Ян Томаш Гросс, Александра Павлицкая
…давным‑давно, кажется, в прошлую пятницу…
Перевод с польского И. Е. Адельгейм. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021. — 320 с.

В «Издательстве Ивана Лимбаха» в переводе Ирины Адельгейм вышла книга‑интервью журналистки Newsweek Александры Павлицкой с американским историком польского происхождения Яном Томашем Гроссом под названием «… давным‑давно, кажется в прошлую пятницу…». Это работа, которая сквозь автобиографию эпохальной фигуры помогает понять исторические корни законов о Холокосте и реституции собственности в современной Польше.

С именем Яна Томаша Гросса в первую очередь ассоциируются его книги, изменившие представление мировой общественности о Холокосте на территории Польши: «Кошмарное десятилетие» (1986), «Соседи: история уничтожения еврейского местечка» (2000), «Страх: антисемитизм в Польше сразу после войны. История нравственного коллапса» (2008), «Золотая жатва. О том, что происходило на обочинах уничтожения евреев» (2011). Но мало кто знает, что свою академическую карьеру он начал в должности ассистента‑профессора советологии в Йельском университете в 1984 году. В то же время Гросс занялся историей польских евреев.

Тему польского антисемитизма во время Второй мировой войны он впервые затронул в эссе «Тот мой земляк… но я его не люблю», написанном для журнала Aneks (№ 41–42). В 1998 году эта же работа вошла в сборник Гросса под названием «Кошмарное десятилетие: три эссе о стереотипах о евреях, поляках, немцах и коммунистах» (вместе с работой «Спасибо за такую свободу и пусть это будет в последний раз!», в которой историк опроверг мнение о том, что все польские евреи активно поддерживали так называемую первую советскую оккупацию 1939–1941 годов, и эссе под названием «Цена страха», где Гросс описал феномен послевоенного антисемитизма в Польше).

Всемирную славу Гроссу принесла книга «Соседи: история уничтожения еврейского местечка». В 2001 году она была номинирована на две престижные американские премии: National Book Critics Award и National Book Award, а спустя четыре года вошла в сборник «Столетие в книгах», вышедший к юбилею Princeton University Press. Впоследствии книга была переиздана на десятках языков, включая недавний китайский перевод.

Однако громкий успех работы связан именно с тем, что впервые она вышла на польском языке. Если предыдущие эссе Гросс публиковал в американских журналах, к которым польский читатель не имел доступа, то для публикации «Соседей…» было выбрано издательство Кшиштофа Чижевского «Пограничье»: «История погрома в Едвабне не должна была прийти в Польшу “извне”, польский читатель должен был иметь возможность обсудить это прежде, чем “Соседи…” появились в США», — отметил Гросс в интервью Павлицкой.

Собранные Гроссом свидетельства уничтожения еврейской общины в Едвабне польскими соседями стали предметом многолетних дебатов и разногласий не только среди обывателей, но и в научном сообществе. Книга разделила поляков на два лагеря: тех, кто решил подробно исследовать отношения между поляками и евреями во время Второй мировой войны (среди них такие известные историки, как Барбара Энгелькинг, Ян Грабовски, Яцек Леочак, Дариуш Либионка, Иоанна Токарска‑Бакир), и тех, кто обвинил Гросса в полонофобии и антиисторических домыслах (к этой группе относятся, например, немецко‑польский историк Богдан Мусял и близкий друг Гросса журналист Адам Михник). В результате польский Институт национальной памяти начал собственное расследование и пришел к выводу, что помимо массовых убийств в Едвабне и Радзилове летом 1941 года, описанных Гроссом в «Соседях…», погромы и массовые убийства евреев, учиненные поляками, имели место более чем в 20 городах Ломжинского и Подляского регионов.

Спустя год после публикации книги в Едвабне прошло памятное мероприятие в годовщину погрома, в ходе которого тогдашний президент Квасьневский принес официальные извинения еврейскому народу. Квасьневского сравнивали тогда с Вилли Брандтом, преклонившим колени перед памятником героям восстания в Варшавском гетто. Однако, по мнению Гросса, если современному немецкому обществу присуще «чувство ответственности за преступления, совершенные во время Второй мировой войны», то «Восточная Европа все еще не смирилась со своим кровавым прошлым». Именно поэтому в современной Польше против исследователей Холокоста возбуждают дела по факту «клеветы» (так, польский суд недавно обязал историков Холокоста — Барбару Энгелькинг и Яна Грабовского — принести публичные извинения за «неточную информацию» в их книге «Ночь без конца. Судьбы евреев в некоторых районах оккупированной Польши», вышедшей в 2018 году).

Сам Гросс после публикации книги «Страх: антисемитизм в Польше сразу после войны. История нравственного коллапса» был обвинен в антиполонизме, но прокуратура отклонила жалобу как необоснованную. В этом исследовании историк в очередной раз провел анализ послевоенного антисемитизма, описывая резню 4 июля 1946 года в Кельце, где поляками был убит 41 еврей и более 50 человек ранены. В США книга вышла за неделю до 60‑летней годовщины событий в Кельце в издательстве Random House.

Поводом для написания следующей работы историка — на этот раз в соавторстве с женой Иреной Грудзиньской‑Гросс — стала фотография из «Газеты Выборчей», на которой группа мужчин стоит над грудой черепов и костей евреев, отравленных газом и кремированных в лагере смерти Треблинка в период с июля 1942 по октябрь 1943 года, в надежде найти ценные вещи, которые не заметили нацисты. Само название книги — «Золотая жатва. О том, что происходило на обочинах уничтожения евреев» — является ключом к пониманию основной мысли исследования: массовое убийство евреев и грабеж их имущества были повсеместными и сопутствующими друг другу явлениями. Книга была опубликована польским издательством Znak в марте 2011‑го, а через год вышла в США в Oxford University Press.

В книге «… давным‑давно, кажется в прошлую пятницу…» Гросс признается Павлицкой: несмотря на то, что проблема антисемитизма занимает важное место в его исследовательской деятельности, в свою польскую бытность он долгое время не сталкивался с этим явлением: «Я происходил из среды либеральной интеллигенции, к которой относились мои родители, среды, которой не коснулся вирус антисемитизма». Вместе с тем из главы «Родной дом», где историк подробно рассказывает о своем детстве, читатель узнает, что в семье Гросса просто не говорили о Холокосте, который впоследствии стал темой его научных изысканий: «О войне у нас дома говорили очень часто. Но о Холокосте — что поразительно — никогда. Более того, эта тема отсутствовала не только в семейных беседах, но и в разговорах с друзьями, многие из которых были евреями». Впервые с проявлениями антисемитизма Гросс столкнулся в 1968 году, во время мартовских событий в Польше, которым посвящена отдельная глава книги.

Историк вспоминает о студенческих митингах после запрета постановки «Дзяды» в варшавском Национальном театре. В митингах он принимал участие вместе со своими друзьями из «Клуба искателей противоречий»: «Мы были молодежью, превыше всего ставившей права человека <…> наше студенческое движение не было еврейским, мы лишь защищали свободу слова», — рассказывает Гросс Павлицкой. Однако отсутствие сионистского контекста в студенческих выступлениях не помешало польскому правительству назвать их участников пятой колонной израильского сионизма. После отчисления из университета и пятимесячного тюремного заключения Гросс с семьей покинул Польшу вместе с половиной еврейского населения страны.

Во второй части книги, которую автор назвала «Голоса друзей», коллеги Гросса утверждают: именно опыт эмиграции помог ученому иначе взглянуть на историю своей родины. «Я всегда страдал раздвоением воображения. Жил за границей и одновременно в Польше, в польской истории», — признается Гросс.

Книга будет интересна не только полонистам и исследователям Холокоста, но и тем, кто пытается разобраться в нынешней польской политике памяти. Особое место в книге занимает рефлексия Гросса по поводу деятельности правящей партии «Право и справедливость»: по мнению историка, она «имеет очень конкретный прецедент в эндековской системе ценностей 1930‑х годов». Гросс считает, что яркий пример цикличности истории — отказ стран Восточной Европы принимать беженцев: «Только когда Восточная Европа смирится со своим прошлым, люди смогут осознать свой долг — спасти тех, кто бежит от ужасной судьбы».