После мирового турне экспозиция, подготовленная братом певицы Алексом и ее кузиной Ривой, вернулась на берега Темзы. По‑прежнему много личных вещей Эми, от одежды и обуви до семейных фотографий, от коллекции пластинок и концертных бейджей до любимой гитары. Фотографии напоминают о лондонских адресах певицы, рассказывается и об ее отношении к еврейским праздникам, показаны книги из личной библиотеки, в том числе о еврейской культуре и кухне.

В Новой Третьяковке на Крымском попытались объединить все знаковое, случившееся и созданное в 1953–1968 годах, от дизайна до академгородков (Дубна противопоставлена Новосибирску), от нового отношения к пляжу до космоса.

Переворот в истории искусства оказался связан не только с серийным мышлением, но и с особым взглядом на мир, возвращающим в кадр неуловимое ощущение странности происходящего, потусторонности, наличия второго, невербализуемого плана.

Он трепетно относился к своему фотообразу и любил соседство великих. Среди запечатленных рядом с Шенбергом — Чарли Чаплин и Альберт Эйнштейн, Адольф Лоос и Фриц Крейслер.

Мебель 1920‑х годов из их венской гостиной — редкий пример еврейской собственности, не «ариизированной» нацистами в 1930‑х. Сейчас ее показывают на кабинетной выставке, посвященной, конечно же, не истории ар деко, но бегству и вынужденной эмиграции. Сумевшая уехать после аншлюса в Париж семья увезла с собой угловой диван, стол, табуретки, сервант и книжный шкаф.

Для оставшихся в живых гереро организовали концлагеря. Как признано в докладе ООН 1985 года, это был первый случай геноцида в XX столетии, историки сравнили его с последующим геноцидом евреев. Сама Германия согласилась с такой оценкой лишь 19 лет спустя.

Помимо заказных портретов, например Эммы, графини Оксфорда и Асквита, или физика‑нобелеата барона Блэкетта (благодаря этим работам можно многое понять в феномене стиля и феномене аристократов), и ландшафтной фотографии показывают и снимки, сделанные Люсией Мохой во время ее многочисленных путешествий, в том числе на Балканы и Ближний Восток, включая Израиль.

«Для меня Москва как любимая женщина, — сказал Мелихов в одном из интервью. — Я иногда шучу, что мы с ней отметили золотую свадьбу. Этот город, эту женщину по имени Москва, как истый провинциал, люблю безумно. Это город‑праздник с самого моего детства»

Менее полутора лет, начиная с 2000 года, заставка была в эфире, затем ее сняли как якобы слишком сложную для детей эры клипового сознания. Теперь это произведение принадлежит истории киноискусства. История оценила труд по достоинству: на одном из фестивалей в Токио критики и аниматоры включили его в список 150 самых выдающихся мультфильмов планеты.

Его не очень любили в СССР, хотя Мальро сражался в Испании, а в годы Второй мировой командовал танковой бригадой. Название выставки отсылает к двум книгам писателя и критика Андре Мальро — «Воображаемому музею» (1947) и «Голосам безмолвия» (1951). С момента их публикации искусствознание ушло так далеко, что из широкой публики за ним поспевают немногие. Но книги не устарели, как не устаревает всякое продуманное эссе, даже гигантских размеров.

Шенберг, учившийся живописи у экспрессиониста Рихарда Герстля, предпочитал портреты, пейзажи и «Видения» — лица с крупными глазами; интересны и его автопортреты, схематичные и статичные, но заметные в венском искусстве начала века. Кандинский считал его работы интересными с точки зрения художественного минимализма и даже написал о них в юбилейном сборнике Шенберга. Так профессионал находит любопытное и даже близкое себе в творчестве примитивных художников либо первобытных культур.

Голем в его интерпретации напоминал критикам мускулистого еврея периода раннего сионизма, далекого от клишированного образа еврея из гетто. В Берлине выставлены рисунки и фотографии со съемочной площадки из Музея кино Франкфурта‑на‑Майне (еще 250 экспонатов отобрали из собраний со всего мира, от Бостонского музея изящных искусств до Музея Израиля в Иерусалиме).