Прошлым летом канцлер Германии Ангела Меркель заявила: «Когда уйдет поколение, пережившее войну, мы увидим, чему научила нас история». Я польский еврей, я родился в 1925 году, выжил в Варшавском гетто, потерял семью во время Холокоста, участвовал в спецоперациях польского подполья, Армии Крайовой, сражался во время Варшавского восстания 1944 года и я знаю, что означает оказаться на острие европейской истории. И сейчас мне кажется, существует реальная опасность, что нам не удалось извлечь правильные уроки из тех времен.

Мне 93 года, я живу в Тель‑Авиве. В последние годы я издалека наблюдаю за тем, как диванные патриоты в моей родной Польше пытаются эксплуатировать память и опыт моего поколения и манипулировать ими. Они, возможно, думают, что «развивают» национальное достоинство или «насаждают» гордость у нынешнего молодого поколения, но на самом деле они создают угрозу, что новое поколение вырастет во тьме, не зная, что такое война, и будет обречено на повторение ошибок, за которые мы заплатили такую высокую цену.

Но это явление существует не только в Польше — его можно наблюдать во многих странах Европы, и наш опыт может служить уроком для всего континента.

Учитывая то, что я узнал за свою жизнь, я, во‑первых, хотел бы призвать будущие поколения европейцев помнить мое поколение таким, каким оно было на самом деле, а не таким, каким они хотели бы его видеть. У нас были те же пороки и слабости, что и у нынешней молодежи: большинство из нас не были ни героями, ни чудовищами.

Конечно, многие люди совершали из ряда вон выходящие поступки, но в большинстве случаев их вынуждали к этому из ряда вон выходящие обстоятельства. Но даже среди них настоящих героев было очень мало — я не отношу себя к их числу.

То же самое можно сказать о тех, кто в то время отказался выполнять свой нравственный долг. Конечно, было много людей, совершавших неописуемые и непростительные преступления. Но все же важно понимать, что мы были поколением, жившим в страхе, а страх толкает людей на ужасные вещи. Если вы этого не испытали, вы не можете этого понять.

Во‑вторых, не бывает героического поколения, не бывает героического народа — так же, как не бывает народа, состоящего из одних злодеев. Я должен признаться, что бóльшую часть жизни придерживался мнения, что полякам важно гордиться своей историей военного периода, и поэтому, вспоминая свой опыт службы в Армии Крайовой в оккупированной нацистами Варшаве, оставлял без внимания определенные примеры безразличия и нежелания со стороны поляков. Только в последние годы, когда я увидел, как гордость превращается в самооправдание, а самооправдание — в жалость к себе и агрессию, я понял, до какой степени неправильно было не рассказывать полностью о том, чему я был свидетелем.

Истина состоит в том, что как поляк и как еврей, как солдат и как беженец я испытал самое разное отношение поляков — одни из них прятали меня, рискуя собственной жизнью, а другие пытались воспользоваться моей уязвимостью. Между этими двумя полюсами были все возможные оттенки участия и безразличия.

И хотя Третий рейх разрушил мой мир, именно немецкая женщина спасла мне жизнь, познакомив с людьми, которые взяли меня в польское подполье. Ни один народ не обладает монополией на добродетель — и этого до сих пор не понимают многие люди, в том числе мои соотечественники.

В‑третьих, не надо недооценивать разрушительную силу лжи. Когда в 1939 году началась война, моя семья бежала на восток и на пару лет обосновалась в оккупированном Советским Союзом Львове, ныне входящем в состав Украины. Город был полон беженцев, и ходили слухи о массовой депортации в лагеря Сибири и Казахстана. Чтобы успокоить людей, советский чиновник произнес речь, в которой назвал все эти слухи ложными (теперь это назвали бы «фейк‑ньюз»), и заявил, что всякий, кто их распространяет, будет арестован. Через два дня начались депортации в ГУЛАГ, и тысячи людей были отправлены на смерть.

Этих людей и миллионы других, в том числе моих ближайших родственников, убила ложь. Мою страну и бóльшую часть Европы сокрушила ложь. А теперь ложь угрожает не только памяти о тех временах, но и достижениям, которых удалось добиться с тех пор. У нынешнего поколения нет возможности говорить, что их не предупреждали или что они не понимали, до чего может довести ложь.

Сопротивление лжи иногда означает сопротивление нелегким истинам о себе и своей стране. Гораздо проще простить себя и возложить вину на другого, чем наоборот, но мы все должны выбрать именно второй путь. Я примирился с современной Германией и надеюсь, что все европейцы могут сделать то же самое.

И наконец, ни на секунду не думайте, что ваш мир не может пасть так, как пал наш. Этот урок может показаться самым простым, и о нем могут забывать, но он и есть самый важный. Вчера я проводил идиллическую юность в родной Лодзи, а сегодня нам всем пришлось бежать. Я вернулся в свой заброшенный дом только через пять лет, уже не беззаботным подростком, а человеком, пережившим Холокост, и ветераном Армии Крайовой, живущим в постоянном страхе перед сталинской тайной полицией НКВД. В конце концов, я переехал в тогдашнюю подмандатную Палестину и стал сражаться в войне за независимость за еврейскую родину, хотя я даже не знал, что она у меня есть.

Может быть, я не заметил, что тучи сгущаются, только потому, что был ребенком, но я уверен, что многие люди, которые были старше и мудрее меня в то время, тоже разделяли мои детские заблуждения.

Если катастрофа настанет, вы увидите, что все мифы, которые были вам так дороги, не имеют ни малейшего смысла. Вы увидите, что значит жить в обществе, где морали уже не существует, где все ваши убеждения и предрассудки разбиваются вдребезги у вас на глазах. А когда все закончится, вы увидите, как медленно, но неуклонно забываются самые горькие уроки: как только свидетели уходят, их место занимают новые мифы. 

Оригинальная публикация: I survived the Warsaw ghetto. Here are the lessons I’d like to pass on