Амери причислял себя к левым, и его возмущало, что молодежь Германии 1970‑х годов поддерживала арабов, вознамерившихся стереть израильских евреев с лица земли. В 1969 году Амери писал о «благонравном антисемитизме» левых, рядящемся (и тогда, и теперь) в фальшивые постколониальные одежды антисионизма. «Антисемитизм таится в антиизраилизме и антисионизме, как гроза в туче, и он вновь стал респектабельным», — утверждал Амери

Он писал репортажи о политических съездах, высадках на Луну, матчах боксеров‑тяжеловесов, писал о Пикассо, Мэрилин Монро и художниках — мастерах граффити. В 1960 году его очерк о Джоне Кеннеди «Супермен приходит в супермаркет» помог Дж. Ф. К. выиграть выборы — во всяком случае, Мейлер в этом не сомневался

Шульц — классический пример того, что бывает, когда легенда о писателе сливается с его творчеством. Заманчиво взглянуть на его путь сквозь призму ужасной кончины. Но пророчества о гибели его мало интересовали, он не предвидел Холокост, который его уничтожил. Он был щуплый, скромный рыцарь эроса, чей уникальный мир мерцал вневременными изобильными силами — царство коричных лавок, крокодилов, альбомов с марками и женщин‑богинь

Самый великий роман о Первой мировой войне написал еврей‑алкоголик, он обожал империю Габсбургов и охотно плодил небылицы о себе. Автор «Марша Радецкого» Йозеф Рот, как никто, умел врать с размахом. Дни и ночи Рот проводил в берлинских и парижских кафе, там он писал, пил, курил и обменивался остротами с собратьями‑эмигрантами. Его жена сошла с ума, он впал в отчаяние, но писать не бросил. В Париже и Берлине Рот переезжал из гостиницы в гостиницу, и все его имущество помещалось в три чемодана. Он спился и умер незадолго до того, как нацисты захватили Польшу...

Они думали, что нацизм — это нечто, что с ними случилось, но на самом деле это то, что они сотворили своими руками. Иметь в своей истории нацистские преступления, убеждала Беата немцев, — это не только тяжкое бремя, но и волнующая (именно это слово она использовала) возможность открыть глаза навстречу правде.

Большинство европейских евреев, вместо того чтобы эмигрировать в Палестину, либо, как Дрейфус, хранило верность государствам, которые их презирали, либо надеялись пересидеть грядущие гонения, не покидая дома, и уцелеть. Надежды их не сбылись. Возле парижских школ ныне можно видеть таблички в память о тысячах еврейских детей, убитых нацистами при активном содействии французского государства.

Почему вы живы, почему не умерли? И не могли бы вы в таком случае как‑то скрыть, что вы евреи? Эти вопросы, в которых, если речь заходит об Израиле или ультраортодоксах, сквозит потаенная злоба, что явно доказывает: миру нужно, чтобы евреи лишились своей особости, превратились в символы универсальности и посвятили себя благополучию неевреев.

Всем надоели антисемитизм и евреи, которые вечно жалуются на него. Преследования мусульман — новая «горячая тема», которой предстоит заменить антисемитизм. Ныне евреи — отнюдь не жертвы, а главные угнетатели (белые, живут на Западе), мусульмане же — вот кто воистину угнетен. Еврейское самоопределение — это расизм и колониализм, в отличие от мусульманского национализма. Ведь ислам всегда на стороне добродетели, каким бы патриархальным и репрессивным он ни был на практике...

Кубрик был еврейский режиссер, хотя никогда бы так себя не назвал. Он неотрывно читал литературу о Холокосте и едва не снял на эту тему фильм… «В каком‑то смысле Кубрик даже сочетался браком с Холокостом», — пишет Абрамс. Кристиана приходилась племянницей нацистскому кинорежиссеру Файту Харлану, снявшему антисемитский пропагандистский фильм «Еврей Зюсс». Перед встречей с Харланом в 1957 году Кубрик осушил большую рюмку водки и сказал Кристиане: «Стою тут, как Вуди Аллен, выгляжу на десять — не меньше — евреев».

Самым жестоким в Освенциме было то, что выживание одного, казалось, украдено у другого. Леви думал, что пережил селекцию октября 1944 года только потому, что эсэсовский офицер, определявший на глаз, кому жить, а кого отправить в газовую камеру, перепутал его с более крепким заключенным по имени Рене, который стоял рядом с ним в шеренге.

В «Касабланке» полным‑полно еврейских актеров, бежавших от нацистов, — точь‑в‑точь как в самой Касабланке было полным‑полно еврейских беженцев, застрявших после падения Парижа в «неоккупированной немцами части Франции» в надежде перебраться через Португалию в Новый Свет. Но в фильме слово «еврей» не звучит ни разу: ради сохранения боевого духа американских войск нельзя было допустить, чтобы американцы заподозрили, будто сражаются хотя бы отчасти и за европейских евреев.

Евреи во всем мире смотрели на Россию как на страну‑угнетателя, враждебную страну. Поэтому для многих германских евреев Первая мировая война стала еще и священной войной против России. Сионистский журнал «Юдише рундшау» заявлял, что Германия сражается «за освобождение России и всего мира от гнета тирании». Германские евреи были рьяными сторонниками продвижения армии на восток. Земли, отвоеванные у России, считали они, по праву принадлежат Германии. А поскольку «остюден» говорят на идише, то есть на диалекте немецкого языка, значит, как народ они близки к немцам.