Ханка Групинская
Я пришла домой, и там никого не было. Восстание в Варшавском гетто: истории в диалогах
Пер. с польск. Светланы Панич. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023. — 568 с., ил.

В издательстве Ивана Лимбаха вышел русский перевод книги «Я пришла домой, и там никого не было. Восстание в Варшавском гетто: истории в диалогах». Ее автор Ханка Групинская — польская писательница, журналист и деятель культуры, которая с 1985 по 2000 год брала интервью у последних оставшихся в живых солдат Еврейской боевой организации, действовавшей на территории Варшавского гетто.

Первую часть книги «По кругу: Разговоры с солдатами Еврейской боевой организации» открывает беседа Групинской с одним из основателей этой организации и последним руководителем восстания в Варшавском гетто Мареком Эдельманом (1919–2009), записанная в 1985 году. Завершается глава тоже интервью с Эдельманом, но уже датированным 2000 годом.

В этой части читатель знакомится с рассказами Шмуэля Рона, Маши Гляйтман‑Путермильх, Пнины Гриншпан‑Фример, Арона Карми, Любы Гависар, Адины Блады‑Швайгер, Халины (Хайки) Белхатовской и Бронека Шпигеля, а также Казика Ратайзера. Каждое из свидетельств представляет собой воспоминания о детстве, жизни в Варшавском гетто, восстании и жизни после войны.

В книге Групинской удается показать все многоголосие воспоминаний, которые часто противоречат друг другу. Например, это заметно в обсуждении даты возникновения Еврейской боевой организации. Цивия (Целина) Любеткин сообщает, что датой создания организации было 28 июля 1942 года, а Марек Эдельман настаивает на том, что это произошло 15 октября 1942‑го. Третейским судьей в этом вопросе Групинская назначает Казика Ратайзера: «Думаю, что Цивия права. Объясню, почему Марек думает, что он прав <…> Марек <…> говорит о том времени, когда организация была как бы создана заново и к ней присоединился Бунд. Он ведет отсчет от этой даты, для него все начинается с нее <…> Правда такая: все, что мы сделали, происходило между 18 января и 19 апреля 1943 года».

Однако о жизни в подполье и подготовке к восстанию ветераны Еврейской боевой организации рассказывают примерно одно и то же. «Наша организация была крепко законспирирована — далеко не все евреи заслуживали доверия. Никто не мог выйти с территории без разрешения, получали так называемые пропуска. Своих денег ни у кого не было, ели все одно и то же — жили мы очень и очень скромно. Хлеб пекари давали нам даром. Мяса никогда не видели. Держаться помогало только одно — желание отомстить. Все хотели дожить до той минуты, когда начнем сражаться, до митат кавод. Каждый ждал этого дня. Мы ведь знали, что гетто уничтожат. Это было понятно всем», — делится воспоминаниями Маша Гляйтман‑Путермильх.

Канун восстания в своем интервью описывает Арон Карми: «Ночью 18 апреля мы что‑то слышали. На следующий день был Эрев Песах. Но сначала я должен еще кое‑что рассказать, чтобы стало понятно, кем были немцы. Они все время забавлялись еще и так: одних приговаривали к уничтожению, а другим давали какие‑то номерки, бляшки, мол, веселитесь, девочки, веселитесь, мальчики… Еще один месяц, еще один день… В гетто все время говорили о том, как быть им полезным, как выполнить их приказы. А все это была одна большая липа и одно сплошное вранье. За неделю до 19 апреля немцы объявили, что разрешено печь мацу на Песах. В прежние годы этого не было. Ну, раз можно печь мацу, значит, Песах будет спокойный. В гетто не было белой муки, только темная, так что люди ходили к раввину и спрашивали, можно ли делать мацу из темной муки. Раввин им сказал, что в такое время можно. И на улицах сразу было видно — вот идут люди с белыми наволками, значит, несут из пекарни мацу на Песах. Все приготовились к седеру».

О том, как началось восстание, рассказывает Маша Гляйтман‑Путермильх: «Мы увидели, что немцы входят в гетто. Помню, ночью я стояла на посту, заметила: что‑то происходит, въезжает машина. А дом еврейской общины тогда был на нашей улице, на углу Заменхофа, и там тоже началось какое‑то движение <…> Уму непостижимо, как немцы на нас перли. А мы — горстка молодежи. У нас ведь оружия вообще не было, а они нас поливали из пулеметов… Нас было тридцать человек. Три группы против целой колонны вояк».

В первой части книги устные свидетельства участников Еврейской боевой организации Групинская сопоставляет друг с другом и с мемуарами, записанными интервьюируемыми, выстраивая целостный нарратив о восстании, который сопровождается визуальным рядом — фотографиями героев книги и фотографиями гетто, многие из которых публикуются впервые.

Для некоторых ветеранов события тех дней до сих пор настолько живы, будто это происходит наяву. «Знаете, совсем старый уже стал, черт возьми, но до сих пор волнуюсь, когда вспоминаю. Все для меня по‑прежнему живо», — рассказывает Шмуэль Рон. Кто‑то вспоминает детали пережитого впервые по истечении многих лет. Так, Маша Гляйтман‑Путермильх отмечает: «С другой группой мы перекликались лампочками. Уже не помню, сколько раз нужно было мигнуть. Кое‑что я только теперь вспоминаю. О лампочках столько лет не помнила, а сейчас все такое живое, все возвращается…»

Но некоторые рассказчики, наоборот, дистанцировались от воспоминаний о событиях в гетто: «Немыслимо, какое‑то другое воплощение, как будто не моя жизнь», — заявляет в интервью Люба Гависар.

Многие впервые за долгое время говорят о Польше по‑польски. Например, рассказ Шмуэля Рона, опубликованный в этой книге, завершается словами: «Вы спрашиваете, когда я уехал из Польши? Via Аушвиц, Маутхаузен? Сейчас. В марте 1944 года меня арестовали. Катовице, Мысловице — тюрьма. Потом — Аушвиц и Маутхаузен. С тех пор я в этих местах не появлялся. К Польше я отношусь как к давней, дорогой сердцу возлюбленной… которую не хочу больше видеть…» Пнина Гриншпан‑Фример поделилась с Групинской своими впечатлениями о поездке в Польшу впервые за долгие годы после переезда в Израиль: «Я не хотела ехать в Польшу, но меня все время мучило, что я не попрощалась с домом, в котором родилась <…> В каком‑то доме, неподалеку от места, где мы жили, увидела на втором этаже у окна женщину. Окликнула, спросила, как ее звать, она сказала, что ее зовут Андзя. Я тогда представилась. Она меня помнила… Я ее не узнала. И что оказалось?! Эта женщина работала у нас, была служанкой! Но знаете, я никак не могла смириться с тем, что она даже на минутку не пригласила меня к себе домой, даже на секунду не спустилась ко мне. Но все же со мной разговаривала — назвала всех, кто жил в нашем доме».

Особая роль в книге отводится размышлениям Марека Эдельмана и Адины (Инки) Блады‑Швайгер, поскольку оба они после войны остались в Польше. Инка на вопрос, почему не уехала из Польши, как ее друзья Антек (Ицхак Цукерман), Цивия (Целина Любеткин) и Казик (Ратайзер) отвечает: «Они были сионистами, это совсем другое дело. Не будь войны, все равно бы рано или поздно уехали. Они вернулись домой. Я была в Польше у себя дома, а они нет <…> Многие люди уехали потому, что считали невозможным жить на кладбище. А мне казалось, что кладбище бросать нельзя».

Марек Эдельман, называющий себя хранителем еврейских могил и известный своими антисионистскими взглядами, и вовсе заявил о гибели еврейской культуры, которая могла существовать только в Восточной Европе: «Еврейство — это бассейн между Вислой и Днепром. Все, что происходило в Америке, во Франции, в Англии, не создавало еврейскую культуру <…> А вот у пяти миллионов евреев от Одессы до Варшавы была общая культура и даже одинаковые условия, в которых они жили. Но всего этого уже не существует. У Государства Израиль совсем иная культура. Даже если оно устоит, через какое‑то время в культурном отношении станет арабским. С этим ничего не поделаешь. Это ведь не еврейское государство, а Моисеево. В Израиле собрали евреев из Эфиопии, Египта, Китая, между ними нет ничего общего, кроме того, что все они Моисеева исповедания. Поэтому, если оно удержится, возникнут новый народ, новая культура, которая не будет иметь ничего общего с Европой, с Шагалом, Перецем, с тем еврейством, которое жило здесь».

Вторая часть книги под названием «Чтение имен: Рассказы о солдатах в Еврейской боевой организации» представляет собой сборник биографий повстанцев Еврейской боевой организации — «армии, которую никогда не описывали». Основой для него послужил поименный список погибших во время восстания в Варшавском гетто евреев, который в июле 1943 года по памяти составили Ицхак Цукерман, Целина Любеткин и Марек Эдельман. В ноябре того же года один из ключевых деятелей еврейского подполья Варшавы Леон Файнер отправил фотопленку со списком в Лондон. В начале 2000‑х годов Ханка Групинская привезла в Варшаву копию «лондонского списка», хранившегося почти 60 лет в коробке с надписью «Евреи». «Я воспроизвожу список и тщательно его расшифровываю, после чего упорядочиваю: добавляю новые имена участников январского и апрельского восстаний, отмечаю имена тех, кто появился в списке по ошибке, вписываю. Пытаюсь понять, сколько было повстанцев, и рассказываю о них» — так описывает свою работу над второй частью книги автор.

Предисловие ко второй части написал Марек Эдельман, давая оценку колоссальному труду по увековечиванию имен бойцов Варшавского гетто: «Ханка Групинская создает памятник. Возводит памятник каждому из них, каждому бойцу Варшавского гетто. Вот оно, кладбище Еврейской боевой организации. На нем нет зелени, нет цветов, нет камней. Это кладбище из букв, кладбище из слов о погребенных на нем людях. Пусть это кладбище найдет себе место на наших полках и каждодневно напоминает о тех, у кого нет могил и каменных надгробий».