В поисках сердца еврейского Кракова
Материал любезно предоставлен Tablet
Фестиваль еврейской культуры начался в теплый летний день в Казимеже — историческом еврейском районе Кракова. Повсюду сновали толпы туристов. Хотя трудно сказать наверняка, кто приехал ради фестиваля, а кто — просто посмотреть на объект Всемирного наследия ЮНЕСКО — центр Кракова, чудом не разрушенный в годы войны.
Я приехал исключительно ради фестиваля — о нем я впервые узнал несколько лет назад, будучи в Германии. Кроме того, мне хотелось еще раз побывать в Кракове, особенно в Казимеже: в марте 2019 года этот район стал последним пунктом моего самолично разработанного маршрута по историческим местам.
Среди того, что мне довелось читать об этих местах с тех пор, были и недовольные голоса: мол, район становится похож на Диснейленд. И мне хотелось посмотреть, что же на самом деле представляет собой еврейский Казимеж в наши дни. Звуки клезмерской музыки, разливающиеся над площадью Шерока, — это что, китч или просто отголоски исторических души и сердца Казимежа?
Клементина Позняк, специалист по связям с общественностью при Еврейском общинном центре Кракова, встретила меня на трамвайной остановке Медова на краю Казимежа. Еврейский общинный центр в Кракове — один из местных организаторов фестиваля, он устраивает (в числе прочего) ежегодный 100‑километровый Велопробег жизни , который стартует возле лагерей смерти Аушвиц‑Биркенау и заканчивается возле здания ЕОЦ в Казимеже.
Позняк, ей сейчас двадцать пять лет, рассказала мне свою историю: еще ребенком ее увезли из Польши в США, она ходила в школу под Кливлендом, а повзрослев, по зову сердца вернулась в Краков: «Польша всегда была моей родиной, долгие годы у меня было ощущение, что я живу в изгнании и только жду, когда можно будет вернуться. Теперь, когда я вернулась и могу вносить свой вклад в это потрясающее дело. Я вижу, что приняла правильное решение».
Не успели мы пройти и нескольких шагов, как заметили граффити, намалеванное поверх большого панорамного плаката, рекламирующего фестиваль. Там было слово «Палестина» и неправильно нарисованная звезда Давида — смысл нетрудно было угадать, даже если не знаешь польского.
— Бывает и такое, к сожалению, — сказала Позняк.
— А что там написано? — уточнил я.
— «Свободу Палестине» и «Сионизм — это фашизм».
Я видел похожие надписи на других плакатах Еврейского культурного фестиваля, развешанных по всему городу. В том же районе я заметил еще одну неправильно нарисованную звезду Давида рядом с такой же буквенной вязью и кривой свастикой.
К счастью, антисемитизм этими неряшливыми каракулями и ограничивался. На фестивале все, начиная с его основателя Януша Макуча до постоянных участников, таких как писательница и исследовательница еврейского наследия Рут Эллен Грубер, подчеркивали, что в ходе мероприятий не было ни одной антисемитской выходки. Кое‑где усилили меры безопасности, а именно на концертах, но это не более чем обычная европейская практика на многолюдных еврейских мероприятиях.
Куда заметнее была городская еврейская жизнь. Мы беседовали всего несколько минут, как Позняк заметила рабби Ави Баумоля — он в этот субботний день проводил экскурсию по району для туристов, приехавших в Краков. Баумоль, в костюме и при галстуке, выглядел как какой‑нибудь фронтмен блюз‑оркестра — вальяжный, он так и сыпал едкими замечаниями.
Рабби участвовал в фестивале в качестве лектора. Я спросил его, что он, живя в Кракове девять лет, думает об этом. «Я — за, — коротко ответил он с улыбкой, а потом добавил серьезно: — По‑моему, потрясающе, что неевреи проявляют такой интерес к тому, чтобы устроить крупнейший в мире еврейский фестиваль».
И действительно, «еврейский Вудсток», как его еще называют, набирает популярность, манит путешественников, причем не только евреев, со всех концов земного шара. По оценкам, фестиваль, с его разнообразной программой — художественные выставки, богослужения, вечеринки, экскурсии, лекции, кинопоказы, мастер‑классы и концерты, — за вычетом пандемийных лет ежегодно привлекает более 30 тыс. посетителей.
Позняк подвела меня к рыночной палатке и указала на человека, продающего меноры и другие семейные реликвии. Без этой грани Казимежа, по ее словам, она вполне могла бы обойтись. Возможно, учитывая польский исторический контекст, она подозревает, что к продавцу эти вещи попали не совсем порядочным путем. В конце концов, это не сувенирная палатка на Коачелла .
И это дает кое‑кому основания покритиковать Казимеж. Некоторых еврейских путешественников возмущала в этом районе «диснейлендизация» еврейской жизни. Это и вездесущие, казалось бы, звуки позабытого клезмерского кларнета, и бесконечные потоки приезжих, ковыляющих по булыжной мостовой этакими безрельсовыми туристическими поездами, и рестораны в центре Казимежа, оформленные в стиле типичной столовой «бобэ» середины XX века, с соответствующим набором блюд.
Да, есть такое. Но если мы небрежно отмахнемся от современной краковской еврейской жизни, то одновременно и обидим жителей, и подыграем ложному нарративу, согласно которому еврейская культура — часть прошлого, уничтоженная нацистами. Сам факт, что еврейская жизнь в Кракове продолжается, куда важнее для молодых краковских евреев вроде Позняк. Они посещают местный Еврейский общинный центр и участвуют в мероприятиях общины, таких как Фестиваль еврейской культуры и Велопробег жизни. События вроде этого фестиваля, говорит она, показывают людям, что еврейская культура жива.
Рут Эллен Грубер — журналист, писатель, редактор и исследователь. Ее темы — еврейское наследие и современная еврейская жизнь в Европе. Рут уже много раз приезжала на фестиваль и помнит те годы, в самом начале, когда Казимеж был «городом‑призраком». Ныне она стала одним из двух приглашенных экспертов на конференции «Новые реалии еврейского наследия», проводившейся в ходе фестиваля.
Я спросил, правы ли, на ее взгляд, те, кто считает, что район превращается в Диснейленд. «Я не согласна, — говорит Грубер, держа на весу бублик Багельмама, намазанный сливочным сыром. — Для меня Диснейленд — нечто навязанное. Туризм с акцентом на еврейской тематике — а это критиканам и мнится “диснейлендизацией” — развивался естественным образом».
Но еще до того, как район охватил коммерческий бум, фестиваль привлекал массу еврейских исполнителей, многие из них приезжали из года в год. «Лучше праздника и представить нельзя», — считает Грубер. А еще он стал понемногу изменять представление евреев о Польше. Это уже не был кусок растрескавшейся черно‑белой целлулоидной ленты, застывший во времени, но место, полное красок и цветов.
39‑летняя Яэль Шерилл, живущая в Берлине израильская художница и куратор «Майсех» — серии предметно‑ориентированных арт‑проектов, демонстрирующихся в ходе фестиваля. Рассуждая о том, как Польша представлена в еврейском мире, она не стала скрывать, что ее удручает то, как подходит к этой теме израильская система образования. Речь об организованных школьных экскурсиях в лагеря смерти Аушвиц‑Биркенау, где учащиеся знакомятся исключительно с темной стороной этой истории, без учета всей совокупности еврейской жизни, которая когда‑то процветала в Кракове, а теперь активно возрождается, что лишний раз подчеркивают такие мероприятия, как Фестиваль еврейской культуры. «Если реально посмотреть на формат фестиваля, на глубину и сложность того, с чем приходится иметь дело, то на самом деле это полная противоположность туристификации, диснейлендизации, происходящей в этом районе», — сказала она.
Шерилл пришла на встречу со мной в кафе «Хедер» — оно же организационный центр фестиваля — в сопровождении своих коллег — кураторов проекта «Майсех»: 36‑летнего краковчанина Павла Ковалевского и 39‑летнего жителя Иерусалима Мейдада Элияу.
Мы сидели за деревянным столиком, и Шерилл объясняла, что военные действия на Украине и присутствие в Кракове украинских беженцев повлияли на решение назвать нынешнюю программу «Майсех» — на идише это слово означает «легенда». «Мы хотели откликнуться на сложившуюся ситуацию [на Украине] и объединить людей вокруг темы искусства сказителей, — сказала Шерилл. — Мы решили рассмотреть местные краковские легенды и как эти истории сейчас перекликаются с историями, бытующими в других сообществах, которые оказались здесь».
Об этом же говорила и Позняк. После начала российской военной операции в Краков прибыло около 50 тыс. украинских беженцев. Желая им помочь, Позняк с коллегами приглашают в Еврейский общинный центр как беженцев‑евреев, так и неевреев. «В одночасье мы стали спасателями, всему приходилось учиться на месте, — говорит Позняк, которая успела поработать волонтером на польско‑украинской границе. — Нам удалось соблюсти баланс, сочетая наши обязанности перед еврейским сообществом и украинскими беженцами».
Тем временем в кафе «Хедер» речь зашла о том, достаточно ли много евреев участвует в фестивале. Никого из кураторов «Майсех» особо не заботило, кто из участников еврей, а кто нет.
Шерилл считает, что между еврейским фестивалем и еврейским культурным фестивалем большая разница. «Еврейская культура принадлежит не только еврейскому народу, — считает она. — Еврейская культура, которая здесь существовала, и на нее можно посмотреть с самых разных сторон, составляет весомую часть местного мироощущения».
Она осуждает любые попытки навешивать ярлыки или выбирать, кому позволено работать с еврейскими темами, и не считает, что если в фестивале будет участвовать больше евреев, то это добавит фестивалю больше веса, чем если в нем будут участвовать неевреи, такие как его организатор Януш Макуч. «Он, похоже, знает о еврейской культуре на две тысячи процентов больше, чем я, — говорит она. — А я выросла в Израиле, в еврейской семье».
Я уминал розовую пахлаву, когда в кафе «Хедер» вошел Макуч. Артистичный человек. В черной водолазке c надписью мелкими буквами «Махер» (что переводится с идиша «влиятельная персона», «тот, кто ворочает делами»), он раскланивался на все стороны, рокотал, шептал и потрясал бородой, напевая басом старую идишскую мелодию. Он вскакивал, пародируя кого‑то, махал руками, как метеоролог, предупреждающий об урагане, и смачно ругался — и все это за какие‑то несколько минут. Голос у него, как у Орсона Уэллса с примесью Вернера Херцога .
Простой вопрос не предполагает простого ответа. Говоря о теме воды на фестивале этого года, он вынужден был сделать отступление и вернуться к истокам: к своему, как он сказал, штетлу — городу Пулавы в восточной части Польши, где он впервые познакомился с еврейской культурой, и к еврейской истории своего города.
Макуч обильно пересыпает свою английскую речь идишскими и ивритскими словами — ничего подобного я еще не слышал. Пару раз он скромно называет себя «алтер какер» («старый хрен» на идише) или «мешугэ шабес гой» . Хотя потом заявляет, что он больше еврей, чем поляк. Трудно это увязать. В каком‑то смысле он — отражение сложной, изменчивой польской истории.
Но к концу своего чуть ли не часового монолога он четко дает понять, что любит этот фестиваль и гордится еврейской культурой. «Я хочу подчеркнуть, что этот фестиваль — живой фестиваль еврейской культуры, — сказал он. — Мы — хранители этого живого пространства, где евреи со всех концов земного шара имеют возможность найти себя. Это место болезненное и в то же время полное надежд».
Для кого‑то это надежды на новые связи между евреями и такими местами, как Краков.
«Не хочу, чтобы новым поколениям рассказывали только о том, как евреев убивали, — говорит Грубер. — Хочется, чтобы им рассказывали о том, как евреи жили и продолжают жить».
Оригинальная публикация: Looking for the Heart of Jewish Krakow
Выжившие в Холокост встретились в Катскильских горах
Убить еврея. Келецкая трагедия
