Экспертное мнение

Возмущение Бинни Киршенбаум

Лариса Беспалова 4 августа 2024
Поделиться

 

Binnie Kirshenbaum
A Disturbance in One Place
[Зуд в одном месте
]
Ecco, 2004. 224 p.

Mordantly witty…The writing is deft, clever and sharp «Язвительное остроумие… Виртуозная, талантливая, проницательная проза».Здесь и далее перевод с английского Юлии Полещук. .

Newsday

 

Kirshenbaum. Seems at times to be on a comic spree, but in the end this is a dark and powerful look at a troubled spirit «Порою кажется, будто Киршенбаум пишет комедийный роман, но в конце концов понимаешь, что это мрачный и убедительный взгляд на душевную смуту».
.

Publishers Weekly

 

С критиками нельзя не согласиться: роман и остроумный, и острый, сюжет динамичный и комический. Правда, лишь на первый взгляд.

У героини — ни имени, ни ее рода занятий автор нам не сообщает — три любовника и муж. Но она (отнюдь не как в классическом романе) не мечется и не мучается.

Первый по порядку любовник, которого героиня приняла за громилу, на поверку оказывается хоть и сицилийцем, но вполне благопристойным профессором истории.

Второй — мультимедийный художник, как выясняется, всемирно известный.

А третий — его героиня называет «love of my life» «Любовь всей моей жизни».
 — пожилой профессор‑киновед, строго говоря, и не любовник вовсе, так как отношения его с героиней сугубо платонические, хотя она постоянно «берет его на абордаж».

Ну а муж никакой роли ни в жизни героини, ни в романе не играет. Героиня вышла за него замуж в надежде соблазнить профессора — тот мимоходом заметил, что замужние женщины куда интереснее. Вот героиня и выбрала мужа, который занят делом (каким, нам неизвестно), а жене предоставляет полную свободу. В романе он просто читает газету — и все.

Отношения героини с тремя мужчинами двигают сюжет. Но главное содержание жизни героини (за отсутствием занятий) составляют ее отношения с еврейством.

Ее, как и других героинь Киршенбаум, не устраивает тот вариант еврейства, который обычен в среде еврейского среднего (и выше среднего) класса. Ее отвращает ассимиляция в их варианте:

«My Jewishness about which I sometimes make a great fuss, is erzatz… Me people were of the diaspora. They assimilated… melted in the pot until we were no longer distinguishable…» «Мое еврейство, из‑за которого я порой поднимаю столько шума, лишь эрзац… Мои родители — из диаспоры. Они ассимилировались… плавились в этом котле и в конце концов слились с общей массой…»

О своих бабушках героиня с пренебрежением отзывается так: «She was third generation American and might as well have been Quaker» «Она была американкой в третьем поколении, ни дать ни взять квакерша».
.

Ее возмущает высокомерное отторжение всего национального, причем в масштабе от высоких материй до кулинарии:

«Of kasha, of kugel, of herring my mother said, Yehl Smelly Jew food» «О каше, кугеле, селедке мать говорила: “Фу, эта вонючая еврейская еда”».
.

Над претензиями матери, которая хочет считать себя американкой и только американкой, она издевается:

«“We’re Americans”, my mother said.

Oh, like the Iroquoi, the Kickapoo…» «“Мы американцы”, — сказала мать. Ну да, как ирокезы и кикапу…»

И, наперекор семейным установкам, свое еврейство героиня культивирует, учит идиш.

«So I grabbed it — Jewishness — for myself, made it mine the way Liz Taylor and Sammy‑Jr. D» «И я прибрала его — еврейство — к рукам, присвоила, как Лиз Тейлор и Сэмми Дэвис‑младший». .

Меж тем ее отношения с любовниками развиваются.

Сицилиец безумно влюбляется и требует, чтобы героиня ушла к нему. Героиня же, хоть он и трогателен, и щедр, напротив, уходит от него. Итальянская сентиментальность с присущим ей культом матери и мадонны героине Киршенбаум наскучивает.

Но если в отношениях с сицилийцем тема еврейства не возникает, то в отношениях с мультимедийным художником играет большую роль.

Художник этот во всем ультрамодный — от художественного языка (мультимедиа) до взглядов. Притом что он еврей, в искусстве ориентируется на немцев, а это героине претит:

«Jews really shouldn’t have Germans for idols» «Не пристало евреям делать кумиров из немцев».
.

К тому же она считает, что немцам нет прощения, а он:

«Не exсused them, the Germans…» «Он прощал их, немцев…»

Художник отговаривается:

«Besides. My friends all artists and academics, scholars» «Между прочим, все мои друзья художники, ученые, преподаватели».
.

Но героиню это не убеждает:

«It makes it sound as if only butchers and saloon keepers were responsible» «Ты так говоришь, будто виноваты были только кабатчики да мясники».
.

И когда героиня видит последнее творение художника (кстати, его темы: «Рим стирает с лица земли Карфаген», «Испанцы убивают ацтеков», «Насилие в Боснии», «Прощайте, тропические леса», «СПИД», «Американские империалисты уничтожают секс»), она приступает к нему с вопросом:

«What about the Nazis?» «А как же нацисты?»

Он отвечает:

«They’ve been done to death. Everyone is sick of them» «До смерти всем надоели. Люди устали от них».
.

Передовой интеллектуал, что и говорить.

Вследствие всего вышеизложенного героиня собирается уйти и от художника, но тот неожиданно умирает от аневризмы.

Остается старый профессор. И вот на очередном свидании в кафе у него отгибается рукав, и героиня видит на его запястье номер.

И уж не в этом ли номере и всем, что за ним стоит, секрет обаяния профессора для героини? Потому что роман — грустно и лирично — заканчивается так:

«I weep for what been uprooted, for what is gone, for what I can’t bring back» «Я оплакиваю то, что было вырвано с корнем, что ушло, чего не вернуть».
.

Этот роман Киршенбаум и увлекает, и смешит, и много интересного рассказывает как про «Jewishness» Еврейство.
американского среднего класса, так и про отношение к Холокосту «передовых интеллектуалов».

Бинни Киршенбаум

Впрочем, Норман Мейлер когда‑то написал про Бинни Киршенбаум:

«Not many young female novelists can deal with sex, the appetite for it, and the loss of such appetite with as much candor, lack of self‑protection, ang humor as Binnie Kirshenbaum» «Немногим молодым писательницам удается раскрыть тему секса, сексуального аппетита и его утраты с такой откровенностью, самозабвением и юмором, как это сделала Бинни Киршенбаум». .

И с Мейлером нельзя не согласиться.

Киршенбаум и впрямь пишет про героинь, обладающих незаурядным аппетитом по части секса. Пишет она весьма откровенно, с юмором, но не без чрезмерных, на мой вкус, физиологических подробностей.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Деконструкция Франсин Проуз

Многие критики объявляют Lovers at the Chameleon Club лучшим романом Франсин Проуз. Роман и впрямь очень читабелен. А еще, на мой взгляд, очень полезен, а может быть (хотя упаси Б‑г), и актуален: оживляя историю, он напоминает, как медленно и незаметно для очевидцев мир подползает к войне

Исторический роман Дары Хорн

Соломон Шехтер, некогда уехавший из нищей Румынии, а ныне профессор Кембриджа, узнает, что в Каире есть гениза, древние сокровища которой растаскивают алчные торгаши. Спасти такие сокровища — большая честь для Кембриджа. И честолюбивый глава университета отправляет Соломона в Египет, снабдив солидной суммой денег.

Два романа Майкла Шейбона

История евреев — сплошные бедствия, трудности, бегство из дома и возвращение домой. Словом, это одно длинное приключение — Одиссея длиной в пять тысяч лет. И хотя еврейские герои по части рисковости и владения оружием уступают Конанам и Д’Артаньянам — а может, именно поэтому, — настало время для еврея фигурировать в таком романе (а может, и написать его). Надо сказать, что все эти соображения Майкл Шейбон разбавил весьма положительным разбором своих собственных произведений.