Выставки

«Таких не так уж много»: судьба Любови Поповой и судьба ее наследия

Евгения Гершкович 7 ноября 2024
Поделиться

В Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка «Люба, Любочка. Любовь Сергеевна Попова. 1889–1924», посвященная жизни и  творчеству  выдающейся художницы русского авангарда. Представлено 280 работ из 13 российских музеев. Выставка будет открыта до 27 февраля 2025 года.

Любочка

«Загородный дом, большой сад. Как раз наступило время цветения, — бело-розовые яблони, вишни… И первое, что я увидел, когда поднимался по лестнице на второй этаж, картину Поповой — на ней висело корыто… Потом мы гуляли в саду. И я увидел окно сарая, забитое фанерой. На фанере можно было прочесть номер и ниже подпись: «Попова». Я зашел в сарай и увидел, что на обратной стороне фанеры — прекрасная работа художницы. Я тут же предложил мне ее продать, но хозяин дома ответил: «Нет, не могу, если пойдет дождь, то в сарае все промокнет. Сначала привези фанеру, а потом я тебе картину отдам» Георгий Костаки. Мой авангард. Воспоминания коллекционера. Москва, 1993. С.60.

Такой мемуар оставил Георгий Дионисович Костаки. 

Люба Попова, детская фотография

Легендарный грек без специального художественного образования, работавший шофером в канадском посольстве, он описал обстоятельства своих нелегких поисков произведений русского авангарда. 

Дело было в конце 1950-х, когда авангард еще находился под запретом, и покупать его никто особо не стремился. Но этого нельзя было сказать о Костаки, который стал истинным знатоком художников, проходивших в категории «забытых». Любовь Попова — в их числе. 

Коллекционеру удалось найти младшего брата художницы, Павла Сергеевича Попова, и выкупить значительное число ее работ, а некоторые даже спасти от гибели. Дача, где фанерами Поповой были забиты окна сарая, принадлежала приемному сыну Павла Попова. 

 

Костаки подходил к делу с упорством настоящего подвижника: он купил не только картины и рисунки, но и архив с документами, рукописями и фотографиями Поповой, или Любочки, как нежно он ее называл, хотя знакомы они быть не могли. 

Большую часть наследия художницы Костаки принес в дар Третьяковской галерее в 1977 году. Остальное увез с собой на родину, в Грецию. Сегодня эта часть наследия Поповой — в постоянной экспозиции MOMus, Музея искусства модернизма в Салониках. 

В рамках закупок, проведенных Музейным бюро, созданным при отделе Изо Наркомпроса в 1919 году, ряд работ Любови Поповой оказался в коллекциях региональных музеев, в том числе Ярославля, Тулы, Екатеринбурга и других городов. Эти музеи, как и частные собрания, участвуют в выставке в Еврейском музее. 

Портрет ЛЮбови Поповой работы Александра Веснина

Стоит напомнить, что одним из направлений деятельности московского Еврейского музея, открытого в здании Бахметьевского гаража, построенного в 1927 году по проекту архитектора Константина Мельникова и инженера Владимира Шухова, была заявлена популяризация искусства русского авангарда. Для этих целей в музее создан Центр авангарда. Его руководитель, искусствовед Андрей Дмитриевич Сарабьянов, возглавляет кураторскую группу нынешней выставки, приуроченной к 135-летию художницы и сопоставимой по масштабу и значению с первой большой монографической выставкой Поповой, демонстрировавшейся в 1989 году к 100-летию художницы в Третьяковской галерее. 

Так что нынешняя экспозиция, созданная в партнерстве с Государственной Третьяковской галереей и при поддержке Благотворительного фонда «САФМАР» и Банка ВТБ, без сомнения мировая премьера в стенах Еврейского музея.

 

В оттенках охры

Судьбу наследия Любови Поповой можно считать удивительной, но благополучной. Однако к самой Поповой судьба была неумолимой, отпустив ей лишь 35 лет жизни. 

Впрочем, как отметил в свое время искусствовед Дмитрий Сарабьянов, судьба же и «позаботилась о том, чтобы сохранить истории ее гармонический облик и уберечь его от распада» Дмитрий Сарабьянов. Гармонический образ Любови Поповой // Русская живопись. «Пробуждение памяти». М.: Искусствознание, 1998. .

Любовь Попова была художником, сформулировавшим время, в котором жила. Ее творчество не знало истощения. 

Исследуя и анализируя происходящее вокруг, она уверенно шла к созданию собственного стиля.

 

Ее детство прошло в подмосковном Красновидово, рядом с суконной фабрикой в селе Ивановское, принадлежавшей ее деду, а потом отцу — Сергею Максимовичу Попову, выпускнику университета, большому интеллектуалу. Мать, Любовь Васильевна, происходила из семейства просвещенных и состоятельных купцов Зубовых. 

Творчество Поповой на выставке как бы взято в рамку ее биографии, в экспозиции выделенной архитекторами Кириллом Ассом, Надей Корбут и Михеилом Микадзе стенами теплого оттенка охры. 

«Аккомпанементом» ее работам служат инсталляции художника Алексея Трегубова, визуализирующие, в помощь зрителю, события из жизни героини. Например, старинная усадьба с белой башенкой и пони с тележкой на лугу символизируют безмятежность детства, когда Люба занималась рисованием с Константином Орловым, выпускником Училища живописи, ваяния и зодчества, ходила за грибами, с братьями и сестрой каталась на лодке.


Усадьбу в Красновидове крестьяне спалили в 1920 году. Все имущество Поповых национализирует советская власть. Старшего брата Сергея, музыковеда, работавшего с архивом композитора Танеева, обвинят в антисоветской деятельности и расстреляют на Бутовском полигоне. Отца, потерявшего жену и служившего библиотекарем, выселят в Клин. Сестра Ольга до конца своих дней будет работать учительницей в сельской школе. А младшего брата Павла, выпускника философского факультета университета, арестуют «за шпионаж», но впоследствии смягчат обвинение.

Любови Поповой не суждено было пережить трагическую историю своей семьи, и не пришлось подлаживаться под новые условия, которые неминуемо разрушили бы ее личность. 

 

«Ее трогало все новое»

Ранние работы ее искренни и просты. Рука фиксирует стол, накрытый для завтрака с вареньем на узорной салфетке, сельские домики, сараи, углы фабричных корпусов. 

После гимназии она будет брать уроки у импрессиониста Станислава Жуковского, но к импрессионизму останется равнодушна, равно как и к сезаннизму, захватившему ее современников. Но увлечется Врубелем — «нестертыми гранями пересекающихся плоскостей» его предсмертных рисунков. 

Вероятно, еще в раннем творчестве, оставляя позади устоявшиеся традиции, Попова намечала траекторию для стремительного прыжка во что-то новое. 

Будущая скульптор Вера Мухина, с которой Попова вместе училась в пронизанной духом либерализма частной студии Константина Юона и Ивана Дудина, вспоминала о сокурснице: «Она первая начала раскрывать мне сущность искусства. До сих пор я передавала только то, что видела. Но если художник передает только, что он видит, он натуралист. Надо передать то, что чувствуешь и знаешь. Она дала понять это. Ее трогало все новое» П.К. Суздалев. Вера Мухина. М., 1981. С. 41. .

 

Попова упорно продолжала образование, открыв вместе с подругой Людмилой Прудковской (сестрой художницы Надежды Удальцовой) собственную студию в Антипьевском переулке, где писала обнаженную натуру. 

В залах с белыми стенами, демонстрирующих произведения художницы, мы видим большие холсты «Полулежащий старик» и «Натурщик». 

Попова отправляется в путешествие по Италии, изучает итальянский Ренессанс, вглядывается в работы старых мастеров и тщательно зарисовывает тушью и графитным карандашом библейские сюжеты. Наконец оказывается в Париже, поступает в Академию La Palette, где преподавали кубисты Жан Метценже, Анри Ле Фоконье, Андре де Сегонзак.

1912-1913 годы художница посвящает переосмыслению традиций французского кубизма, не поддаваясь чьему-либо влиянию. 

Многомерный синтез, рожденный ее кистью, назовут кубофутуризмом. 

И назовет Казимир Малевич — применительно к собственному циклу 1913 года, сложив два взаимоисключающих понятия, «кубизм» и «футуризм». 

 

Попова создает два десятка кубофутуристических натюрмортов, собранных в серии «Часы», «Гитары» и «Скрипки». 

В хорошо известной ей с детства музыкальной коллекции дядюшки Павла Зубова имелись редчайшие амати, страдивари и гварнери. Рядом с холстом из Русского музея «Предметы», где Попова раскладывает скрипку на составляющие — деревянный корпус, струны, нотные страницы, — зритель обнаруживает скрипку Антонио и Иеронима Амати 1629 года из коллекции семьи Зубовых, предоставленную для выставки Российским национальным музеем музыки. 

В кубофутуристической манере художница иронизирует над младшим братом, наполняя его «дребезжащее» изображение («Портрет философа») соответствующими атрибутами — белой манишкой, цилиндром, скептической усмешкой, щегольскими усиками, рюмкой и философским журналом Revue. 

 

Следующим открытием художницы, окончательно порвавшей с фигуративностью и устремившейся в беспредметность, станет «Живописная архитектоника». В этом цикле она соединит собственные размышления о русской иконе и архитектуре, в частности средневековой. Вдохновением послужит увиденный ею в Самарканде комплекс из одиннадцати мавзолеев «Шахи-Зинда».  

То, как Попова уходит в упрощение форм, в геометрию, приобретшую линейно-цветовую и пространственную выразительность, видно на примере двух «Живописных архитектоник» (1917 и 1918 годов) из Краснодарского краевого музея и Слободского музейно-выставочного центра. 

Любовь Попова. Живописная архитектоника. 1917 год. Краснодарский краевой художественный музей имени Ф. А. Коваленко
Любовь Попова. Живописная архитектоника. 1918 год. Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Слободской музейно-выставочный центр»

Уход в производственное искусство

В 1918 году Любовь Попова выходит замуж за историка искусства Бориса Николаевича фон Эдинга, происходившего из семьи прибалтийских баронов. В ноябре 1918-го в семье рождается сын Максим, Сима. 

Эдинг занимался исследованием памятников русской архитектуры. Известно, что он противился общению жены с людьми нового, чуждого ему мира, не поддерживал многих ее устремлений, чем причинял Поповой тяжелые переживания.  

Летом 1919 года, спасаясь от голода, семья переезжает в Ростов Великий Ярославской губернии. Эдинг изучает местные древности, читает лекции, путешествует по селам. Заболев брюшным тифом, в августе 1919-го он умирает. 

Возвратившись в Москву, в 1920 году Попова продает свои работы Музейному бюро и вместе с верным другом Александром Весниным начинает педагогическую деятельность на живописном факультете Вхутемаса. 

По воспоминаниям, Веснин еще в молодости влюбился в Попову и сохранил это чувство на всю жизнь. На выставке демонстрируются три великолепных угольных портрета Поповой, выполненных Весниным в 1920 году. 

 

Прежде чем сознательно, в 1921 году, расстаться со станковой живописью, художница совершает новый прорыв, связанный с популярными тогда утопическими идеями переустройства мира. 

В «Пространственно-силовых построениях» окончательно разрушается связь со всем «земным». Линиями «Пространственно-силового построения» 1921 года — работы, выполненной Поповой на паркетированной фанере, архитекторы расчертили стены и пол выставочного зала. 

И два финальных аккорда завершают творческий путь Любови Поповой. 

В 1921 году Всеволод Мейерхольд приглашает художницу поработать в театре. Она оформляет два его спектакля — «Великодушный рогоносец» и «Земля дыбом». Полностью оголив сцену до кирпича и лишив ее декораций, Попова создает конструкцию, машину для игры, сочетавшую большое колесо и ветряную мельницу. Актеров одевает в «прозоодежду». Впервые в мировой театральной практике она использует проекционный экран, куда выводит названия эпизодов и лозунги, исполненные в технике аппликации. 

В Пролеткульте в это время Любовь Сергеевна читает курс «Вещественное оформление спектаклей», также она участвует в создании московского Музея живописной культуры. 

Знаменитый художник-конструктивист Александр Родченко отмечал тогда, что Попова — ранее «богачка», относившаяся к представителям других сословий свысока и пренебрежительно, на вернисажах оставлявшая за собой шлейф дорогих духов и производившая впечатление дорогими нарядами, — постепенно изменилась и стала «настоящим товарищем». 

С зимы 1923 года как художник-конструктор, ушедший в область производственного искусства, Попова работала на Первой ситценабивной фабрике. Отвергая растительные мотивы и узоры, она создавала эскизы «рациональных» тканей с цветовыми контрастами и геометрическими орнаментами из простых элементов, во многом опередившие эксперименты поп-арта второй половины ХХ века.

 

23 марта 1924 года от скарлатины умирает ее сын Сима. Через два дня, заразившись от ребенка, уходит и сама Любовь Попова.

«Она принадлежала к тем людям, которые, раз вступив на избранный ими путь, не колеблются, не отступают, не изменяют, — говорил лефовец Осип Брик, выступавший следом за Маяковским на гражданской панихиде у ворот Ваганьковского кладбища. — Таких не так уж много… Пусть память о ней будет жива во всех, кто идет ее путями».

 

19 декабря 2012 года название «Попова» было присвоено 34-километровому кратеру на планете Меркурий. Ученые утверждают, что, в отсутствие атмосферы и водных потоков, этот кратер остается неизменным уже более 4 миллиардов лет.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Глазами советского еврея

Сегодня неоспоримым считается тот факт, что обладавшие художественным дарованием евреи, решившие расширить круг традиционных занятий, внесли ощутимый вклад в развитие фотографии, формирование ее эстетики, техническое усовершенствование. Все эти обстоятельства акцентировал запуск первого и в перспективе ежегодного фотофестиваля «Скрытая перспектива». Выставочный проект представил вниманию зрителя свыше двух сотен фотографий столетней давности

Утраченная энциклопедия еврейских художников

Работая над энциклопедией, Шнейд черпал силы из панъевропейской еврейской École de Paris, из кафе, мастерских, у художников, галеристов и критиков со всего Парижа, а также Центральной и Восточной Европы. Шнейд обожал знакомить людей друг с другом, любил разговоры и встречи, с удовольствием курировал выставки, представлял художников публике, порой от искусства далекой, — словом, в 1930‑х служил кем‑то вроде транснационального импресарио

«Проповедник Ламмед‑Вов» и другие

Литературовед Илья Левин в 1980‑х годах слышал от «последнего обэриута» Игоря Бахтерева, что в 1927 году обэриут Боба Левин водил его и Хармса к некоему раввину, жившему на Моховой улице. Ничего особенного бы не было в этом воспоминании, если не знать, какой именно раввин жил в 1927 году на Моховой. А жил там не кто иной, как шестой Любавичский Ребе Йосеф‑Ицхак Шнеерсон...