Ланцман дал им шанс для героизма, дал возможность прямо и честно рассказать обо всем перед камерой, и они воспользовались этим шансом. Они не отводили глаз. Их внимание не отвлекалось на посторонние вещи, такие как престиж польского народа, вина французской полиции, участь арабов, право семьи Шуберт на частную жизнь или право на соблюдение анонимности для унтершарфюрера из Треблинки. Их глаза, глаза парикмахера и утонченного венского интеллектуала, смотрели точно в цель.