От переводчика

Пьеса Эли Визеля (1928–2016) «Залман, или Безумие Б‑га», написанная почти полвека назад и поставленная многими театрами, осталась неизвестной российскому читателю.

Уже будучи тяжело больным, Эли Визель узнал от своих литературных агентов о планах публикации первого русского перевода в журнале «Лехаим» и с радостью дал разрешение, потому что всегда сохранял особое отношение к советским евреям.

Эли Визель открыл их для себя в 1965 году, когда по следам поездки в СССР написал книгу «Безмолвные евреи» и внес неоценимый вклад в борьбу за репатриацию в Израиль. Три года спустя он вернулся к той же теме в пьесе, в которой показал советских евреев в столкновении с властями. К началу 1970‑х годов оно уже ни для кого не было тайной, потому что голос «безмолвных евреев» разнесся по всему миру.

Я встречался с Визелем трижды: первый раз — в Нью‑Йорке в 1978 году и еще дважды в Иерусалиме. И всякий раз его заботило одно: чем он может помочь борьбе за выезд?

Чтение «Залмана…» наводит на мысль, что Визель действительно помог: вслед за его главными героями евреи победили страх, а за ним — власть.

Я перевел эту радиоинсценировку для русской редакции «Голоса Израиля», но она осталась в моем архиве на много лет. Воскресив текст Эли Визеля, «Лехаим» отдал дань памяти человеку, который своим творчеством создал неразрушимый сплав еврейского самосознания с гуманизмом, где одно не существует без другого.

Действующие лица

Залман, служка

Раввин

Председатель синагогального совета

Инспектор

Доктор

Нина, дочь раввина

Члены синагогального совета

Ведущий: Эта история случилась в маленьком городке где‑то в России. Место действия — синагога. Время — начало шестидесятых.

Залман (хохочет): Меня зовут Залман. А вот он (показывает на раввина)… он называет себя раввином. Он никогда не смеется. Только стонет и вздыхает. Пастырь… Судья… Толкователь святого Закона… защитник веры. Бедный старик — такой слабый, такой жалостливый. Ему бы только поплакать — вот и все его утешение.

Раввин: Залман…

Залман: А хотите, я расскажу вам историю? Историю праведника, который избрал самый святой день года, чтобы обратиться к своей общине и объявить себя свободным и безумным? Но сначала — маленькое предисловие. История хороша, но необязательно правдива. Она не могла бы случиться на самом деле. Не здесь, не сейчас — слишком поздно. Очень‑очень поздно.

Итак, начнем. Вскоре после смерти тирана, в маленьком городке жил‑был человек, который забыл, что значит быть человеком. И вдруг однажды…

Раввин: Залман, Залман! Ты травишь мне душу!

Залман: Отлично, ребе! Я хочу ее растравить! Я хочу, чтобы вы что‑нибудь сделали.

Раввин: Залман, Залман! Снова ты за свое!

Залман: Да, снова, и снова, и снова. Я не боюсь начинать снова. Это вы боитесь. Почему? Скажите мне, ребе, почему вы боитесь? И кто вам сказал, что Б‑г хочет видеть вас именно таким: согнутым, вымаливающим наказание и прощение?

Раввин: Это святотатство, Залман. Как ты можешь так говорить в канун Йом Кипура?

Залман: Лучшее время, чтобы порвать со старыми привычками — сказать то, что вы никогда не говорили. Сказать правду!

Раввин: Нет, нет, Залман. Ты можешь говорить, что хочешь, но я на это не поддамся. Я не рассержусь. Не сегодня.

Залман: Но сегодня, может быть, и есть тот самый день! Тот, который ждал вас и только вас одного со дня сотворения мира. Неужели вы его упустите, ребе? Неужели упустите?

Председатель (входит): Залман…

Залман: О, товарищ председатель! Я не слышал, как вы вошли.

Председатель: Все готово? Ребе здесь? Другие члены совета?

(входят члены совета)

1‑й: Что случилось, Залман? С чего вдруг заседание?

2‑й: Такого еще никогда не было — срочное заседание за несколько часов до Коль нидрей.

3‑й: Залман, ты что‑нибудь знаешь? Зачем нас вызвали?

4‑й: Полчаса, полчаса я ждал трамвая! Мне кажется, я уже простудился.

5‑й: Что за спешка?

Залман: Вопросы, вопросы… Мне бы ваши заботы — я был бы в сто раз счастливее. Ваше пальто, доктор. Дайте мне ваше пальто.

Раввин: Добрый день!

Все (говорят одновременно): Добрый день! Добрый день! Хорошего года! Чтобы в будущем году снова встретиться… в добром здравии.

Раввин (председателю): Вы созвали это заседание? Вы говорили о критическом положении — но я уверен, что вы не имели в виду… к р и т и ч е с к о е?

Председатель: Имел.

Все (одновременно): Но почему? Что случилось? Где? Как? Кто?

Председатель: Вчера меня вызвали в Комитет.

Раввин: И что?

Все: Ну? И что случилось?

Раввин: Им что‑то не нравится? Они чем‑то недовольны?

Председатель: Да.

Раввин: Но они должны быть довольны. Разве мы не делаем все…

Председатель: Все? Синагога стала клубом, базаром. Люди приходят не молиться, а болтать, сплетничать, потому что им нечего делать. Они слишком быстро забывают прошлое. Это позор!

1‑й: И это то, что они вам вчера сказали?

Председатель: Вчера, две недели назад, в прошлом месяце. Когда Комитет посылает за мной среди ночи, вы думаете, это для того, чтобы предложить мне стакан чая? У нас есть проблема. Сегодня вечером, во время службы, мы будем не одни. У нас будут… гости.  О с о б ы е  гости.

1‑й: В нашей синагоге?

2‑й: Сегодня вечером?

3‑й: Какие гости?

4‑й: Откуда?

5‑й: Почему сегодня?

Раввин: Ш‑ш‑ш‑ш‑ш‑ш! Слушайте председателя.

Председатель: Это актеры.

1‑й: Комедианты?

2‑й: Они играют…

3‑й: Смешить людей…

4‑й: В Йом‑Кипур?

5‑й: Комедианты в синагоге? Только этого не хватало.

Председатель: Они евреи. Актеры из заграницы. У них гастроли по стране. Кажется, у них сломался автобус, и они у нас задержатся. Некоторые из них изъявили желание посетить службу в синагоге. А в городе есть только одна — наша.

1‑й: Евреи… еврейские актеры…

2‑й: Должно быть, важные люди.

3‑й: Невероятно, я вам говорю, невероятно!

4‑й: Я уже забыл, что они существуют.

5‑й: Подумать только, иностранные евреи.

Раввин: Иностранные, но тем не менее евреи.

Председатель (жестко): Иностранцы, которые оказались евреями.

1‑й: Последний раз, когда я встретил еврея из заграницы… это было, постойте, это было…

2‑й: Давным‑давно, еще до того, как родилась моя дочь.

3‑й: До того, как умер мой отец.

4‑й: Я думаю, это было в тридцатых.

5‑й: Вы знаете, я только сейчас осознал… Я начал думать, что в этом заброшенном городишке мы остались последними евреями на земле.

Раввин: Что ж, вот оно как. Сегодня вечером с нами будут евреи, которые приехали издалека, чтобы увидеть нас.

Председатель: Евреи, которые вернутся туда, откуда бы они ни приехали. А мы останемся тут.

Раввин: И все‑таки мы проведем вместе час, день. Какой день! Йом Кипур будет вдвойне священным, ибо он сведет нас вместе.

1‑й: Давайте устроим празднество для дорогих гостей.

2‑й: Какой случай, какой случай!

Председатель: Случай — да, вы правы. Случай держать язык за зубами. Вы же не хотите, чтобы мы лишились синагоги? Слушайте меня: не подходить к гостям, избегать их. Не обращаться к ним с жалобами и просьбами, не пытаться вызвать их сострадание. Оставить их в покое.

1‑й: А я уже представил, как мы за столом…

2‑й: Какой случай!

3‑й: Важные евреи, но ведь они — такие же евреи, как мы.

Председатель: Прекратите! Сейчас не время для ностальгии. Если кто‑то ожидает национального воссоединения, он просто идиот. За ними будут следить и за нами тоже. Это ясно?

1‑й: Товарищ председатель…

2‑й: У меня вопрос.

Председатель (кричит): Это ясно?!

Все: Да, конечно, вы лучше знаете. Никакого воссоединения. Да. Все ясно.

Председатель (раввину): А вы, ребе? Вы со мной?

Раввин: А как же!

Председатель: И как далеко?

Раввин: Я шел за вами до сегодняшнего дня — разве это недостаточно далеко?

Председатель: Вы говорите мало, но хорошо. Теперь слушайте, есть предложение: иностранцев надо изолировать, приставить к ним верных людей, закрыть все входы. Я хочу, чтобы у них не было никаких контактов с нашими людьми.

1‑й: Но вдруг они…

Председатель: Если они станут возражать, скажите им, что они не на сцене и не у себя дома: здесь они должны делать то, что им говорят. Если вы с ними не сможете договориться, я поговорю сам.

Все: Нет‑нет, все ясно. Конечно, долг прежде всего. Мы тоже с вами.

Залман: Я тоже.

Председатель: Идиот, ты тоже — что?

Залман: Я не знаю. Все говорят, что они тоже. Так и я говорю: я тоже.

Председатель: Сегодня вечером надо быть начеку. Синагога будет битком набита, и иностранцы будут прямо в толпе. Всякое может случиться. Мы все рискуем. Я предложил определенную линию поведения…

Инспектор (входит): Я знаю, вы — Залман.

Залман: Вы меня знаете? Мое имя? В самом деле? Меня?

Инспектор: Ну, вы же знаменитость, Залман. Самый знаменитый служка во всей области.

Председатель: Товарищ инспектор, какая честь! Какая нежданная честь приветствовать вас здесь. Разрешите, дорогой товарищ инспектор, представить вам остальных членов нашего синагогального совета.

Инспектор: Пожалуйста, без церемоний. Кроме того, мой визит полуофициальный. Скорее, визит вежливости. Чтобы познакомиться. Я не говорю о вашем уважаемом председателе — с ним мы знакомы давно. С раввином мы тоже беседовали. Я говорю о тех их вас, с кем еще не успел встретиться. Между прочим, вы для меня вовсе не посторонние люди. Давайте посмотрим… Вот вы… Якобсон Семен Аронович, улица Пушкина, шестнадцать. Комната… дай Б‑г памяти… на первом этаже, выходит на улицу. Пинский Шмуэль Иосифович, ваша дочь еще в Москве? А вы — Сендер Казаков, да? У вас сосед‑скандалист. Вы — Аркадий Самуилович Ганц, дайте вспомнить… Чем вы занимались в старые дни? Поэт, журналист, переводчик, корректор, ночной сторож, конец списка. А вы — Мотке Аронсон: портной, бывший портной, на пенсии… уже сколько? Шесть лет — правильно? А вы, последний, должно быть, Малкин Яков Моисеевич, врач по профессии и бунтарь по призванию. Вот видите? Я вас всех знаю. А теперь моя очередь представиться. Семенов, Михаил Львович — из Комитета по делам религий и культов. Мой департамент, как бы это сказать — Всевышний. Наши отношения с ним сугубо профессиональные и корректные. Как и он, я полагаюсь на ваше сотрудничество, чтобы эти отношения и дальше были такими же.

Председатель: Положитесь на нас, товарищ инспектор, мы сделаем все, что надо.

Инспектор: Спасибо, я уверен, что вы сделаете. А теперь все могут сесть. Поговорим о деле.

Председатель: Все будет в полном порядке. Никаких неожиданностей, никаких сюрпризов. Вы можете положиться на нас.

Инспектор: Прекрасно. В конце концов, в ваших собственных интересах сохранять чисто религиозный характер ваших праздников. Так какие шаги вы предпримите? Какой у вас план?

Председатель: Полная изоляция гостей.

1‑й: Кордон.

2‑й: Заслон.

3‑й: Строгое наблюдение.

4‑й: Контроль.

5‑й: Никто к ним и близко не подойдет.

Раввин: Все будет в порядке.

Председатель: А сколько их?

Инспектор: Актеров? Двенадцать. Четверо евреев. Но остальные тоже хотят посетить вашу службу. Один из них немного говорит по‑русски. Сумасшедший мир: христиане хотят слушать Коль нидрей, молитву, которая, если я не ошибаюсь, была освящена евреями, отказавшимися стать христианами.

Председатель: Да, в самом деле, сумасшедший мир.

Инспектор: Не забудьте, они — наши гости. И к ним надо относиться с уважением и почетом.

Председатель: Это я вам обещаю.

Инспектор: Лично я вам верю. Тем не менее, никогда нельзя все учесть. Не считайте это оскорблением, но, чтобы исключить любые… так сказать, неприятные инциденты, мы решили предложить вам более конкретное содействие. Разумеется, временное. Сегодня вечером и завтра утром в синагоге будут наши люди. Не нужно волноваться, товарищи. Они вас не побеспокоят. Они даже не будут молиться — конкуренции у вас не будет.

Председатель: Но они привлекут внимание…

Инспектор: Определенно.

Председатель: Вы хотите, чтобы они привлекли внимание?

Инспектор: Именно. Их присутствие удержит от необдуманных действий. Есть возражения?

Председатель: Нет.

1‑й: Возражения? Никаких возражений.

2‑й: Какие тут могут быть возражения?

Раввин: Вот увидите, все будет в порядке.

Инспектор: Вы все это делаете для своей же пользы. К сожалению, я должен торопиться — меня ждут в отделе. Надо еще встретить этих актеров. До свидания.

Все: До свидания, до свидания, товарищ инспектор.

Залман: Ваше пальто… Вот оно. Я его отдельно положил.

Раввин: Все будет в порядке. О Г‑споди, сделай так, чтобы все было хорошо.

(инспектор уходит)

1‑й: Актеры…

2‑й: Еврейские актеры из заграницы…

3‑й: Я удивляюсь…

4‑й: А чего удивляться? Актеры и есть актеры.

Председатель: Заседание окончено. Можно разойтись.

1‑й: Надо торопиться. Уже поздно.

2‑й: Только и хватит времени, чтобы успеть к Коль нидрей.

Доктор: Поздравляю вас, товарищ председатель! Дожили — агенты КГБ в синагоге! Ваших собственных стукачей уже недостаточно.

Председатель: Да как вы смеете?

Доктор: Это была  в а ш а  идея?

Председатель: Вам бы хотелось так думать, да? Так я вам скажу — не моя. Если бы я хотел что‑то сделать, я сделал бы открыто. Пусть следят — нам нечего скрывать, нечего бояться.

Доктор: Нечего?

Председатель: Вы знаете, что я имею в виду. Вы не тупица и не наивный ребенок. Мы пережили столько преследований. Как? Научились ждать и воздерживаться. Выжидание было необходимо, и мы превратили его в искусство. Оно потребовало от нас пожертвовать определенными обычаями — так что из этого? У нас не было выбора. Вы думаете, я не мог бы плюнуть на все это, выбрать самый легкий путь и уволиться? Но разве это решило бы наши проблемы? Безусловно, нет. Следовательно, говорю я, мы должны принять правила игры и — не будем бояться этого слова — сотрудничать. Или, по крайней мере, играть в сотрудничество.

Раввин: Председатель, возможно, прав: самое главное — выжить.

Доктор: Я знаю эту формулу: мертвые мертвы, живые живут. Разве что я видел слишком много трупов. Все они выглядят одинаково. Как будто одного еврея, всегда одного и того же, убил шесть миллионов раз один и тот же убийца. Всегда один и тот же.

Раввин: Вы живы, и будьте за это благодарны. Быть евреем, значит выбирать жизнь.

Доктор: Вы ведь разговариваете с врачом, ребе. Неужели вы на самом деле думаете, что человек может выбирать жизнь?

Раввин: Мне вас жалко.

Доктор: Извините, ребе.

Раввин: Не нужно извиняться. Я приветствую эту жалость… (замолкает). Я хотел бы, чтобы вы были моим союзником. Нужно помочь евреям понять их страдание и преодолеть его, превратить его в радость.

Доктор: Я не чудотворец, ребе.

Раввин: Нет? Друг мой, как же тогда вы можете быть евреем?

Залман: Простите, ребе… уже поздно. И вам надо поесть. Вы не можете поститься два дня подряд. Вам нужны силы, ребе.

Раввин: Тихо, Залман, тихо!

Залман: Разбейте цепи, ребе! Дайте выход своему гневу! Это ваш последний шанс. Шанс, посланный Б‑гом. Не упустите его!

Раввин: Хватит, Залман! Тебе не удастся толкнуть меня на это. Я не буду тебя слушать.

Залман: Будете. Вы слышите меня.

Раввин: Нет, Залман, не буду. Не сегодня. Слишком поздно, Залман… слишком поздно.

(входит Нина)

Нина: Здравствуй, папа. Ты что‑то бледный… Ты себя хорошо чувствуешь?

Раввин: А, это ты. Я тебя не ждал. Нет, это неправда. Я ждал тебя. А где же Миша? Ах, да, я забыл — моему внуку тут не место. Так говорит его отец.

Нина: Я прошу тебя…

Раввин: Знаю, знаю. Может быть, я слишком суров к твоему мужу. В конце концов, он разрешил тебе сегодня прийти сюда, хотя это канун Йом Кипура. В прошлом году он был очень недоволен… Подожди‑ка, он на самом деле разрешил тебе прийти, да?

Нина: Конечно… Само собой… Не волнуйся. Я на минутку, потому что уже поздно.

Раввин: Он разрешил тебе прийти — да или нет?

Нина: Папа, только не надо волноваться.

Раввин: Да или нет?

Нина: Ты расстраиваешься из‑за пустяка.

Раввин: Да или нет?

Нина: Ну, нет… то есть не совсем. Это неважно, папа… поверь мне. В любом случае мы здесь и вместе. Остальное неважно. Почему не порадоваться тому, что есть? Почему не быть более великодушным? В конце концов, завтра Йом Кипур.

Раввин (с иронией): Так ты еще помнишь?

Нина: Я ведь по‑прежнему дочь раввина. До свидания, папа. Пусть у тебя будет легкий пост… и хороший Новый год.

(Нина уходит)

Залман: Ну, ребе? У вас есть сомнения… сожаления? Вы выглядите подавленным. Все не так‑то хорошо, а? Почему не последовать моему совету?

Раввин: Залман, Залман… Что ты от меня хочешь?

Залман: Я вам сказал. Сойдите с ума, ребе!

Раввин: И это все?

Залман: Этого достаточно.

Раввин: А потом? Что случится потом, Залман?

Залман: Пусть будущее позаботится о будущем. Пусть только этот вечер идет в счет. Такого случая больше не представится. Не упустите его, ребе! Если вы его упустите, вы — трус, трус, трус!

Раввин: Залман, Залман, как ты жесток!

Залман: У меня нет выбора. Я должен это себе… и вам. Вы боитесь, я знаю. Не бойтесь. Сойдите с ума сегодня вечером, и страх рухнет к вашим ногам. Послушайте меня, ребе, я понимаю вас, и мне вас жалко. Вы не сражались и, однако, потерпели поражение. Вы молились впустую. Вы жили впустую. Как будто вообще не жили. Вы слышали, что я сказал? Я жду.

Раввин: Чего ты ждешь?

Залман: Вас.

Раввин: Нет, нет, Залман. За кого ты меня принимаешь? Найди на сегоднящний вечер другого ребе. И пусть о н бунтует. Пусть в присутствии наших братьев из заграницы он кричит, что еврейскую душу здесь мучают и душат. Нет, Залман, нет

……………………………………………………………………………………………….

Сегодня вечером, как и в прошлом году, я буду читать древнюю молитву угнетенных, преследуемых пленников молчания: Коль нидрей, Веэсарей, Вешвуей, Вехарамей, Веконамей, Векинуэй… Мы объявляем себя свободными от фальшивых обещаний, от клятв, данных по принуждению. Пусть наши узы не будут больше узами и мы останемся верными только нашим слезам. Я говорю и провозглашаю — что это больше, чем мы в силах вынести! Вы, наши братья, которые видите нас сейчас, услышьте последний крик разбитой общины! Вам я говорю: гаснут искры и умирает наше наследие, сама наша судьба покрыта пылью. Сломаны крылья орла и при смерти лев. И я говорю и провозглашаю каждому, кто услышит, что Тора здесь в опасности и дух целого народа сокрушен! И все страдания, вера, отчаянная смелость, верность трехтысячелетнему завету будут ни к чему… ни к чему. Если мы позволим этому продолжаться, если вы, наши братья, забудете нас, мы будем последними евреями на этой земле, последними свидетелями, которые в молчании хоронят евреев внутри самих себя. Знайте, братья, которые уезжают, даже не поговорив с нами, что это молчание разбивает мое сердце, что надежда оставила меня. Знайте, что это больше, чем я могу вынести. Это больше, чем я могу вынести…

(музыка)

Инспектор: Вы понимаете, что вы наделали? Перед иностранцами, важными гостями нашего правительства! Что они подумают о нас, о вас?

Раввин: Я не знаю.

Инспектор: Черт подери, что вдруг на вас нашло? Что случилось? Кто за этим стоит? Кто вас спровоцировал?

Раввин: Я вам все сказал. Все, что я знаю.

Инспектор: Что вы мне сказали? Вы, что, спятили? Что это было? Бред? Причуда? Минутная оплошность?

Раввин: Момент… момент бессознательности. Странное головокружение. Пришло и ушло. Затем все кончилось.

Инспектор: Возможно, для вас. Для нас все только начинается. Итак, вы собираетесь говорить? Я имею в виду, по существу? Да или нет?

Раввин: Что вы от меня хотите? Чтобы я признал себя виновным? Просил прощения? Я готов. Я признаю, что виновен. Виновен во всех преступлениях и готов подписать, что угодно. Вы довольны?

Инспектор: Имена. Мы хотим знать имена. Все имена.

Раввин: Мое имя…

Инспектор: Не ваше!

Раввин: Единственное имя, которое я знаю, это мое.

Инспектор: В последний раз я требую сказать нам правду, всю правду! Когда вы это задумали?

Раввин: У вас только один вопрос: когда, когда, когда! Откуда я знаю, когда? Какая разница? Сегодня, вчера, на прошлой неделе, в прошлом году, сто лет назад…

Инспектор: Но почему? Почему из всех дней вы выбрали именно этот? Из‑за присутствия иностранцев? Или было что‑то еще?

Раввин: Я стар. Делайте со мной, что хотите. Сажайте в тюрьму, расстреливайте. Я готов.

Инспектор: А что насчет остальных? Кто вас нанял? Член совета? Посторонние? Может быть, ангел небесный? Нечего отмалчиваться, это вам уже не поможет. Не хотите отвечать? Ладно, я вам сейчас устрою очную ставку. Пусть войдет председатель.

(входит председатель)

Присаживайтесь, товарищ председатель. Извините, что пришлось побеспокоить вас так поздно, но ввиду вашего официального положения…

Председатель: Не нужно извиняться. Меня попросили присутствовать на следствии.

Инспектор: Правильно. В любом случае, вы тут совершенно не замешаны. Возможно, кто‑то другой, но не вы.

Председатель: В этом неприятном деле мы, руководители и члены синагогального совета, не принимали никакого участия. Для нас, как и для вас, весь инцидент был столь же неприятным, сколь и неожиданным.

Инспектор: Так по вашему мнению…

Председатель: Это не мое мнение — я знаю наверняка.

Инспектор: Как вы можете быть так уверены?

Председатель: Я знаю моих людей. Они от меня ничего не скроют. Я знаю их проблемы. Знаю предел их смелости. Никто из них никогда не пошел бы на такой скандал. Никогда!

Инспектор: Почему?

Председатель: Потому что они боятся. Это очень просто. Боятся. Страх — самая надежная из границ.

Инспектор: При нашем социалистическом правосудии невиновному нечего бояться.

Председатель: Вы это знаете, и я это знаю. Большинство моих людей не знает. В качестве председателя этой общины я имею право спросить, что вы собираетесь сделать с раввином?

Инспектор: Это полностью зависит от того, что мы узнаем.

Председатель: В таком случае я могу остаться?

Инспектор: Да. Следующий свидетель. Малкин! То есть как не явился? Позвоните ему в больницу. Что, его там нет? Позвоните домой. И дома нет? Странно, очень странно. Опросите его друзей, соседей, пациентов. Немедленно. Пусть все войдут, все! Так, один из членов вашего совета отсутствует, и я хочу знать, почему. Когда вы его видели в последний раз?

1‑й: Сегодня утром, как и все.

2‑й: Я тоже. На службе, как и все.

Раввин: Я один… виновен… Я один…

Инспектор: Он в другом мире. Следующий свидетель, Нина Адамова. Что вы знаете об этом деле?

Нина: Только слухи.

Инспектор: Какие именно слухи?

Нина: Ничего особенного. Ничего определенного. Что мой отец… что раввин произнес ужасную речь, то есть проповедь.

Инспектор: Почему ужасную?

Нина: Люди не знали… не знали, что он сказал.

Инспектор: Но вы предположили?

Нина: Нет… нет.

Инспектор: И что вы подумали?

Нина: Я отказалась этому верить.

Инспектор: Почему?

Нина: Потому что… потому что…

Инспектор: А после того, как до вас дошли слухи, что вы сделали?

Нина: Прибежала сюда. Узнать, здесь…

Инспектор: Здесь, что?

Нина: Здесь ли он еще.

Председатель: Можете идти. Следующий! Служка Залман.

Председатель: Залман! Залман, ты пьян!

Залман: Залман? Кто такой Залман?

Председатель: Клоун несчастный. Ты напился!

Залман: Да, я напился. О, товарищ инспектор, я вас и не заметил. Добрый вечер, товарищ инспектор! Как поживаете?

Инспектор: Скажи нам, Залман… (почти шепчет) Ты Йом Кипур помнишь? Коль нидрей помнишь? Как тебе понравилась речь раввина?

Залман: Речь? Какая речь? О, вы имеете в виду т у речь…

Инспектор: Ты знал о ней заранее?

Залман: Я? Я ничего не знаю. Я сам — ничто. Было много лиц. Ребе становился все выше и выше. Какой спектакль! И служка Залман, скрывшийся от своей собственной тени, смеялся и плакал в то же время и по той же причине. Какой фарс! Какое чудо! Залман никогда не чувствовал такой агонии, такой радости! Но что я делаю здесь? Что я говорю?

Инспектор: Именно это я и хотел бы узнать. Так что же случилось?

Залман: Ничего. Ничего не случилось. Неужели вы до сих пор не поняли? Это был Залман! Это — самый большой секрет. Это и есть страшная правда. Ребе невиновен — виновен Залман. Ребе ничего не знает, он живет в другом мире. Не трогайте его! Возьмите Залмана! Накажите Залмана!

Инспектор: Прекрасно. Только этого нам не хватало: еще один мученик. Ну вот наконец и доктор. А мы уж вас обыскались: в больнице нет, дома нет, Где вы были?

Доктор: Срочный вызов. Инфаркт.

Залман: Вы все попались! На Коль нидрей каждый думал, что он слушает ребе. Залман был ребе, а ребе скрывался за спиной Залмана. Залман — защитник своего народа, душа его молчания, молчание его надежды.

Инспектор: Выведите его отсюда! Так на чем мы остановились?

Доктор: Хотите знать настоящую причину моего опоздания? Вы будете смеяться. Я попытался совершить невозможное… вернуться назад во времени… изменить прошлое. Объединить себя с ребе — как бы это сказать — ретроактивно. С моей стороны это было глупое ребячество. Абсурд. Я знаю это сейчас и знал раньше. Но все равно я это сделал.

Инспектор: Кто‑нибудь из вас может говорить понятно? По крайней мере, вы.

Доктор: Я пошел встретиться с этими актерами…

Инспектор: Когда?

Доктор: Днем. Я пришел в их гостиницу. Думал, что найду их там. Я хотел увидеть их снова. Поговорить с ними. Начистоту. Рассказать им про все. Чтобы они поняли. Меня вдруг осенило: они наверняка подумали, что ребе сошел с ума. Поэтому я и решил встретиться с ними снова. Убедить их, что ребе, наш ребе, здоров… здоровее нас с вами. Только я опоздал.

Инспектор: Естественно. Они уехали на рассвете, как только закончился Йом Кипур.

Доктор: Я этого не знал.

Председатель: Отличное оправдание.

Доктор: Говорю вам, я не знал.

Инспектор: Вам очень повезло.

Доктор: Годы ожидания, обысков, допросов закончились ничем. Смехом.

Инспектор: Вам повезло. Все могло обернуться по‑другому. Так, свидетелей больше нет. Ну что же, следствие закончено. Мы готовы забыть весь инцидент, если и вы сделаете то же самое. Похороните его. Вычеркните из памяти. Следуйте моему совету, и все будет хорошо.

Нина: А мой отец? Что будет с ним? Он стар… и слаб… и так одинок.

Председатель: Что вы собираетесь сделать с раввином? Уволить? Или… что? Товарищ инспектор…

Инспектор: Бедный герой, бедный мечтатель. Вы проиграли, и мне вас жалко. Вы сражались ни за что. Хуже того — вас никто даже не заметил. Как вы могли быть так наивны? Неужели вы на самом деле верили, что ваш жест перевернет землю? У человечества другие заботы. Вы полагались на интеллигенцию? Она любит идеи — не людей. На ваших братьев‑евреев? Мысленно видели их марширующими по улицам Парижа, Лондона, Нью‑Йорка и Иерусалима, кричащими, что вы тут не одни? У ваших евреев свои заботы. Жизнь продолжается. И те, кто не страдает, отказывается слышать о страданиях — особенно еврейских страданиях. Вот почему мне вас жалко. Ваша карта бита: у вас не было ни одного шанса. И сейчас вы это знаете. Ваша мечта была мечтой сумасшедшего. Зачем нам превращать вас в мученика? Ваш бунт? Да ведь самое смешное, что ваш бунт просто  н е  с о с т о я л с я.

Доктор: Вы еще более жестоки, чем я думал.

Инспектор: А вы поменьше думайте. Залман?

Залман: Да?

Инспектор: Хорошенько присмотри за раввином. Ты слышишь?

Залман: Слышу, слышу. Ребе, скоро утро. Время молиться. Простите ли вы меня, ребе? Кто дал мне право свести вас с ума? Был ли это мой грех? Было ли это вообще? (разражается хохотом). А вы и поверили? Вы мне на самом деле поверили! Эта история, которую я вам рассказал… ее никогда не было… ее никогда и быть не могло. Никогда! Не здесь! Не сейчас!

Конец

Перевод с английского [author]Владимира Лазариса[/author]