Светлой памяти нашей бабушки Лидии Ефимовны Трактирщик

Ты рождаешься в своей стране и думаешь, что это твоя земля и ты проведешь на ней всю жизнь. Но судьба порой распоряжается иначе. Война разрушает все мечты и забрасывает тебя в чужой край, где приходится жить вдали от своих родных. Единственной связью с ними на долгие 40 лет становятся только письма. Лидии Трактирщик пришлось пережить все это, и она мечтала, чтобы ее дочь никогда с ней не разлучалась. Но судьба распорядилась по‑иному. История повторилась… Лидия Трактирщик поделилась своими воспоминаниями.

Вещи должны были остаться нетронутыми

Я родилась в Кымпулунге, небольшом живописном городке в Румынии. В 1941‑м мне было 18 лет. 28 октября 1941 года вышел приказ выслать всех евреев из нашего города. Одну из наших пяти комнат сразу занял начальник полиции. Он сказал, что все вещи в квартире должны остаться нетронутыми, можно взять только самое необходимое, по 25 кг на человека. Всю ночь я упаковывала то, что можно было взять. А наутро на станции нас ждал товарный вагон для транспортировки скота. Папа заплатил рабочим, и его очистили от навоза. Вот в этом битком набитом людьми вагоне без окон, без воды и туалета нас заперли, и так мы ехали трое суток до Атак. В пути люди сходили с ума, умирали. Когда мы прибыли в Атаки, узнали, что всех местных евреев убили. Мы видели в разграбленных домах надписи на идише «Евреи, прочтите по нам кадиш!» и «Отомстите за нас!»

За швейцарские часы и золотое кольцо немец отвез нас в местечко

По сути, все держалось на мне одной: папа был после операции, у мамы больное сердце, еще сестра‑инвалид и 9‑летний братик. Я единственная, кто мог нести вещи и что‑то делать. Нужно было срочно перебраться через Днестр в Могилев‑Подольский. Мост был разрушен. Паром был всего один, а людей на берегу стояло столько, что глазами нельзя было охватить. Папа курил, и за папиросы паромщик перевез нас на тот берег без очереди. Была страшная холодина. Нужно было искать ночлег и укрытие. Всех евреев сгоняли в лагерь. На несколько ночей удалось снять комнатку, за которую мы платили по 40 марок в сутки. А потом папа нашел немца с машиной, который согласился перевезти нас в Джурин. Папа тогда отдал свои швейцарские часы «Омега» и мое золотое кольцо. Так мы попали в еврейское местечко. Там был раввин Каральник, который нас приютил. Нас поселили в маленькой комнате без печки. А морозы были все страшнее, наступала та самая холодная зима 1941‑го. И на мне только туфли… Мы смастерили маленькую жестяную печку и топили ее. Я ходила с папой в лес за дровами, ноги мои были все в страшных ранах. Потом Кива, ставший впоследствии моим мужем, предложил нам комнату в своем доме, более просторную, чем та, где мы жили раньше. Он был партизаном и помогал нам продуктами и деньгами. Евреев, депортированных с Буковины, поместили в неотапливаемой джуринской синагоге. Люди умирали от холода, голода, тифа, у всех были вши. Трупы вывозили возами. Страшно вспоминать, что творилось. Я сама переболела тифом, но смогла выкарабкаться.

Румыны могли расстрелять за проступок, но был шанс выжить

Был страшный голод, нам нечего было есть. Однажды к нам поселили еврейскую девочку, которую спас немецкий капитан. Он спас ее от расстрела в Немирове, когда она уже стояла надо рвом, и привез в Джурин, так как там не убивали евреев. Румыны в отличие от немцев не устраивали массовых убийств. Они сгоняли нас в гетто, заставляли работать, могли и расстрелять в качестве наказания за проступок, но был шанс выжить, Этот немецкий капитан часто навещал девочку и привозил продукты. Как‑то раз он сказал, что едет в Румынию и может привести нам что‑нибудь. Мы дали ему адрес нашего брата в Бухаресте, который через этого капитана передал деньги. Тогда мы смогли снять квартиру получше и купить продукты. Украинцы очень нам помогали. Они даже говорили на идише. Когда нас сгоняли на работу в поле, именно они меня научили копать картошку и выносить ее, чтобы не заметили полицаи. Благодаря этой картошке и кислым яблокам нам удалось выжить.

«Пиши маме, как в Москву!»

В 1944 году в местечко пришли русские — это было счастье. Они были поражены, увидев живых евреев. Отступавшие в спешке эсэсовцы не успели с нами расправиться. В 1945 году мои родители, брат и сестра вернулись в Румынию, а я осталась с Кивой, за которого вышла замуж. Думала, что потом смогу выехать в Румынию, но советская власть закрыла границы, и я осталась на 40 лет в этом местечке вдали от своей семьи. В 1948‑м вся моя родня репатриировалась в Израиль. Единственной связью между нами были письма. Однажды мужу сказали, что уволят с работы, если я не прекращу писать в Израиль. А мне так важны были эти письма от мамы! Я так радовалась каждому письму и за каждое платила почтальону. Помню, приехали энкаведешники. Меня вызвали и спросили, с кем и зачем я переписываюсь. Я стала рассказывать им свою историю, хотя страшно боялась, что меня посадят. И все же сказала им про письмо мамы, где она спросила: «Доченька покажи мне еще одно государство, где дочке запрещают писать своей маме?!» Они спросили, как мне живется и не нуждаюсь ли я. Я ответила, что у меня все хорошо. После этого они мне сказали: «Пиши маме в Израиль, сколько угодно, как в Москву!»

Когда я увидела своих, упала в обморок

Только в 1972 году, когда родителей уже не было, я смогла увидеть сестер и братьев. В СССР вышел закон, позволяющий посещать могилы родителей за границей. Мой папа был похоронен в Румынии. Мы с дочкой смогли поехать туда по приглашению, и моя родня из Израиля тоже прилетела в Бухарест. Я помню эту встречу, как сейчас: когда я увидела их через столько лет, увидела подтянутых израильских летчиков, я упала в обморок и не смогла сразу прийти в чувство. Мы много общались, и все не могли наговориться. Когда пришло время возвращаться, на вокзале я не могла ни слова сказать по‑русски. Меня спрашивает проводница о чем‑то, а я не могу вымолвить ни слова. Только потом, когда пересекали границу, ко мне понемногу стала возвращаться русская речь.

«Я однажды уже уезжала без багажа», — сказала я начальнику таможни

В 1979‑м, после того как вся семья «созрела» ехать, мы с мужем получили разрешение на выезд, а дочери с семьей отказали. Я когда‑то пообещала себе, что не оставлю дочь одну, как когда‑то осталась я. Мы ждали до 1980‑го, была Олимпиада в Москве, и закрывались границы для евреев. Мы решили ехать, надеясь, что детей выпустят к нам, — нужны были близкие родственники в Израиле. Уезжали с болью в сердце. В киевском аэропорту не принимали наш багаж — специально изготовленные ящики, по словам таможенников, не подходили. Хотя я отдала им последние 500 рублей, они требовали заменить ящики. Я сказала начальнику таможни, что однажды, во время войны, мне уже приходилось уезжать без ничего и из благополучного СССР я уеду точно так же. После этих слов он вдруг велел подчиненным принять наш багаж. Потом нас раздели и проверили, не вывозим ли мы что‑то ценное.

История повторилась

Приехав в Израиль, мы попали в Нагарию на севере страны. Через пять месяцев начала работать с детьми. Благодаря им я усвоила иврит — нужно было читать сказки. А на заработанное посылали посылки детям — они остались без работы. В 1982 году началась война в Ливане. Когда север страны обстреливали ракетами, приходилось сидеть в бомбоубежищах. Я состояла в комитете матерей, дети которых были в отказе, обращалась к разным чиновникам, даже встречалась с министром Моше Аренсом. Только в 1987‑м, при Горбачеве, после восьми лет отказа дети приехали к нам. Это был самый счастливый момент в моей жизни.

Бабушка Лида скончалась 14 апреля 2020 года — ровно через месяц после своего 97‑летия. Подобно тому, как она выходила победительницей из всех сложных ситуаций, даже покидая наш мир, она сумела обойти нынешнюю пандемию. Мы, и внуки, и правнуки, всегда будем гордиться нашей смелой и решительной бабушкой Лидией Ефимовной Трактирщик, прожившей непростую, но достойную жизнь. Да будет благословенна память о ней!