Уголовное преследование (чаще расследование, лишь при особом везении доходящее до суда) самых крутых знаменитостей и просто больших начальников стало таким же повальным и оригинальным увлечением израильтян, как равнение на мангал и пожирание жареного мяса в главный государственный праздник — День независимости, по‑местному — Йом ацмаут. И то и другое чисто израильская народная забава. Говорят (сам не знаю, только слышал), есть страны, где широкая известность, высокое общественное положение, важный государственный пост обеспечивают некий правовой иммунитет с индульгенцией на прошлое и будущее. В Израиле все наоборот: чем выше сидишь, тем тебя виднее и тем больше соблазнов тебя прищучить. А уж если еще выше собрался — вообще желанная цель. Тут тебе припомнят все, о чем ты и думать забыл, доберутся до трусов, трижды проклянешь тот час, когда решился взлететь в зону перекрестья дальних прожекторов, а уже не вырваться, попал.

Красавица

Бар Рафаэли — самая знаменитая израильская топ‑модель. Два года подряд, в 2012‑м и 2013‑м, признавалась самой сексуальной женщиной в мире по версии журнала «Максим», несколько лет прожила с Леонардо Ди Каприо, вынося ему мозг не по‑детски, громко расставаясь и возвращаясь вновь, отказалась идти с ним под венец, хотя он согласен был и под хупу, не захотела от него ребенка («Ду‑у‑ура!» — завистливо рыдали девушки и опытные женщины, чья молодость прошла до премьеры «Титаника», и хором записывались кто к пластическим хирургам, кто к дорогим стилистам). Ее обворожительная улыбка в триста метров на люминесцентном виниле встречает всех прибывающих в Израиль с порога, в Бен‑Гурионе, да и провожает, чтобы запомнили нашу страну такой же красивой. Ее недавняя свадьба (все‑таки за нашенького вышла, за израильтянина) стала главным событием недели, с этого начинали выпуски новостей, вертолеты обеспечивали бесполетную зону, отгоняя папарацци от шатра, как стада сайгаков. За знакомство с ней любой израильский мачо отдал бы выигрышный билет лотереи «Лото», если б он у него был.

Но есть в Израиле мужчины, к которым она сама является по первому зову, еще и маму с собой берет для надежности, а злых охранников, наоборот, оставляет сторожить в коридоре, чтобы не пускали посторонних, и сидит глаза в глаза, беседует часами о самом сокровенном, нервничает, умоляет ей поверить, бывает, даже плачет навзрыд, о чем тут же сообщает пресса (откуда только узнает, не иначе как от собеседников Бар, ведь беседуют они наедине). Эти счастливчики — безымянные (пока) следователи Налогового управления. С декабря прошлого года она проводит с ними времени больше, чем на подиуме.

Топ‑модель, привыкшая проводить большую часть года за границей, лишь навещая родину, засиделась в Израиле больше обычного (ну там, съемки, любовь, свадьба, кто ей указ, богатой и красивой, — «где хочу, там и живу») и не заметила, стрекоза, как оказалась резидентом, то есть не просто гражданкой, а постоянной жительницей родной страны. Оп‑па! Здесь живешь — здесь и плати налоги! А что у нас с ними? Это в Нью‑Йорке там или в каком‑нибудь Лондоне‑Париже топ‑моделей пруд пруди, за всеми не уследишь, а у нас в деревне Бар Рафаэли такая одна, и каждый ушлый следак станет первым парнем «на раёне», если вызовет к себе на ковер эту цацу, на которую весь Израиль лишь облизывается, — но надо ведь повод найти! А нашел — тут уж дело профессиональной чести… Опять же каждый допрос — событие для СМИ, куча репортеров у офиса, радио‑ТВ на все голоса, а ты такой проходишь сквозь толпу, и никто не знает, что это ты устроил весь этот праздник, ну, кроме коллег, начальства, жены, братьев‑сестер, племянников, товарищей по спортклубу, ближайших соседей и друзей, хозяина лавки на углу, механиков в автомастерской, но среди них ты и живешь, и ты для них теперь звезда — саму Бар Рафаэли терзал.

Генерал

Только прошел первый ажиотаж после третьего допроса топ‑модели, как новый медийный взрыв: расследование по подозрению в сексуальных преступлениях против бывшего командира бригады «Голани» — элиты израильской пехоты — бригадного генерала Офека Бурхиса. Студентка, которая четыре года назад проходила срочную службу у него в канцелярии, заявила, что Бурхис заставлял ее оказывать ему сексуальные услуги. Тут и подружки ее, сослуживицы, подтвердили, что и к ним комбриг приставал.

В армии сексуальные отношения между начальником и подчиненными запрещены строго‑настрого, пусть даже и по любви. Прошли те благословенные времена, когда это было доблестью. Известно, что Моше Даян, «стерьва одноглазая», ни одной не пропускал. Вроде бы это он завел традицию отбирать для штабов самых хорошеньких призывниц. До сих пор, когда проходишь по коридорам Генштаба или Министерства обороны, приходится с трудом отводить взгляд от обилия нимф в военной форме. Бар Рафаэли, в свое время нагло закосившая от армии, там если бы и не сошла за дурнушку, то и в первые красавицы не факт, что попала бы (может, потому и закосила?).

Племянник первого президента Израиля, затем и сам президент, один из первых израильских летчиков, джентльмен и хулиган Эзер Вейцман, которому Израиль обязан не только блистательной победой в Шестидневной войне 1967 года (превентивный воздушный удар, уничтоживший египетскую авиацию в первые часы войны, — его идея и разработка), но и тем уровнем ВВС, который считается лучшим в мире, выдвинул еще в начале 1950‑х лозунг: «Лучшие парни — в летчики, лучшие девушки — летчикам», соблюдаемый по сей день. Так что ничего случайного, только тщательный кастинг.

В бытность Эзера Вейцмана начальником штаба ВВС произошел такой случай. Летчик, заходя на посадку после разведывательного полета, пролетел над военной базой, где в душевой без крыши совершали утренний туалет девушки‑военнослужащие. Бортовые фотокамеры еще были на взводе, хотел снять, но поостерегся: пленки сразу отправлялись на проявку в Генштаб.

Вскоре после приземления его позвали к телефону.

— Говорит Эзер Вейцман, — прозвучало в трубке. — Это ты только что пролетел над душевой, полной голых девок, и не заснял их?

— Я, — смущенно ответил пилот.

— Ну и дурак! — пригвоздил его начальник штаба ВВС.

Тот еще был шалун.

Десятилетиями этот анекдот про Вейцмана (уверен, что правдивый) рассказывали в армии с умилением. Сейчас за такую фразу он лишился бы должности, ославили бы на весь Израиль и отправили в отставку. Вольные отношения с девушками‑военнослужащими вытравляли в армии каленым железом. Я еще помню, как лет 10–15 назад не проходило и недели без очередного полковника, публично разжалованного за сексуальные развлечения на службе. Теперь — нет, табу.

И процесс чистки перекинулся на полицию. Там огонь разоблачений скосил едва ли не всю верхушку. В период выбора главного полицейского — генерального инспектора — сексуальные истории из прошлого очередного генерала всплывали одна за другой. Претендентов почти не осталось. И на главную должность пришлось приглашать представителя другого ведомства — из контрразведки «ШАБАК». И теперь уже он производит кардинальную замену руководства.

В Израиле шутят, что наша полиция оказалась самой сексуально озабоченной в мире (раньше такой репутацией пользовались таксисты). Но нельзя не заметить одну закономерность: любовные истории обрушивались в первую очередь на тех, кто претендовал или мог претендовать на главный полицейский пост.

И с бригадным генералом Бурхисом та же история. По отзывам коллег, он блестящий офицер, один из лучших в армии, герой Израиля. Готовился к новому назначению — начальника оперативного отдела ЦАХАЛа. Это самый реальный трамплин к должности командующего армией — начальника Генштаба. За этот пост всегда идет жесткая конкурентная борьба. Сексуальный скандал еще неизвестно чем кончится, но наиболее сильного претендента он уже выбил — назначение Бурхиса отменено.

Узнав о свалившихся на него обвинениях, Бурхис потребовал проверки на детекторе лжи. Сегодня прошел уже три — в частной фирме (сам заказал), в «ШАБАК» и в рамках следствия — в военной полиции. Все проверки показали его невиновность. Но «полиграф» хорош для подтверждения подозрений, а для снятия их не очень, так что следствие продолжается.

Премьер

Что говорить о топ‑моделях и генералах, у нас премьер‑министр сидит. Вот уже месяц бывший глава правительства Эхуд Ольмерт отбывает тюремный срок. Это момент этапный.

Хотя вроде бы израильтянам надо уже привыкнуть к пересадке с посадкой — из охраняемых от проникновения снаружи правительственных офисов в охраняемые от выхода наружу камеры.

В тюрьме «Маасияу», куда обычно помещают высокопоставленных узников, уже парится на шконке за изнасилование бывший президент Моше Кацав. Вышли, отмотав свое, бывший министр соцобеспечения Шломо Бенизри, бывший министр финансов Авраам Гиршзон. Первый из этой когорты, бывший министр внутренних дел Арье Дери, не только вышел первым («Раньше сядешь — раньше выйдешь» — чисто тюремная мудрость), но и уже переждал положенный семилетний срок карантина (запрет на общественную деятельность политикам, чьи поступки признаны позорными) и недавно вновь занял свой давно облюбованный офис в МВД.

Все они попали за решетку уже бывшими не потому, что, когда находились при должностях, их трогать боялись. Наоборот, они оставляли министерские кабинеты и президентский дворец как раз потому, что становились героями уголовных дел.

Так что, по идее, израильтяне должны относиться к посадке высокопоставленных соотечественников как к рутине. Однако премьер‑министр — не министр и даже не президент (в Израиле — должность представительская). Тут количество перешло в качество принципиально и резко, это уже за «красной чертой».

Первыми всполошились в службах безопасности. Им предстояло подготовиться к встрече беспрецедентно высокопоставленного арестанта. Речь отнюдь не о бытовых условиях. Премьер должен сидеть, как все. Но именно потому, что тюремные власти обязаны обеспечить ему содержание наравне со всеми заключенными, появились у них небывалые сложности с этим зэком.

Премьер‑министр — носитель самых интимных государственных секретов. Побывав на этом посту, человек становится причастным к информации такой степени конфиденциальности, что его голова сравнима с заряженной бомбой. Это ведь не Дания, не Микронезия, это Израиль — воюющая страна.

Только из того, что мы знаем о том, что знает, в частности, Ольмерт: он принимал решение об уничтожении ядерного реактора в Сирии в 2007 году, о начале 2‑й ливанской войны в 2006‑м, о крупномасштабной операции в Газе «Литой свинец» в 2008‑м, он едва не подписал (просто не успел) обязательства Израиля о ликвидации еврейских поселений на Западном берегу и разделе Иерусалима. Можно себе представить, какие пласты разведданных, тайных переговоров, агентурных и экспертных донесений, кулуарных дискуссий потребовались для принятия этих решений. А они ведь даже не верхушка айсберга — лишь снежок на его поверхности.

Ни один израильтянин не знает столько тайн, сколько премьер‑министр. Однако до сих пор никто из них не сидел в тюрьме, где среди зэков свои отношения, и заключенный теоретически всегда может стать объектом шантажа. Тюремной службе предстояло оградить своего нового подопечного не только от побега и попыток самоубийства, но и от этого.

Пришлось разработать особую — персонально под Ольмерта — систему безопасности. Возвели на территории тюрьмы специальный корпус. Ну, громко говоря корпус — на самом деле довольно скромную постройку из модульных конструкций, в таких времянках располагаются службы полицейских участков на периферии. Она обошлась в миллион долларов. Приличная квартира в Тель‑Авиве может стоить дороже. Сокамерников (вернее, соседей по литерному корпусу — камеры там на двоих) Служба безопасности ему тщательно отобрала, некоторые из них — подельники, фигуранты по его делу, за которое он получил свое главное обвинение, — строительство комплекса «Холиленд» в Иерусалиме, посему давние и хорошие знакомые. Ну и бывший президент, Моше Кацав, тоже сидит в этой тюрьме.

Так что с этим очевидным «неудобством» от того, что премьер‑министр Израиля — уголовник, зэк, справились. По другую сторону решетки неудобства гораздо более существенные.

Ольмерт сел по одному из заведенных на него семи или восьми дел. Все они касались преступлений (вернее, подозрений в преступлениях, остальные не смогли доказать в процессе следствия или суда), которые были или могли быть совершены еще до периода его премьерства. И все они посыпались на него, как из рога изобилия, когда он стал премьер‑министром. Даже не так: когда в обществе созрела уверенность, что этот пост ему не по размеру.

Его рейтинг составлял три процента. Ниже не бывает. Ему вменяли в вину 2‑ю ливанскую войну, которую в то время считали крайне неудачной (сегодня мнение о ее результатах далеко не так однозначно). Его отставки требовали со всех сторон, в том числе в его собственной партии (которая, кстати, развалилась вскоре после его ухода), а он отказывался уходить. И если бы не уголовные дела, не ушел бы.

И хорошо, что все‑таки ушел. Потому что вскоре после его отставки выяснилось, какой непоправимый для Израиля шаг он собирался совершить. На переговорах с палестинцами Ольмерт соглашался отдать главе Палестинской автономии Махмуду Аббасу чуть ли не все территории, соглашался на раздел Иерусалима, возвращение части палестинских «беженцев» в пределы Израиля. Аббасу показалось мало, он отказался, и этим спас Израиль от краха. Но останься Ольмерт на своем посту, он продолжил бы задуманное, подключил бы Вашингтон, и Аббас, использовав все приемы восточного торга, включающие уход из лавки, чтобы получить лучшую цену, возможно, принял бы щедрый подарок.

Как этот удар пережил бы Израиль, неизвестно. Ольмерту пришлось уйти, не осуществил задуманного. Но ушел он не из‑за того, что был никудышным, опасным для страны главой правительства, а из‑за обилия свалившихся на него уголовных дел. Кто‑то, кто был так же недоволен его деятельностью на посту премьера, вынимал из дальних шкафов запыленные скелеты и со всем возможным грохотом в СМИ вытаскивал их на свет.

Есть в этом некая системная ошибка. О том, что Ольмерт не чист на руку, поговаривали в Израиле давно. Страна маленькая, домашняя, власть от общества не изолирована, ничего не спрячешь с концами. Но если бы он не стал премьером, если бы на этом посту не стал творить то, что творил, так и остался бы ненаказанным коррупционером? А если бы не был коррупционером, остался бы премьером и совершил непоправимое, никто бы не смог его остановить? Выходит, так. И это страшно. Потому что частный случай предотвращен, а общая болезнь даже не диагностирована.

Президент

Так же много разговоров было о Моше Кацаве как о большом баловнике еще до того, как он стал президентом. В среде, где его знали, а знали его многие, считалось само собой разумеющимся, что он… Ну как приличнее выразиться?.. Про женщину сказали бы: «слаба на передок», про мужчину принято говорить наоборот: силен, что ли, с той же стороны?

В Израиле эта должность чисто декоративная. Почету много, полномочий — никаких. От президента требуется только одно — быть символом государства, уважаемым отцом нации. Безупречность репутации — основное профессиональное качество. Потому так и возмутил большинство израильтян сексуальный скандал, в котором оказался замешан Моше Кацав.

Во всякой семье отец — тоже человек! — может гульнуть. Но не на глазах же у детей. Тогда какой же ты, к свиньям, отец?

Любитель покрывать секретарш, Кацав выиграл выборы (президента в Израиле избирает не народ, а кнессет) у политического тяжеловеса и самого авторитетного в мире израильтянина — Шимона Переса и сменил на этом посту фантастически обаятельного Эзера Вейцмана. Представить себе лорда Эзера, посягающего на добродетель секретарши против ее воли, невозможно, ни один суд не поверил бы, не то что общественность.

О шалостях Кацава так много говорили еще до того, как он стал президентом, что на пост президента его нельзя было избирать. А чтобы убрать с поста, пришлось опять прибегать к уголовке. Так и получили национальный позор в образе президента‑насильника. Уже не на уровне слухов, по суду, с пикантными подробностями.

Когда пришло время выбирать преемника Пересу, двое явных претендентов тоже были выведены из борьбы жалобами в полицию на некогда якобы совершенные ими сексуальные домогательства. Национальная болезнь! Имею в виду не сексуальную активность, а решение политических споров с помощью полицейских расследований.

Чемпион

Среди политиков чемпионом по расследованиям является лидер партии «Наш дом Израиль» (НДИ), бывший министр иностранных дел Авигдор Либерман. Когда в 1996 году, приведя к победе Нетаньяху и «Ликуд» к власти, мало кому известный «русский» стал гендиректором Министерства главы правительства (аналог администрации президента в России) с огромными полномочиями, это привело израильский истеблишмент в тяжелый шок. Весь огонь СМИ, трудно переживавших поражение левых на выборах, сосредоточился на нем.

Первый вызов на допрос в полицию Либерман получил на первой же неделе работы на новой должности. Уголовные расследования возникали одно за другим 17 лет. По странному стечению обстоятельств новые дела или новые подробности старых дел всплывали во время выборов (благо, в Израиле они частые). Единственное расследование, которое прокуратуре удалось довести до суда, рассматривалось в 2013 году. Я интервьюировал его за час до судебного заседания. Он был готов к любому результату. Все трое судей признали отсутствие состава преступления.

Сбросив этот груз, Либерман облегченно вздохнул. На выборах 2015 года серьезно рассматривались его шансы на премьерский пост. Но через две недели после объявления предвыборной кампании с грохотом по всем СМИ было возбуждено уголовное дело, связанное с соратниками Либермана по партии. Несколько недель все выпуски новостей открывались новыми подробностями ведущегося расследования. Все стихло, когда опросы стали показывать серьезное падение шансов НДИ на выборах. Так и произошло — партия сократила свое представительство в кнессете вдвое.

Тишина, связанная с нашумевшим делом, продолжается до сих пор. Все, кто в курсе, уверены, что это продлится до объявления новых выборов. Тенденция, однако.

Почему полиция и прокуратура так настойчиво преследуют тех, кто на виду? Почему дают себя впутывать в политическую борьбу?

По мнению бригадного генерала полиции в отставке Аарона Таля, дело не в полиции и даже не в прокуратуре, которая указывает ей, где копать и о чем именно сообщать. Просто сегодняшнее информационное поле стало слишком доступным для манипуляций.

Если раньше написанное в газете воспринималось как «святое писание», то есть публиковаться могла только проверенная информация, сегодня благодаря интернету и соцсетям любой слух, любую инсинуацию можно сделать объектом широкого общественного внимания. Когда это происходит, у полиции нет выхода: она либо должна начать расследование, либо дать отчет прокуратуре, почему это расследование не начинает.

Так, манипулируя информацией и общественным интересом к ней, можно манипулировать правоохранительными органами, по крайней мере использовать их в своих интересах — политических, лоббистских, коммерческих и личных. И сами правоохранители, увлекшись, включаются в эту игру. Там, где демократические механизмы образуют лакуны, есть простор для манипуляторов.