Н

а протяжении многих веков евреи чуждались портретной живописи. В XIX веке ситуация изменилась: появились евреи-художники, появились и коллекционеры. Среди самых известных – собрания Ротшильдов и Гуггенхайма. Последнее легло в основу Музея современного искусства в Нью-Йорке. 

Разумеется, собрание Фельдберга, о котором пойдет речь, с ними несопоставимо, оно гораздо скромнее. В нем представлены автопортреты одного десятилетия – 1920-х годов. Их авторы – художники Германии, немцы и евреи. «Веселые двадцатые» – так с подачи англичан стали называть в Европе послевоенное десятилетие. Однако для Германии это было время трагическое. Поражение в первой мировой войне привело империю к краху. Веймарская республика – этот демократический эксперимент – оказалась обречена на провал. Германия вышла из войны с огромными обязательствами за нанесенные убытки, и молодая республика была раздавлена бременем репараций и задушена условиями Версальского договора. Гитлер явился своевременно и оказался востребован. 

Инфляция 1923 года была такова, что рабочим выплачивали зарплату дважды в день, чтобы они могли хоть что-то купить на деньги, которые обесценивались не по дням, а по часам. И все же, несмотря на экономический и политический паралич, жизнь в Берлине, этом «всемирном городе», бурлила. Проклятая война наконец закончилась. Мы выжили. Так будем веселиться! Правда, нервный, постоянно дрожащий берлинский воздух невольно наводил на мысль о болезни, о лихорадке. Правда, яркость и праздничность напоминали пир во время чумы, и все же художественный немецкий гений блистал новыми триумфами в годы Веймарской республики. Во всей Европе это было время художественных поисков и экспериментов. 

Изобразительное искусство Германии обнаруживает обостренную чувствительность к драматическим противоречиям жизни, сопереживание человеческим страданиям. Не забудем: экспрессионизм родился в Германии! Наряду с авангардистскими исканиями художников групп «Мост» и «Синий всадник» поднимается волна «новой вещественности», многие обращаются к психологическому или магическому реализму. 

Пройдет немного времени, и большая часть произведений живописи и скульптуры этой поры будет объявлена нацистами «дегенеративным искусством», подвергнута диффамации на специальных выставках в Мюнхене, Дрездене и других городах, уничтожена или продана любителям за границу. Среди неугодных художников было немало евреев, что делало их дважды виновными. Их ждали концлагеря и газовни. 

Среди тех, кому посчастливилось уцелеть в огне Холокоста, был собиратель живописи Зигберт Фельдберг. Он не только уцелел сам, он спас свою коллекцию. Любитель и ценитель искусства родился в состоятельной еврейской семье в Щецине (в ту пору Восточная Пруссия, ныне польский Штеттин) за год до наступления ХХ века. Он учился в университетах Берлина и Вюрцбурга и в 1921 году стал доктором права, но ему пришлось заниматься другим. Он принял руководство семейным делам, это был крупный торговый дом мужской одежды в Щецине с филиалом в Берлине. Во время частых деловых поездок в Берлин Фельдберг сблизился со многими художниками, некоторые стали его друзьями. Во время инфляции он приобретал их произведения (акварели, пастели, гуаши, рисунки карандашом и пером, офорты) в обмен на одежду из своего магазина. Художники были рады такой поддержке: деньги ничего не стоили. К 1933 году в его собрании было около двухсот работ девяноста авторов. Он предпочитал реализм и «умеренный авангард». Почему его выбор пал на автопортреты, этого сегодня уже никто не объяснит, можно лишь строить догадки.

Жизнь Фельдберга протекала между коммерцией и искусством. Его жена, профессиональный музыкант и певица, часто концертировала. Их гостеприимный дом в центре Берлина и особняк в Щецине стали местом встреч художников, поэтов, актеров и музыкантов. Фельдберг субсидировал многие театральные спектакли. Сохранилась «гостевая книга», в которой стихи соседствуют с рисунками завсегдатаев их вечеров. 

Когда Гитлер пришел к власти и уже в апреле начался бойкот еврейских магазинов, Фельдберг, внимательно прочитавший «Майн кампф», понял, что надеяться не на что. В 1934 году он уезжает в Индию, поручив жене продать дом в Щецине и постепенно ликвидировать дела. В 1938 году ей удалось с двумя сыновьями десяти и двенадцати лет выехать через Геную в Индию. Хильда сумела вывезти свой концертный рояль и большую часть коллекции мужа. Как ей позволили взять с собой папки с листами? Она сослалась на то, что работы причислены к «дегенеративному искусству», следовательно, ценности для Третьего рейха не представляют. 

Когда началась мировая война, Фельдберги были интернированы как граждане враждебного Британии государства. Вскоре они были освобождены. С 1940 по 1945 год Зигберт служил в Британской армии, а Хильда работала на индийском радио в музыкальной редакции, давала концерты и уроки. Оба приняли британское гражданство. Некоторое время они жили в Пакистане, где в 1949 году в Карачи и Лахоре состоялись выставки коллекции Фельдберга. Инициатором и спонсором был посол ФРГ. 

В 1963 году пара вернулась в Берлин, где их ждали встречи с друзьями, но после пережитого они больше не чувствовали себя здесь дома и осели в Лугано (Швейцария). Свое собрание Фельдберг хранил у друзей во Фрайбурге. Он не хотел, чтобы оно покидало Германию. По возвращении в Берлин он представил коллекцию для экспонирования Управлению культуры Берлина-Целендорфа. Большого успеха выставка 1964 года не имела, то была пора расцвета абстрактного искусства, достижения 1920-х годов на фоне новаций абстракционистов казались устаревшими. Дважды коллекционер предлагал властям Западного Берлина приобрести его собрание, но встречал отказ. И все же он не хотел его «распылять». Вдова известного художника Отто Нагеля пожелала выкупить автопортрет покойного мужа, но владелец не согласился расстаться с ним. В 1971 году Фельдберг отправился в Берлин навестить друзей и побывать в театрах, в дороге ему стало плохо, и он скончался в клинике Гейдельберга от сердечного приступа. Спустя пять лет Хильда продала его коллекцию, насчитывавшую 130 листов, вновь открывшейся Берлинской галерее. 

Почетное место в собрании автопортретов занимают работы художников, которые в 1920-х годах пользовались известностью, – Либермана, Кольвиц, Кокошки, Хеккеля. 

Макс Либерман писал свой автопортрет в 1923 году. Художнику было без малого восемьдесят, он был президентом Прусской академии художеств.

В книге Гюнтера Грасса «Мое столетие», в которой писатель перелистывает годы бурного и страшного ХХ века, старый Либерман появляется в рассказе о годе 1933-м. Знаковый для Европы год. Мастер и его жена с крыши своего особняка-студии на Парижской площади, что у самых Бранденбургских ворот, наблюдают факельное шествие победивших нацистов. Оба в шляпах, в зимних пальто, словно готовые к отъезду. Темные фигуры на фоне неба. Величественная пара. 

Макс Либерман – воплощение уходящей Германии. Взгляните в его глаза! Они видели многое. Грасс свидетельствует: «Стоя на этом самом месте, он уже наблюдал в семьдесят первом году возвращающиеся из Франции полки, потом, в четырнадцатом, уходящих на войну пехотинцев, на которых еще были остроконечные шлемы, потом, в восемнадцатом, вступление революционных матросских батальонов, вот почему он рискнул и теперь бросить последний взгляд сверху». 

Колонны штурмовиков стекались отовсюду. Они вышагивали шеренгами, по шестеро, за одной группой следовала другая. Они двигались по Аллее Победы к Большой Звезде, или «Золотой Эльзе», а от нее – к Бранденбургским воротам. Здесь факельное шествие разлилось во всю ширину улицы. Это был поток, который увлекал за собой. Смрадный дым от сотен тысяч факелов и восторженный рев «Зигхайль!» достигли крыши либермановского особняка. Но хозяин, «отвратив свой взор от исторической картины, как от увенчанного сверканием окорока истории», изрек с неповторимым берлинским акцентом: «Я просто не в состоянии столько сожрать, сколько мне хотелось бы выблевать». Эта фраза, словно пароль, шепотком пробежала по всему городу. 

Макс Либерман умер в начале 1935 года, его жену Марту выселили из их дома через три года после его смерти. Получив письмо о предстоящей депортации в Терезиенштадт, Марта Либерман покончила с собой в 1943 году. 

Автопортрет Эрика Хеккеля 1916 года по манере резко отличен от либермановского. В нем нет ничего от академизма, и это понятно. Хеккель – новатор-авангардист. Он один из основателей группы «Мост», куда в 1905 году вошли Шмидт-Ротлуфф, Эрнст Людвиг Киршнер, а позже присоединились Отто Мюллер, Эмиль Нольде и Макс Пехштейн (оба последних – евреи, что не мешало всем быть единомышленниками). Это ныне известные мастера, первое поколение немецких экспрессионистов, творчество которых проникнуто ощущением жестокости среды и сочувствием к человеку, обреченному на существование в ней. «Содержание их картин образует не столько драма жизни, сколько драма эстетических страстей, в которой свои трагические роли исполняют резкие и суровые краски, угловатые и ломаные линии» (В. М. Полевой). За честь владеть их работами сегодня борются многие музеи. Нацистов же экспрессивный реализм Хеккеля приводил в ярость, они конфисковали из музеев 729 его работ, часть из них подверглась поношению на выставке «Дегенеративное искусство» в Мюнхене. Народ валом валил: вход был бесплатным, невежественная чернь развлекалась и потешалась вволю. Здание сохранилось, в нем проходят выставки современного искусства. Очередей я не заметила. 

На выставке «Дегенеративное искусство» оказались и работы Оскара Кокошки. Известность пришла к нему в 1910-х годах, в начале которых он сотрудничал в берлинском журнале Der Sturm. Там же была опубликована его драма «Убийца – надежда женщин». Музыку к этой драме позже напишет Пауль Хиндемит. Автопортрет Кокошки (1923) из собрания Фельдберга был написан в ту пору, когда художник профессорствовал в Академии художеств Дрездена и работы его широко экспонировались на выставках в Дрездене, Ганновере, Мюнхене, Цюрихе и Амстердаме. После диффамации в Мюнхене, оказавшись в эмиграции в Лондоне, он напишет в 1939 году полотно, которому даст название «Портрет дегенеративного художника». По манере он близок автопортрету из собрания Фельдберга. 

Особенно тесные отношения установились у Фельдберга с его ровесниками. Некоторые навещали его даже в Щецине, свидетельством тому – автопортрет Эрнста Хонигбергера (1930), сохранившийся в «гостевой книге». В эту пору художник был уже достаточно известен, его работы были востребованы не только коллекционерами, но и музеями. Неудивительно, что собиратель заказал ему свой портрет. Фельдберг ценил возможность личных контактов с художниками, которые были людьми без шовинистических предрассудков, в их среде он не рисковал нарваться на антисемитские оскорбления. 

Конрад Феликсмюллер, неистовый экспрессионист из Дрездена, активный участник предвоенных экспрессионистских изданий Der Sturm и Die Aktion, полагал, что Фельдбергом двигало желание поддержать художников в нелегкое время. Собиратель автопортретов и впрямь был не только коллекционером, но и меценатом. 

Многие из тех, кому покровительствовал Фельдберг, придерживались прогрессивных взглядов, проявляли социальную активность. Герт Вольхайм, побывавший в окопах мировой войны и на Западном, и на Восточном фронтах, жестоко израненный, по возвращении к мирной жизни стал издавать журналы «Союз активистов», «Молодая Рейнландия». Его поддержали художники левой ориентации Отто Дикс и Макс Эрнст. Переселившись в Берлин в 1925 году, он стал членом Ноябрьской Группы. После громко декларируемого антиакадемизма он обращается к классикам и начинает выставляться в Академии искусств. Не приняв новый режим, Вольхайм в 1933 году эмигрирует в Париж. Когда с началом Второй мировой его интернировали как немца, художнику удалось бежать из лагеря и перебраться за Пиренеи, где он и дождался разгрома фашизма. На родину Вольхайм не вернулся. Женившись на еврейке, он предпочел уехать в США. 

В Ноябрьскую Группу входили и Феликсмюллер, левизна которого привела его ненадолго в ряды Компартии, и Карло Мензе, который начинал как экспрессионист, а затем двигался в сторону реализма. Однако его образное истолкование реальности приближает Мензе к метафизической неоклассике итальянского типа, о чем свидетельствует его автопортрет. Это не помешало нацистам конфисковать и уничтожить 34 его полотна, их не остановило даже то, что одна из работ Мензе была приобретена Германом Герингом во время награждения художника Римской премией в 1934 году. 

Ноябрьскую Группу основал в 1919 году Мориц Мельзер. Ее участники выпустили манифест, в котором они называли себя «революционерами духа»: «Наши лозунги – свобода, равенство и братство. Наш союз основан на совпадении наших человеческих и художественных представлений». Будучи экспрессионистом, художник отдал дань кубизму, футуризму, конструктивизму, это видно по его автопортрету. В годы нацизма его работы были изъяты из Берлинского музея и уничтожены. 

Очень характерен для «веселых двадцатых» автопортрет Отто Шоффа. Родившийся и выросший в страшной нищете на окраине Бремена, он нерегулярно, но жадно учился. Многим он обязан Эмилю Орлику, преподавателю Королевского музея прикладного искусства в Берлине. Первая выставка Шоффа состоялась в 1914 году в известной галерее Ноймана, где выставлялось большинство художников, представленных в собрании Фельдберга. В 1920-х годах Шофф проявил себя как талантливый иллюстратор. Его излюбленная тема – жизнь большого города, его персонажи – циркачи, обитатели и завсегдатаи кафе, кабаре, дансингов, борделей, уличные бродяги. С симпатией и легкой иронией он пишет уличных женщин и бездомных детей. Во многих его картинах и рисунках присутствует эротика, в ту пору еще не заполонившая всё и вся. Однако эротические фантазии уже тогда в творчестве многих художников играли значительную роль. Их пленительность испытали не только мастера вроде Пикассо и Кокто, но и такой «серьезный» художник, как наш Эйзенштейн. Отец психоанализа Фрейд, приоткрыв тайны «либидо» в начале ХХ века, оставил дверь распахнутой. Кто только в нее не заглядывал! И Шофф не был исключением. В конце 1920-х годов он с успехом участвовал в выставках берлинского Secession, но уже в 1935 году новые власти причислили его работы к «дегенеративному искусству» и запретили выставляться. Шофф умер в 1938 году, на второй день после того, как чины из гестапо произвели обыск в его студии и стали уничтожать на его глазах конфискованные произведения. 

Перед угрозой уничтожения оказались не только картины, но и художники-евреи, с которыми Фельдберг водил личное знакомство. Исаака Оппенгеймера спасло то, что он еще до Первой мировой войны завоевал прочное положение в Лондоне, где основал Общество современного портрета и пользовался большим успехом в высших сферах. С семьей Фельдберга его связывали теплые отношения, подтверждением чему служит выполненный им портрет хозяйки в «гостевой книге». После прихода нацистов к власти Оппенгеймер навсегда уехал в Лондон. 

Туда же эмигрировал, чтобы умереть на чужбине в 1944 году, Артур Сегал, родившийся в 1875 году в Яссах и учившийся живописи в Париже и Мюнхене. Как и многие из вышеназванных художников, он участвовал в выставках берлинского Secession и Neue Berliner Secession, основанного в 1910 году, вступил в Ноябрьскую Группу, с которой выставлялся вплоть до 1931 года. Одно время под впечатлением гетевского учения о цвете он экспериментировал, создавая «призматические» картины, затем повернул в сторону «нового натурализма». Его автопортретом Фельдберг дорожил. В Лондоне оказался в годы Второй мировой войны и Людвиг Майднер, родом из Силезии. В начале ХХ века он, ученик Королевской академии прикладного искусства в Бреслау, позже известный художник, обвинит свою аlma mater в бездуховности. Поработав дизайнером в Берлине, он вырывается в Париж, где близко сходится с Модильяни. Майднер в восторге от Гогена, Тулуз-Лотрека и фовистов – «диких». В 1912–1914 годах он создает цикл рисунков «Апокалиптические ландшафты», которые выдвинули его в первый ряд немецких экспрессионистов-урбанистов. Он активно публикуется в революционном журнале Die Aktion, а после войны участвует в выставках Ноябрьской Группы. Но в середине 1920-х годов Майднер возвращается к ортодоксальному иудаизму. Этот поворот запечатлен в автопортрете. В 1933 году его начинают преследовать и как еврея, и как авангардиста. Художник уезжает в Кельн, где некоторое время преподает в еврейской школе. Ему удалось добиться британской визы для себя и жены лишь в 1939 году. В 1940 году их как граждан Германии интернировали и выслали в лагерь на остров Мэн, известный разве что своими бесхвостыми кошками. Жили они в полной нищете, но дождались победы. 

Принужден был бежать вначале в Париж, а затем через Испанию в США и Ойген Шпиро, родившийся в Бреслау в 1874 году в семье кантора. Он, как и Майднер, поначалу учился в Королевской академии прикладного искусства в Бреслау, затем в Мюнхене в мастер-классе Франца фон Штука, создателя Jugendstil, или стиля модерн в Германии. Покровителем и другом молодого Шпиро был известный писатель Герхардт Гауптман. К тому времени, когда был создан автопортрет, Шпиро достиг значительных высот в искусстве и признания прежде всего как портретист. Двадцать лет он был бессменным членом берлинского Secession, входил в его жюри, был президентом Союза художников Берлина и членом закупочной комиссии Берлинской национальной галереи. От всех постов он был в одночасье освобожден нацистами. Оказавшись в Париже в 1935 году, он и там остался верен себе: основал Союз художников книги и был избран его президентом. Членом этого союза стал также Герт Вольхайм. 

Разделил участь своих сотоварищей-художников и Михель Фингестен, хотя предки его были крещены в католичество чуть ли не столетием ранее. Юность его была бурной. После двух лет учебы в Венской академии художеств, в возрасте 18 лет он нанялся матросом на корабль, идущий в Америку, и четыре года провел в США, зарабатывая на жизнь рисунками и скетчами для газет. Затем таким же образом он достиг Австралии, после чего вернулся в Европу и год учился в Мюнхене у Франца фон Штука. Тяга к странствиям его не отпускала, на этот раз он услышал зов Востока и провел четыре года в Китае и Японии. 

Осев в Берлине, женившись, Фингестен с 1914 года выставляется в Neue Secession. Среди его друзей – Макс Пехштейн, Ойген Шпиро, Эрик Хеккель. Он все больше концентрируется на графике, его работы появляются в известных журналах, где публикуются Макс Либерман, Кетэ Кольвиц, Макс Слефогт. Совместно с ними и при поддержке Томаса Манна он основывает Общество самопомощи художников, после разразившегося кризиса 1929 года оно оказалось жизненно необходимым. Художник сам после развода впал в нужду. 

К тому времени как Фингестен познакомился с Фельдбергом, он прославился своими эротическими рисунками и экслибрисами, выполненными для известных личностей, среди которых – Рильке, Габриэль д’Аннунцио, Муссолини, Бернард Шоу, Пиранделло, Рихард Штраус. Фельдберг поначалу заказал ему экслибрисы для себя и жены, а затем титульные листы для папок своей коллекции. 

В 1935 году Фингестен с сыном уехал из Германии в Италию, где жил в Милане до 1940 года, продолжая работать. Чувство юмора не покидало его. Новогоднюю литографию 1937 года он подписывает: «Радостного нового года желает всем коллекционерам дегенеративный художник Михель Фингестен». Под влиянием происходящего на родине юмор переходит в сарказм: «Неарийские христиане, разве это не мило звучит? Включите в наши списки Иисуса из Назарета!» Если бы могли, то включили бы и в Освенцим отправили: порядок есть порядок. А Фингестена в 1941 году интернировали по причине его еврейского происхождения. Лагерь находился в Калабрии, там художник и умер. 

Еще более трагический конец ждал Инес Ветцель. Уроженка Берлина, она училась в Мюнхенской академии художеств. Вернувшись в родной Берлин, активно включилась в его художественную жизнь: ее гравюры по дереву то и дело по­являлись в журналах экспрессионистов Die Aktion и Weisse Blatter. Она принадлежала к художникам социально и политически ангажированным, активно участвовала в дискуссиях по вопросам искусства. В 1919 году она вступила в Ноябрьскую Группу и выставлялась в ее составе вплоть до 1931 года. От экспрессионизма раннего периода Инес Ветцель двигалась в сторону реализма. Поворот к предметной изобразительности получил в Германии название «новой вещественности». Автопортрет характерен для ее поздней манеры. Нацисты начали с того, что изъяли из Берлинской национальной галереи и уничтожили ее картину «Баварский пейзаж с домиками». А в 1940 году пришел черед и самой художницы. Вместе с единственным сыном она была отправлена из Берлина в концентрационный лагерь Дахау, где оба погибли. 

Выставка «Автопортреты 1920-х годов из собрания Фельдберга», привезенная в Кельн из Берлина, была размещена в Музее Кетэ Кольвиц, и это не случайность. Помещение музея идеально соответствует масштабам этой камерной выставки, но главное в том, что дух выставки отвечает духу музея. Кетэ Кольвиц была старшей современницей художников, представленных здесь, она всех их знала в лицо. И теперь она глядела на них со своего автопортрета, которым открывалась выставка. Это единственный автопортрет, который был выполнен еще на исходе XIX века. В глубокой задумчивости, опершись на руку, скорбно смотрит художница перед собой, точно предвидит, что ожидает ее еще не родившегося сына (он погибнет в начале Первой мировой), какие испытания выпадут им всем в наступающем столетии. 

Удивительно, но почти от всех автопортретов исходит напряженное, тревожное ожидание, будто сквозь «веселые двадцатые» художники уже прозревали и «бурные тридцатые», и «сороковые роковые». Покидала я выставку с чувством, будто встретилась с эпохой, на исходе которой мне выпало родиться, а в голове все звучали строки Пастернака: 

…И здесь кончается искусство,

И дышит почва и судьба.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 361)