ИРИНА ГЕРАСИМОВА

Под властью русского царя. Социокультурная среда Вильны в середине XVII века

СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. — 344 с.

Название не то чтобы обманчиво, но как бы несет в себе вуальность. Хотя все в нем вроде бы и сказано. «Под властью… царя… среда Вильны» — собственно, в XVII веке такое было лишь раз: с 1655 по 1661 год, когда город был взят штурмом и оккупирован русскими войсками в ходе так называемой Тринадцатилетней войны России с Речью Посполитой 1654–1667 годов. Иначе говоря, это были худшие для города годы за все столетие — годы всесторонней катастрофы: массовой гибели жителей при штурме, последовавших за этим трехдневных массовых грабежей, оттока населения, управленческой анархии, нищеты, нескольких волн чумной эпидемии, перебоев с продовольственным снабжением, — мало что можно к этому добавить. Тем не менее столица Великого княжества Литовского была слишком большим, значительным и богатым городом, чтобы эти невзгоды ее сломили: даже в войну Вильна пыталась, в меру имевшихся возможностей, жить пристойной такому городу жизнью — это экстремальное бытование и стало предметом исследования Ирины Герасимовой.

Читателям «Лехаима», разумеется, интересна еврейская история русской оккупации Вильны — ей как будто посвящена не столь уж большая часть работы, однако именно сравнение с судьбой шести остальных конфессиональных общин города позволяет представить участь виленских евреев с должной рельефностью: выявить как общие, так и специфические черты, избежав попутно идеологически окрашенных крайностей — вульгарной виктимности и столь же вульгарного релятивизма. Скажем, признать с однозначностью евреев наиболее пострадавшей в годы оккупации общиной едва ли удастся. Хотя бы потому, что, например, униатов новая власть вообще не признала допустимой конфессией, конфисковала у них культовые здания и принудила к насильственному крещению в православие под угрозой изгнания из города. Относительно евреев же, вопреки первоначальному царскому распоряжению «жидам не быть и житья никакого не иметь» вскоре последовало иное: «царского величества милость… чтоб вер их и прав и вольностей ни в чем нарушать не велит… и татарам и жидам царскому величеству дани, и оброки… платить … как они плотили польскому королю». Сказанное, однако, вовсе не отменяет факт массовой гибели евреев в ходе резни, устроенной взявшими город солдатами 8–11 августа 1655 года, а равно и бегство из Вильны наиболее состоятельной части еврейской общины, включая авторитетного раввина Моше Ривкеса, описавшего позднее, как убегал с посохом и парой тфилин в руке (он добрался до Амстердама и назад уже не вернулся). Впрочем, таким же примерно образом спасались и представители других конфессий.

Итак, евреи, с точки зрения оккупационной администрации, пришедшей из России, страны с нулевой толерантностью к иудаизму, оказались вполне органичной частью населения — они приносили присягу царю Алексею, нанимались в армию (автор разбирает судебное дело «малого барабанщика» еврея Юрия Обрамова), ссужали администрацию деньгами — особенно в заключительный, наиболее тяжелый для власти русского воеводы период. Ирина Герасимова приводит интересный случай, когда отчаянно нуждавшийся в средствах воевода князь Мышецкий, «дав грамоту евреям Абраму Якубовичу и его сыну Моисею на владение городом Долгиновым… послал туда солдат и подьячего, которые опустошили местные лавки с товарами и, оковав одного из мещан, привезли его в Виленскую крепость».

Напротив, местное население, выросшее в стране, где евреи издавна являлись частью социума, проявило себя в их отношении достаточно негативно: так, посольство виленских мещан, прибывшее в Москву в апреле 1658 года, просило (к счастью, тщетно) царского указа о выселении евреев из города, а начавший ограниченное функционирование в 1657 году магистратский суд отказался разбирать жалобы евреев — впрочем, в приводимом автором книги примере магистрат задержал лиц, обвиняемых виленской еврейкой в краже серебра, и препроводил их к воеводе М. С. Шаховскому, где дело было разобрано по существу, а воры наказаны. Понятны и истоки этой неприязни: для виленских мещан это вопросы конкуренции с местными цеховыми ремесленниками и торговцами. То, что приводило к погромам в 1592, 1634 и 1635 годах. Шляхта же и крестьяне норовили «государевых людей и мещан израйцев рубить». То есть наряду с присягнувшими русскому царю соотечественниками считали евреев агентами оккупантов.

Получается картина, в некотором смысле ломающая наше традиционное представление об отношении евреев к сторонам русско‑польского конфликта 1654–1667 годов: если на Украине сотни, а то и тысячи евреев с оружием в руках противостояли казакам Хмельницкого бок о бок с польскими шляхтичами, то здесь, в Великом княжестве Литовском, симпатии были на иной стороне.

Впрочем, все это окажется типичным для поведения русской администрации на вновь обретенных территориях: и в Западном крае после раздела Польши, и в Средней Азии в середине XIX века русская администрация, чувствуя свою слабость, первоначально станет сотрудничать с евреями, уважая их права, и лишь обретя устойчивую почву под ногами, постепенно перейдет к традиционной политике умеренного госантисемитизма.