Я чувствовала себя немыслимо взрослой — не то что в в родительском доме, и в то же время ощущала некий разлад между интимностью обстановки, умиротворяющим действием вина и церемонным характером нашего общения. Предобеденные коктейли с Бет и ее родителями помогли мне понять, что даже если стать своей в доску на компанейских пьянках, можно и там остаться не менее закрытой, чем улитка в своем домике, и что алкоголь расрепощает, лишь если — негласно — дать ему волю. За последние три десятка лет мне довелось побывать на множестве коктейлей, и я открыла, что во всем мире евреи (если не считать ортодоксальных иудеев), пьют, и еще как.

Десять лет назад, отвечая в интервью на вопрос, какой фильм они собираются снимать следующим, Джоэл и Итан Коэны заявили, что название будущей картины — «Серьезный человек», действие происходит в 1967 году в еврейской семье. Главного героя зовут Ларри Гопник, фильм низкобюджетный, поэтому обойдутся без больших звезд.

Как только до меня дошла новость о Ребекке Рубин, я, невзирая на солидные лета, поспешила ее заказать. Ребекка, как, наверное, уже знают многие из вас, — это первая кукла‑еврейка, выпущенная в серии «Американская девочка»; и хотя ей предшествовала некая Линдзи Бергман, ставшая «Девочкой года» еще в 2001‑м, именно Ребекку компания включила в постоянную тематическую коллекцию. Однако тут же возникает вопрос: «А похожа ли она вообще на еврейку?» Этот вопрос, разумеется, поднимает еще большую и извечно болезненную тему — а что значит «походить на еврейку»?

Тридцать пять лет назад Барбра Стрейзанд приступила к съемкам своего первого режиссерского проекта — музыкального фильма «Ентл» по мотивам рассказа Исаака Башевиса Зингера. Картина имела невероятный успех и способствовала славе как писателя, так и режиссера, о чем самое время упомянуть: 24 апреля Стрейзанд исполнилось 75 лет.

Еврейская тема — маркер, который среди прочих использует Висконти, чтобы показать, как отодвинулись при Гитлере границы допустимого, как маргинализируется семья vs общество: если можно убивать евреев — можно убивать всех, если можно поджечь рейхстаг — можно уничтожить страну.

Агнешка Холланд и не думает оправдывать своего персонажа. Она его любит и понимает, зная, что человек несовершенен. Сними такой фильм немец, его бы тут же обвинили в оправдании нацизма. Однако Холланд, как известно, еврейка, бабушки‑дедушки ее остались в гетто. Так что никто не спорит с ее правом понимать и прощать.

«Я стану евреем — надо только это сказать! Меня здесь никто не знает — я проживу так шесть недель, полгода…» Придумав этот удачный, как ему кажется, ход, писатель и журналист Филипп Скайлер Грин, перебравшийся в Нью‑Йорк по приглашению редактора либерального журнала, приступает к работе над очерками об антисемитизме.

После официального показа “Корчака” в Каннах зрители аплодировали стоя. Однако на этом успех фильма закончился. На следующее утро в Le Monde появилась рецензия, автор которой выставил меня антисемитом. После этого ни один из серьезных дистрибьюторов не захотел браться за прокат картины за пределами Польши.

Это абсолютно шестидесятнический фильм — открытые лица, наивный взгляд, черно‑белая пленка. Даже то, что на экране вроде бы нет действия — герои только ходят по комнате, разговаривают, танцуют, сидят за столом — отчасти напоминает киноэксперименты 1960‑х, тот же «Июльский дождь». И только Гердт как будто из другой киноэпохи.