р. Мордехай Йосеф. Мей а-Шилоах. Т. 1. Вена, 1860. Л. 16а.’]Давидова[/footnote].

А отец их Иуда умел сохранять двекут даже во время сексуального акта, то есть находиться одновременно и в материальном мире, и духовном, в этом мире и над ним, — а это, собственно, способность Мессии. Результатом его антизаконного, но боговдохновенного контакта с Фамарью и стало начало мессианской династии, а близнецы родились ради Ира и Онана: согласно сод а-йибум, тайне левиратного брака, ребенок от такого союза наследует душу умершего первого мужа, и Лейнер толкует, что близнецы Фарес и Зара унаследовали души Ира и Онана, чье поведение, наказуемое в этом мире, было вознаграждено в следующем.

Современные хабадские проповеди на эту главу продолжают дальше уходить от пшата, буквального смысла текста, по пути аллегоризации: Фамарь понимается как аллегория народа Израиля, Иуда — Всевышнего, и нехитрая мораль истории видится в том, что евреи должны хранить верность своему Богу, а не изменять ему с другими божками: «власти, денег, искушения, аддикции, манипуляции и потакания своим [footnote text=’Rabbi Yossi Jacobson. Have We Betrayed G-d? Has G-d Betrayed Us? // Chabad.info, 07.12.2012.’]слабостям[/footnote]». Во всех хасидских интерпретациях, выступая аллегорией мысли хасида, или Шхины, или еврейского народа, Фамарь как таковая толкователя не интересует, собственно ее поступки не анализируются, она — лишь материал для проявления труднообъяснимых достоинств Иуды.

От жертвы патриархата к его победительнице

Абсолютно контрастна к этой ультраортодоксальной экзегезе интерпретация Быт., 38 в феминистской библейской критике, которая если находится в русле иудаизма, то иудаизма реформистского или левоконсервативного.

Наиболее мягкие и нейтральные интерпретации в этом секторе просто отмечают добродетели Фамари и превращают ее из объекта действий мужчин, как в хасидских толкованиях, в субъект, в двигатель сюжета и активную героиню главы. Например, в одном реформистском комментарии на недельную главу «Вайешев» Фамарь описывается как деятельная вдова, в согласии с рекомендациями психотерапевта стремящаяся придать жизни смысл, и за мужество перед лицом утраты любимого мужа (каковым, надо понимать, выступает Онан) сравнивается — очень в духе американских проповедей — со знакомой публике фигурой — с Жаклин Кеннеди:

Фамарь не оставляет свою судьбу в руках родственников-мужчин. После утраты супруга она действует <…> с целью укрепить свое положение и старается придать смысл своей жизни. <…> Фамарь учит нас не терять волю от утраты <…> Пятьдесят лет назад Джеки Кеннеди стала вдовой. Она, ее дети и вся нация оплакивали гибель Джона Кеннеди… Но спустя некоторое время она решила двигаться дальше и построила новую жизнь, посвященную своим детям и [footnote text=’Pat Blum. Vayeyshev // Voices of Reform Judaism, 22.11.2013.’]человечеству[/footnote].

Более крепкий градус — обличение патриархата и притеснения женщин как его компонента, изображение Фамари как жертвы неподобающего супружеского поведения Онана, обмана и жестокого и неправого суда Иуды и в целом как олицетворения и прототипа всех обездоленных и бесправных женщин — вплоть до ведьм эпохи барокко. Методологически эти комментаторы стремятся показать истинный смысл библейского текста, очистив его от засилья патриархальной экзегезы, «освободиться от андроцентричной парадигмы, которая принималась как должное на протяжении многих веков»:

Фамарь никогда не знала любви и заботы в своей семье. Она хотела ребенка и была способна зачать, но ее мужья распространили свой контроль над женой также на ее сексуальность, не поинтересовавшись мнением жены. <…> Иуда обманул Фамарь, сказав ей подождать. <…> Рассказ игнорирует годы, проведенные Фамарью в одиночестве, тревоге, а возможно, и бедности, — эти обстоятельства не привлекали внимания андроцентричного общества. <…> Иуда не был виновен в инцесте, а его связь с проституткой никогда не подвергалась критике с точки зрения морали. <…> Иуде важнее его честь и чтобы над ним не насмеялись, а не правота. <…> Сожжение предусматривается лишь в двух случаях в Торе, и оба не подходят к Фамари. Если она вдова, то сексуальное поведение вдов не регулируется никак. Если она считается замужней женщиной и совершила прелюбодеяние, смерти должны быть преданы и она, и ее любовник. Мы видим здесь двойные стандарты морали. <…> Слух о ее распутстве был прекрасным предлогом для Иуды, чтобы расправиться с этой опасной женщиной, в которой он подозревал какую-то магическую силу. Она — прототип ведьм, которых сжигали живьем, сотнями и тысячами <…> Мизогиния порождается страхом <…> Ее брак с Шелой так и не был заключен, хотя Иуда признал свою неправоту [в этом вопросе]. <…> Фамарь родила Фареса, который стал предком Давида <…> Ее имя вошло в еврейскую генеалогию. Чего еще она могла желать в этом управляемом мужчинами [footnote text=’Morimura Nobuko. The Story of Tamar: A Feminist Interpretation of Genesis 38 // Japan Christian Review, vol. 59, 1993. Р. 55–63, passim.’]мире?[/footnote]

На следующем этапе феминистской экзегезы Фамарь-жертва становится главной героиней рассказа («это, несомненно, рассказ о Фамари, а не об [footnote text=’Sarah Shectman. Women in the Pentateuch: A Feminist and source-critical analysis. Sheffield Phoenix Press, 2009. P. 106.’]Иуде[/footnote]») и уже не оплакивается, но восхваляется, а сама история читается не как трагедия, а как комедия, причем «хорошо смеются последними» в ней и в сходных библейских историях именно женщины, позволяя и читателю посмеяться над глупыми мужчинами и вообще над «торжественной миной [footnote text=’Johanna W. H. Bos. Out of the Shadows: Genesis 38; Judges 4.17-22; Ruth 3 // Semeia, vol. 42. 1988. P. 49.’]патриархата[/footnote]»:

Я не согласна с рядом феминистских прочтений, они рисуют темную и мрачную картину рассказов, которые я считаю комическими. Я доказываю, что комическая интерпретация этих историй предпочтительнее трагической. <…> Истории дочерей Лота и Фамари — это истории об обманщиках; истории об обманщиках — комический жанр; значит, истории дочерей Лота и Фамари — комедии. <…>

Если был на свете настоящий дурак, то это Иуда в Быт., 38. Он сам себе худший враг. Оба его сына неугодны в очах Г-спода и потому погибают. Иуда отсылает умную и хитрую женщину, которая еще вернется, чтобы разобраться с ним. Он не узнает Фамарь, члена своей семьи. Он не выполняет обещание, данное невестке, но готов выполнить обещание, данное проститутке. Ему хватает смелости на то, чтобы связаться с проституткой, и безрассудства, чтобы оставить идентифицирующие его предметы, но он слишком труслив, чтобы самому вернуться за ними, и он посылает друга. И главная его глупость — объявить жесточайший приговор по преступлению, в котором сам замешан. <…>

[Героини этих историй] лучше мужчин понимают, что нужно семье и нации, и лучше контролируют ситуацию — мужчины же «не (у)знают»; лучше мужчин понимают замысел Бога; они не сексуальный объект, а субъект — сами решают, с кем спать и от кого иметь детей. <…> Дочери Лота и Фамарь добиваются «вечного» успеха, становясь праматерями народов и царя Давида. <…>

Авторы патриархальных нарративов <…> открывают окошечки в другой мир, перевернутый с ног на голову. В этом мире мужчины показаны как дураки, которые ведут себя так, как будто полностью контролируют ситуацию, а женщины ценятся за материнство, а также за ум, смелость, изобретательность. <…> Таким образом, возможно, что авторы патриархальных нарративов были первыми феминистскими [footnote text=’Melissa Jackson. Lot’s Daughters and Tamar as Tricksters and the Patriarchal Narratives as Feminist Theology // Journal for the Study of the Old Testament, vol. 26, 2002. P. 40, 43.’]теологами[/footnote].

«И Хира, друг его, Одолламитянин»

Фамарь (Укротительница). Ханна Хёх. 1930

И в качестве эпилога — намек на постфеминистскую экзегезу. Как известно, динамика суфражизма и история науки таковы, что за женским движением последовало ЛГБТ-движение, а за женской историей и феминистской теорией — квир-исследования и квир-теория. Библейская критика не является здесь исключением.

Применительно к Быт., 38 у внимательного читателя не может не возникнуть вопрос: что тут делает друг Иуды Хира Одолламитянин и из каких таких дружеских чувств он должен разделять ответственность за визит Иуды к проститутке?

В то время Иуда отошел от братьев своих и поселился близ одного Одолламитянина, которому имя: Хира. <…> Прошло много времени, и умерла дочь Шуи, жена Иуди­на. Иуда, утешившись, пошел в Фамну к стригущим скот его, сам и Хира, друг его, Одолламитянин. <…> Иуда же послал козленка чрез друга своего Одолламитянина, чтобы взять залог из руки женщины, но он не нашел ее. <…> И возвратился он к Иуде и сказал: я не нашел ее; да и жители места того сказали: здесь не было блудницы. Иуда сказал: пусть она возьмет себе, чтобы только не стали над нами смеяться.

Не то чтобы у нас был ответ на вопрос о цели присутствия Хиры в рассказе. Однако есть пара любопытных [footnote text=’Замеченных Леоном Кассом: Leon Kass. The Beginning of Wisdom: Reading Genesis. New York, 2003. P. 531–533.’]закономерностей[/footnote]. Дружба в Библии упоминается крайне редко, получается, что она несовместима с семьей, а Библия — за семью, продолжение рода. И действительно, Хира появляется, только когда Иуда оказывается без семьи: отходит от братьев или вдовеет. Примечательно также, что другие примеры «однополой» дружбы (а «разнополой» дружбы и вовсе не бывает в Библии) встречаются все в том же мессианском роду: это отношения Руфи и Ноемини, которых «только смерть разлучит», и Давида и Ионафана, которые «сильнее любви женской». И, надо полагать, — с точки зрения этого нового дискурса — как и все в Библии, это не случайно.